Между грушей и сыром

Елизавета Бам, 2023

После таинственной смерти старшей сестры художник Лев Нойман возвращается в их старую московскую коммунальную квартиру, в которой он не был несколько лет. Волей-неволей ему приходится вновь встретиться с людьми из прошлого: соседями по квартире, брошенной любовницей и бывшей женой, а также дочерью, которая его почти не помнит. Тем временем у Льва появляются и новые знакомства, включая странную таинственную девушку. Пока художник пытается разобраться в своих чувствах и осознать смерть сестры, убийца наносит новый удар.

Юра

Я бы еще извлек из мозгов несколько вежливых фраз, но он уже ушел, тогда я слил остатки водки в стакан, разбавил апельсиновым соком, кинул лед, взял подушку, лег на диван, как был в ботинках, и включил телевизор.

Нравится мне этот фильм. Вообще-то я люблю простые фильмы с незатейливым юмором, типа, «День Сурка» (О, «День Сурка!») или те, где много крови, только не вестерны, но тут что-то есть. Воспоминания молодости? Такая страсть. Такая женщина. И фашисты забавные. Завтра я обедаю с Марой и подарю ей эту фигню из цветочного. Странно, такая тусовочная девушка, а про свой бездник ни слова. Моя невеста была готова полгорода пригласить на всю ночь танцевать. Или что-нибудь выкинуть. В прошлом году мы с ней отправились в казино, где-то на ВДНХ, выиграли двести грин, потом все просадили и пошли домой пешком. А по дороге залезли в фонтан на Пушке, чтобы выловить оттуда деньги и словить тачку. Пришли домой, и я сразу уснул, а она до утра где-то мельтешила и потом на меня страшно обиделась.

Все-таки жизнь прекрасна. С тех пор, как мы расстались, я почти свое свободное время провожу на диване с включенным телевизором. А Мара очень красивая. Таких даже в телевизоре нет. Я люблю ее, я всегда ее любил, с тех пор как увидел. Я и сейчас счастлив от того, что она просто есть. Правда, в последнее время мне хочется, чтобы она стала моей. Или я опять все испорчу?

В какой-то момент я, наверное, заснул, потому что мне приснилось, что огромный негр в пурпурной шелковой пижаме уверяет меня, что он мой брат и зовут его Саша, а потом мы с ним куда-то едем и ищем фамильные сокровища, а нас преследуют нацисты. Проснулся я, когда мы с черным братцем закапывали чей-то труп в окрестностях Амстердама.

Настроение у меня было как раз для работы. Я перевел начерно главу (вначале я пишу что-то на бумаге, а потом красиво и осмысленно набиваю это в «кипятильник»). Еще неделя, и перевод можно сдавать. Потом выпил растворимого кофе на кухне.

— Этот уехал? — как бы между делом спросила Зоя, которая варила там кашу.

— Почему?

— Дверь заперта, плаща нет.

— А я откуда знаю?

— Видела вчера, вместе пришли. Пьяные.

Все, замечен в сотрудничестве с врагом.

— Уехал. (Театральная пауза). Но вернется через пару дней. С работы уволится и вернется.

Зоя хрюкнула и пошла класть масло обратно в Ревеккин холодильник.

Детский сад какой-то. Я вернулся в комнату, открыл ящик стола и достал белую папку. Два моих рассказа и несколько, как я думаю, удачных стихотворений. Что я вчера ему нес? Что я плохой писатель, потому что устарел, еще не родившись? Современная мысль и форма от меня безнадежно ускользают — по мне, так современное искусство настолько стремится быть в авангарде… в авангарде всего, что совершенно утратило связь с реальностью. Кино создается из кино, книги из книг, картины из картин. В любой рецензии можно прочесть: «Финал произведения отсылает нас к.. начало к…, которое, в свою очередь, отсылает нас к…». И еще раз отсылает. Так и едешь со всеми пересадками. Книга — это путешествие, а писатель… а писатель — пилигрим, пролагающий путь другим. Может, я просто боюсь отправиться в это странствие, боюсь, что потеряюсь на первой же развилке?

С этой свежей мыслью я убрал папку в стол и сел печатать то, что уже перевел. Зрение у меня минус три, но по жизни я очки не ношу, только, когда работаю. К полудню я закончил, выключил махину, побрился, почистил зубы, надел чистую толстовку и позвонил Маре на работу. Она работает секретарем какого-то завотдела «Московской Правды», и у нее есть перерыв на обед.

— Добрый день. Мара Алексеевна?

— Я слушаю.

— Это Юрий Викторович. Мне было назначено.

— Юрка! Куда ты меня поведешь?

Фразочка прямо как из кино. Прижав трубку к плечу, я достал из заднего кармана деньги и пересчитал. Выходил «Макдональдс». Я начал считать еще раз.

— А хочешь, пойдем в столовую «М-К»? — предложила Мара.

— Это где?

— Да здесь же, в нашем здании. Там хорошо кормят и недорого. А потом что-нибудь придумаем. Я на пару часов отпрошусь.

— А тебе ничего не будет?

— Не-а, тут девчонка меня заменяет. Наш босс до сих пор толком не знает, как мы выглядим. Когда ты сможешь подъехать?

— Так. От Кропы до Девятьсот пятого… Где-то через полчаса.

— Давай тогда ровно в час. Подходи к главному входу, я спущусь к охранникам с пропуском. Окэ?

— Окэ. До встречи.

Мара первая повесила трубку.

Я надел куртку, ботинки и побежал вниз по лестнице. Я решил пешком идти до «Боровицкой», чтобы поменьше ехать на метро. Я шел по Волхонке и радовался, что живу именно здесь, рядом с Пушкинским музеем. Я, можно сказать, вырос в Пушкинском музее, у меня был абонемент почти на все курсы лекций с четвертого по девятый классы, я играл в здешнем драмкружке в пьесах, которые сочиняли здешние же одухотворенные девочки. Античный зал я вообще воспринимал, как свою резиденцию: я тут делал уроки, знакомился с разными людьми или просто думал. Почему-то эта любовь к Пушкинскому музею не распространилась на весь район. Я до сих пор знаю его не очень хорошо, и названия половины переулков для меня звучат дико. Например, Могильцевы переулки — где они вообще? Как там могут жить люди? Скорее всего, упыри.

В бассейне «Москва» возились рабочие. Мне было приятно, что с голограммой у них ничего не получилось. А мысли убегают, словно не хотят иметь со мной дела — все осень. Не люблю осень. Пусть Пушкин, Тютчев и Фет расписываются в своей любви к этой старой деве, а меня осенью просто тошнит. Я вообще не умею страдать. А страдать беспричинно, просто от осеннего сплина (все умирает кругом, видите ли) — для меня невыносимо. Разум ждет зимы, тело скучает по лету, а душа мечтает о весне. Осенью я, вроде как, и не живу.

Хорошо, что Мара работает на «Девятьсот пятого». Там рядом Ваганьковское кладбище, и можно купить дешевые цветы. Мара уже стояла на проходной, когда я примчался туда с маленькой красной розой. Она улыбнулась.

— Я не слишком опоздал?

— Нет. Цветочек мне?

— Твоему шефу. Где эта твоя столовая?

— Пошли.

Черт. Кто придумал эту столовую?! Ты вначале платишь деньги, получаешь чек, а потом с этим чеком мучительно ищешь то, что заказал.

— Слушай, Мар, а что это «3.700»?

— Салат какой-нибудь. Ты заказывал салат?

— Уже не помню. Так: суп у меня есть, правда, почему-то рыбный…

— А ты какой хотел?

— Борщ.. Отбивная есть, оладьи.. хрен с ним с салатом, чего не хватает?

— Компота.

— Верно. «1.700». А у тебя все есть?

— Угу.

— Как ты так разобралась?

— А я просто сразу беру, что нравится, а на чек не смотрю.

Ну вот мы сели.

— Приходи ко мне сегодня вечером.

— С чего бы?

— Отметим твой день рождения.

Мара улыбнулась губами.

— Ты помнишь.

— У меня записано. Кстати, вот тебе подарок, — я достал из кармана эту несчастную голову. — Поливай ее, и вырастет травка.

— Какая?

— Зеленая.

— Спасибо. Очень мило.

Я смотрел то на Марины брови, то на ее кулон. Брови у нее очень красивые: черные, ровные и блестящие. Кулон тоже интересный — сделанный из тонких золотых прутиков слон с большим жемчужным глазом. Марины губы двигаются. Большие терракотовые губы, у моей мамы такого цвета кафель на кухне, мне очень нравится. Она ведь что-то говорит.

–… приехать сегодня не приеду. Ты же знаешь, как я далеко живу. Но на выходные у меня есть план.

— Какой план?

— Поехать на дачу. У меня есть ключ от домика в Кратово. Ты был в Кратово?

— Как-то раз в Жуковском.

— Я не поняла, ты согласен?

— Согласен? А, да, конечно. А сегодня ты не приедешь?

— И завтра не приеду. А вот в Кратово…

— На выходные. Взять вина и стихов диван?

— Хватит и раскладушки. Пошли отсюда. Вон, видишь, Отар Кушинашвили еду заказывает.

— Урод.

Я предложил Маре сходить на кладбище, но она отказалась. Тогда мы сели на 35-й троллейбус и целый час просто катались. Почти приехали в Сербор. Я люблю троллейбусы больше автобусов и трамваев. Садишься на высокое сиденье и едешь, как на омнибусе. Почему-то у троллейбусов самые интересные маршруты.