Между грушей и сыром

Елизавета Бам, 2023

После таинственной смерти старшей сестры художник Лев Нойман возвращается в их старую московскую коммунальную квартиру, в которой он не был несколько лет. Волей-неволей ему приходится вновь встретиться с людьми из прошлого: соседями по квартире, брошенной любовницей и бывшей женой, а также дочерью, которая его почти не помнит. Тем временем у Льва появляются и новые знакомства, включая странную таинственную девушку. Пока художник пытается разобраться в своих чувствах и осознать смерть сестры, убийца наносит новый удар.

Глава 6

В понедельник, когда хоронили Ревекку, Анна, как обычно, пошла в школу. Школа находилась на «Калужской», потому что была не просто школа, а спец. То есть когда-то она была обычной средней, а потом ее разделили на четыре профиля: математический, гуманитарный, химико-биологический и физкультурный, и стали принимать учеников за плату.

Расклад в школе был такой: в матклассах учились ботаны, в физклассах — дауны, там любой урок можно было заменить баскетболом или дзюдо. В химклассах — какие-то больные, которые действительно хотели быть химиками, и только в гумклассах, классах «Г» — нормальные люди со здоровой психикой, которые получали нормальное образование, не слишком загружавшее мозги, разве что два языка: английский и французский. Обещали, что будет латынь для желающих.

Анна училась, конечно, в гумклассе. Ее мать наивно полагала, что девочка увлекается историей: войны там всякие, революции. Когда-то Анне нравилась античность. Она даже повесила вырванный из книжки портрет Александра Македонского над кроватью и разговаривала с ним перед сном, ласково называя Алекс. Потом ей смешно было и стыдно. Теперь она читала книжки: в меру пафосные, в меру прикольные. В рюкзаке у нее уже пару недель лежала «Имя Розы» Умберто Эко. Но ей нравилось учиться в этой школе. Здесь было все: хорошая компания и нормальные преподы.

У выхода из метро ее ждала Анька. Ее лучшая подруга. Анна вначале дергалась от нее, думала, почему у нее не может быть более спокойной подруги, но потом привыкла, тем более, что с Анькой всегда было весело.

— Привет, привет. Как ваше ничего? — радостно спросила та.

— Ничего.

— Ты френч сдала?

— Не-а.

— Что думаешь делать?

— У тебя спишу.

— Наглости полон рот. У меня неправильно. Я ж тупая.

— Тогда сама сделаю.. На перемене.

— На следующей перемене мы с Гуру идем пиво пить. Физру прогуляем.

Анна остановилась, достала сигарету и закурила.

— Посидим немного. Время есть.

— Ну ты даешь. — Анька уставилась на кончик сигареты. — Давно начала?

Анна помотала головой.

— Меня вот Гуру тоже все время подбивает. Он даже травку курит при мне.

— Это хорошо или плохо? — не поняла Анна.

Анька смутилась.

— Не знаю. Я, во всяком случае, травится не собираюсь.

— Можно затянуться? — через минуту попросила она.

— Докуривай. — Анна протянула ей сигарету.

Анька набрала полный рот дыма, потом смачно выдохнула его.

— Ты не взатяг куришь, — презрительно заметила Анна. — Отдай сигарету.

Первым уроком была химия. Химо был сам завуч. Они опоздали на пять минут.

— Та-ак, та-ак! — радостно завопил химо. — Сыч и Нойман. Как всегда. — Подлый класс хихикнул. — А мы тут уже пари заключаем, на сколько вы опоздаете.

— Извините, Дмитрий Петрович, автобуса долго не было. — Анька умела извиняться. Она словно сама целиком превращалась в жалостливое слово «простите».

— Еще раз опоздаете, будите учиться в коридоре. Садитесь.

Дмитрий Петрович увлекся пересказом биографии какого-то химического придурка, поэтому Анна смогла сделать домашку.

— Так ты идешь с нами пить пиво? — спросила на перемене Анька.

— А куда?

— На стройку. Никто не застукает.

— Пошли.

— А физра?

— Я сегодня не могу.

— Красная Армия пошла в атаку? — за спиной у Анны возник худосочный Гуру.

Анна поморщилась.

— Не твое дело.

— Гурик, привет! — Анька повисла у него на шее.

— Пошли, пока урок не начался, — мрачно сказала Анна.

— Летс гоу, — откликнулся Гуру.

Они купили пиво в ларьке, пошли на стройку и сели там на бетонную плиту, положив на нее рюкзаки. Гуру открыл пиво зажигалкой.

— Надо не забыть жвачку купить, — серьезно сказала Анька.

— А я на френч не иду, — лениво сообщил Гуру. — У меня стрелка в пол-одиннадцатого, а потом надо еще в одно место заскочить.

— Гуру, а когда мы к твоим друзьям поедем в наркологическую клинику? — с энтузиазмом спросила Анька.

— Съездим как-нибудь… У меня друзей там много лечится, — печально повернулся он к Анне. — А недавно похоронили одного.

Анька обняла его за плечи.

— Кстати, о похоронах, — задумчиво сказала Анна. — Сегодня вот хоронят мою тетю. Сердечный приступ, шестьдесят лет, совсем не старая.

Анька и Гуру целовались и ее не слушали. Анна закурила.

— Дай сигарету, — живо обернулся Гуру.

— Прикиньте. Тут предок мой объявился. Звонит типа и говорит: «Я типа твой папа».

— Подожди, твой отец же с вами живет.

— Это отчим. А отец уехал, когда они с матерью лет пять назад развелись. В какую-то жопу. Не писал, не звонил, а тут вдруг приперся.

— С чего это?

— Я же сказала, сестру хоронить.

— А-а. — Гуру потерял к ней интерес. Сам он о своих родителях не говорил, никто их не видел, и все считали, что Гуру сам по себе.

Зато Аньке тема понравилась.

— А папа твой че те еще сказал?

— Да ничего. Я и сама не знала, о чем с ним говорить. Я его помню как-то не очень. Ну типа он меня куда-то водил иногда, иногда книжки читал. По-моему, он и не знал толком, как я выгляжу, узнавал меня всегда по темному каре: у меня все детство такая стрижка была. Я помню, я надела какие-то джинсы, такие индийские синие, а сверху платье и пошла гулять. А он меня догнал на лестнице, а потом говорит: «Слава Богу, все в порядке, а я уж испугался, что ты в тапочках пошла».

Гуру засмеялся.

— Пиздатый у тебя отец.

— А меня отец однажды в магазине забыл. На весах, — сказала Анька.

— Не понял.

— Ну, мне полгода типа было или год, он взял меня, короче, в магазин. Овощной, знаете. Короче, он решил меня там взвесить. Уже все купил, короче, очереди нет. Так вот он меня и посадил на весы, на эти самые большие, положил там всякие гирьки, клал, клал, пока стрелка че-то там не показала. Тогда он взял авоськи и пошел домой. Прикиньте, приходит, а мать спрашивает: «Ничо не забыл?». А он давай по списку: «Картошка там, морковка…». Короче, она кричит: «А ребенок где?!».

— И че он?

— Побежал обратно.

— Нашел тебя?

Они все засмеялись.

— Конечно. Я там типа так и сидела. И даже не плакала. А он пьяный был в жопу. Он всегда такой был.

Все опять загрустили.

— Не-е, у нас теперь семья счастливая, просто обалдеть. Особенно когда папу изгнали. Папа был источник всех бед, он пил, не работал и меня с братом по комнате швырял. Развивал нас так. Умер где-то пару лет назад, меня даже на похороны не позвали. Зато теперь все счастливы, все друг друга любят. Маму я вообще не вижу: прикиньте, она уходит в семь утра и приходит в одиннадцать вечера, когда я уже сплю, бабушка нас с братом в пол-одиннадцатого в постели загоняет, как конвоир зеков, не хуже. А мать зайдет ко мне, поцелует: «Спокойной ночи, солнышко», к Петьке заглянет: «Спокойной ночи, зайка», и отрубается. У нее еще где-то любовник есть, она нам иногда от него конфеты приносит. А брат у меня садист: у меня все ноги в синяках, он по ним самосвалом лупит, а я от него бегаю по всей квартире, а бабушка ходит за нами и умиляется: «Ой, как Петенька сестру любит! Целый день с ней играет».

— Да ладно тебе, — махнул рукой Гуру, — кормят, поят, и то хорошо.

— Как будто тебя не кормят, — тихо пробурчала Анна.

— Ага, кормят. Так кормят, что рехнуться можно, — продолжала Анька. — Прихожу домой, а там бабушка уже все приготовила. Бегает за нами с Петькой и кричит: «Кто съест эту ложку супа?!». От нее хрен убежишь. Ей делать нечего, вот она и сидит целый день дома, наверняка мускулы качает. Она меня как-то за руку схватила — всю неделю запястье болело.

— А чем твой отец занимается? — спросил Гуру Анну.

— Художник, кажется.

— Класс! — крикнула Анька. — А он может мой портрет написать, как ты думаешь?

Анна пошла покупать чипсы и жвачку. Когда она вернулась, Анька и Гуру лежали в обнимку на плите и целовались.

— Гурик, милый, давай сделаем ребеночка. — пропищала Анька. — Сейчас сделаем, а через девять месяцев я приду домой и скажу: «Вот, мать, недоглядела».

— По-моему, она серьезно, — обратился Гуру через плечо своей подруги к Анне.

— Да шучу я! — засмеялась Анька. — Что я не знаю, мать меня сразу выставит, она и меня-то не хотела. Она и сама от своего хахаля, кажется, ребенка завести собирается, ей кажется, что с каждым разом дети у нее все лучше получаются. Вот Петька в шахматный кружок записался. А я с ребенком куда пойду? К химо, скажу: «Вот, Дмитрий Петрович, освободите меня от экзаменов…». А что, это мысль.

— Ань, заткнись, ради Бога, — попросил Гуру.

— Пошли уже, а то опять опоздаем. — сказала Анна.

Анька шла в школу вся нахохлившаяся и обиженная.

— Нет, ты слышала? Слышала? Он сказал: заткнись. Он совсем меня не уважает, думает, он один тут умный. Все, решено: пока не извинится, никакого секса.

Анна вздохнула. По литре задали читать «Федру» Цветаевой. Домой Анна возвращалась одна.