Превратности судьбы

Евдокия Краснопеева (2024)

Ефроксия (Фро) Николаевна Виноградова, барышня из родовитого, но обедневшего дворянского рода. Девушка характера своенравного, весьма решительна, красива, неглупа, в меру образована. Проводит лето в подмосковном имении тетушки. И не ожидает, что вскоре чреда невероятных событий изменит её жизнь.

Глава 3

Бешкеков предался сну только утром. Всю ночь он гонял проигравшихся холопов купаться в Воскресенку.

Ночь была теплой, но бодрящая влага быстротечной речки и напитанный сыростью воздух, космами тумана выползавший из дремучего леса, раскинувшегося на несколько верст вокруг охотничьего домика, сделали свое дело: Прошка и Пафнутий не могли свести зуб на зуб. И когда заслышали храп графа, прикорнувшего прямо за столом среди рассыпавшихся карт, облегченно вздохнули.

— Помрет он. Долго не протянет, — зло сплюнув на пол, прошептал Пафнутий.

— Типун тебе на язык, анахфема, — заругался Прохор. — Молодой он еще, двадцатипяти годков отроду.

— Та… весь в деда пошел, — не унимался кучер, — тот тоже был гуляка первый и помер 30-ти годов. Правда, хоть детей нарожать успел. А наш-то, тьфу, беспутный. Одно только, что добрый… когда не пьяный…. Давай, поспим чудок, Проша. Не то, глядь, снова вскочит и блажить начнет.

— Жаниться ему пора, — зевая во весь рот, откликнулся Прохор. — Глядишь, блажь-то и пройдет.

Он притулился тут же, в горнице на узкой лавке, прикрыв лицо рукавом не слишком чистой рубахи. Что ни говори, когда Григорий Александрович в «веселье», времени следить за своим обличием совсем нету…

Пафнутий отправился к лошадям, и скоро из крепкого сарая, служащего конюшней, раздался могучий храп. Однако предаваться праздности кучеру удалось совсем недолго. Прошка поднял его через пару часов.

— Давай, Пафнутий, дуй в имение. Скажи Сомову: граф тута. Пусть снарядит харчей, да пару баб побойчее. Манефа старая уже, чтобы грязь тутошнюю разгонять.

Небольшое имение Ключово принадлежало некогда матери Бешкекова — Аглае Сегизмундовне. Приданое красавицы Грани, как называл её муж, было скромненьким. Скрипучий от старости дом и клочок земли, покрытый густым, неухоженным лесом — в общем, никакого толку Александр Львович, женившись на Ключевской, в нем не увидел. Оставив управляющего, домовитого мужика из местных по фамилии Сомов, благополучно забыл о своем новом приобретении. Небольшое оживление произошло, когда подрос Гриша. Летом Ключово оживало, принимая барыню с барчуком и многочисленной челядью. Еще позже был построен охотничий домик на берегу Воскресенки для потехи молодого барина, страстно полюбившего охоту. Много чего повидали стены избы веселого и разгульного, вот только сейчас, действительно, представляли собой место отбывания ссылки. Старый сторож, хранивший хозяйство в порядке, помер зимой, а Александр Львович не удосужился распорядиться о новом. То ли забыл в суетности дел, то ли не счел нужным.

Бешкеков проснулся ближе к полудню. Вернее сказать, слегка очнулся от пьяного дурмана, клубящегося в голове. Он быстро поднялся, расправив свое сильное тело одним мощным движением. Рядно, обвивавшее его торс, сползло, открывая дневному свету узкие бедра, мускулистые, длинные ноги.

— Пронька, одеваться, — скомандовал он привычно.

— Так, ваша светлость, все постирал. Не высохло.

— Что ж мне теперь, аки херувим порхать?

Хмуро сведенные брови графа дрогнули и он, неожиданно для слуги, захохотал.

— Можно и аки херувим, — поддакнул Прошка. — Все равно никого, окромя нас с вами, в округе нету.

— Найди хоть порты какие, чучело, раз ума не хватило задержаться дома, в Хлебенном до утра. Глядишь, батюшка с утра-то подобрел бы.

Нарядившись в серые груботканые портки, принадлежащие покойному деду Никифору, смотрителю охотничьего домика, которые Пронька отыскал, облазав сундуки, Григорий приблизился к накрытому столу, плотоядно облизываясь. Впрочем, удостоил он своим вниманием лишь сливянку, которую принял внутрь безо всякого почтения к своему благородному происхождению, то есть, осушив графин через горлышко. На закуску, состоящую из соленых огурцов, моченых яблок и хрустких груздей — все, что смог отыскать Прохор в просторном погребе — граф взглянул с отвращением.

— Прохор, ружье, — скомандовал Бешкеков.

— Зачем, ваш свет? — проглатывая слова, опасливо поинтересовался слуга, припоминая гулко хохотавшего Ефима.

— Уток стрелять.

— Какие утки, барин? Не сезон сейчас.

— Да? — Григорий качнулся, потеряв на секунду концентрацию. — Тогда собирай. — Он вытряхнул старательно разложенную снедь из глиняных мисок прямо на стол. — Собирай чашки.

— Зачем?

— Будешь кидать вверх, и кричать «кря!».

Нагруженные кухонной утварью, которая только попалась на глаза, они переправились на остров, расположенный посредине Воскресенки.

Граф приступил к стрельбищам по летящей мишени со всей серьезностью, как будто и впрямь охотился на уток.

Прохор сидел в кустах — ни жив, ни мертв. Он молил Бога, чтобы, плясавшее в руках барина, ружье не пальнуло невзначай в его сторону. Голос у мужика от страха сел и охрип так, что его отчаянное «кря», действительно, напоминало птичий крик.

Впрочем, волновался он зря. Бешкеков стрелял точно, и скоро вся посуда была благополучно перебита. После чего граф вновь впал в уныние и, развалившись среди кустов прибрежного тальника, сказал холопу:

— Проша, давай еще наливочки.

— Можть, хватит, барин? — робко заикнулся слуга.

— Цыц, — беззлобно ответил Григорий и добавил, — сюда тащи, шельма.