Превратности судьбы

Евдокия Краснопеева (2024)

Ефроксия (Фро) Николаевна Виноградова, барышня из родовитого, но обедневшего дворянского рода. Девушка характера своенравного, весьма решительна, красива, неглупа, в меру образована. Проводит лето в подмосковном имении тетушки. И не ожидает, что вскоре чреда невероятных событий изменит её жизнь.

Глава 9

Граф сидел за столом, уставленном деревянными чашками, в персидском халате и мягких тапочках на босу ногу. Еда была самой простой: печеные яйца, творог с малиной, дышащая паром картошка, каравай и жбан с квасом.

Узнав, что от всей посуды остались одни черепки, Манефа всплеснула руками и принялась громко причитать.

Пришлось Григорию громко цыкнуть:

— Мамка, не вой! Куплю тебе фарфор немецкий, хочешь?

— Эва, — старуха громко всхлипнула, — скоро сам, как голь перекатная, а туда же — фарфор!!

— Что, мамушка? — Бешкеков пронзительно стрельнул взглядом на Прохора, отчего тот суетливо подпрыгнул, поспешая принести поднос с наливками. — Сердит на меня батюшка?

— Дюже сердит, соколик. Грозится наследства лишить.

— Неужто, я так плох? Манефа, чем я плох? — крупные слезы заструились по худощавым щекам графа.

— Гриша, сокол мой, — бабка присела рядом и бросилась обтирать лицо своему дитятку куском чистого рядна. — Хорош, всем хорош…. Только пьешь проклятую! — Она толкнула графин с рубиновой жидкостью.

— И только? Так я больше не пью. Смотри, Манефа, — он выбросил графин в открытое окно. — Бешкеков слово дает.

Радостная Манефа приклонила белокурую голову Гришеньки на свою мягкую грудь. И принялась оглаживать влажные после бани кудри.

Граф блаженно сомкнул веки, отдаваясь ласкающим шершавым ладоням. Он забормотал полусонно в, пахнущую отчего-то горькой полынью, грудь:

— Мамушка, сон мне чудный снился…. В лесу — дева с зелеными косами, телом прозрачна и чиста… на вкус сладкая. Любил её долго…русалка, должно быть. Женюсь на ней.

— Да, Гришенька. Да, сокол мой сизокрылый, — вторила его словам старая нянька, посылая остерегающий взгляд Прошке: не дай Бог, ляпнет чего не к месту.

— Приду к батюшке… ан — у меня невеста — водяного дочь.

— И впрямь, жениться бы тебе, Гриша.

Граф умолк, наваливаясь отяжелевшим телом на няньку.

Манефа шевельнула красноречиво бровями, и Прошка посунулся сметливо сбоку, цепляя барина за плечи. Перекрестив своего выкормыша, Манефа Провна на цыпочках прокралась к двери.

— Мамушка, — голос Бешкекова, сильный и ровный заставил её замереть у порога. — Ты не хлопочи тут. Жить тут не буду.

Он повторил свои слова и на следующее утро, когда с белым от тяжкого похмелья лицом, пил рассол из-под огурцов прямо из бадейки, отплевываясь смородинными листами и укропом.

— Жить тут не буду. Коли батюшка не желает меня видеть — Бог ему судья. Поеду в Коломну, к тетке.

— Ах, — заворчала Манефа, — уж то-то обрадуется Татьяна Юрьевна. Она и прошлым летом ходила кругами, как кот возля сметаны.

Несмотря на мучительную головную боль, Григорий нашел силы рассмеяться удачному замечанию старухи.

— Может и впрямь жениться? — граф вальяжно раскинулся на медвежьей шкуре, накинутой на диван. — Папенька доволен будет…. Взять дворяночку понеказистей, чтоб место свое знала.

— А как же Наташенька Агалакова? — Манефа подтащила к графу столик на пузатых ножках и в сердцах шваркнула на него тарелку со свежеиспеченными блинами.

— Княжна Наталья Алексеевна — птица не нашего полета, — протянул Бешкеков со странным выражением на смуглом своем лице, таким, что нянька озадаченно примолкла.

А Григорий продолжал, наливаясь сарказмом, как созревшее яблоко соком:

— На арфе играет, поет прелестно. Натура тонкая, можно сказать — поэтическая. И супруга себе подыщет, не иначе, как царских кровей. А нам бы кого попроще.

— Никак, она тебе отказала, Гриша? — ахнула осененная догадкой Манефа.

— Полный афронт, мамушка. Ну, оно и к лучшему. Мне ли бегать перед женой на журавлиных ногах?

— Да ты все ли ладно сделал?

— Даже на колено встал…

Граф вновь засмеялся, вспоминая, как Натали произнесла надменно своим чарующим голоском:

— Встаньте, граф. Ваша поза вызывает желание рассмеяться.

Даже пощечина не нанесла бы Бешкекову подобного унижения. Однако он сумел ответить ровно, даже с некоторой долей безразличия:

— Я рад, что сумел вызвать в вас желание улыбаться.

— Пафнутий, вертай вещи обратно. К Татьяне Юрьевне едем.

Распорядительный голос Манефы Провны заставил очнуться графа от наваждения.