Водоворот

Владимир Гурвич

«Любашин вышел из департамента культуры и пошел по улице. Несмотря на начала сентября, было прохладно, дул промозглый сильный ветер, на небесах собирался дождь. Но Любашин ничего этого не видел, он слишком углубился в собственные мысли. А они заслоняли от него все, что происходило вокруг. Даже если бы началась метель, то, возможно, он бы этого сразу и не заметил. Только что произошло то, о чем говорилось давно, чего очень боялись, но надеялись, что не случится. Руководитель департамента культуры с сочувственным выражением лица, с извиняющей улыбкой на губах объявил, что театр снимается с государственного иждивения и отправляется в свободное плавание. «А там, уж как получится, выживет, значит, выживет, а если не выживет, то так тому и быть – придется навсегда закрыть его двери».

Сцена восьмая

Юхнов расположился в кабинете Любашина прямо напротив его хозяина. Немного сбоку сидел еще один мужчина, кажется, финансовый директор; Юхнов прослушал, когда его представлял директор театра. Впрочем, сейчас это обстоятельство занимало Юхнова меньше всего. Гораздо больший интерес вызывало то, о чем вещал ему собеседник.

— Валерий Станиславович, что вам известно о нашем театре? — после приветствий и представлений поинтересовался Любашин.

— Почти ничего, — не совсем правдиво ответил Юхнов. Он действительно знал о театре совсем мало, но кое-что все же слышал, и это был только негатив.

— Вот это и плохо, что о нас мало известно, — грустно вздохнул Любашин. — При этом у нас есть свой преданный зритель.

— Я рад за вас, Николай Ильич. — В это утверждение Юхнову как-то не очень верилось.

Директор театра покосился на режиссера, уловив его недоверчивую интонацию.

— К сожалению, его не так много, — уточнил Любашин.

— Я так и думал.

— Мы с Яковом Ефимовичем хотим поговорить с вами совершено искренне, хотя тема для нас не самая приятная.

Юхнов покосился на второго мужчину; тот, подтверждая слова своего начальника, энергично кивнул головой.

— Говорите.

— Мы намерены предложить вам должность главного режиссера.

— Но у вас он вроде бы есть.

— Егор Тимощук исполняет обязанности главного режиссера. С моей точки зрения он хороший специалист, но для театра настал момент, когда надо придать ему новый мощный импульс. А для этого требуется и новый, неординарный человек.

— А зачем театру новый импульс? Вроде бы живете себе и живете уже не первый год. Сколько театру лет?

— Пятнадцать. Можно сказать, некоторый юбилей.

— Вот видите, протянули пятнадцать, протяните еще столько же, — усмехнулся Юхнов.

— В том-то и дело, что не протянем, — подал голос Блюмкин. — Николай, давай будем говорить с нашим гостем конкретно и искренне.

Любашин недовольно взглянул на Блюмкина.

— Тогда ты и, говори, — разрешил он.

— С нового года, театр снимается с государственного обеспечения, и мы оказываемся в жопе, — проговорил финансовый директор. Он встал со своего места и пересел поближе к гостю. — Вы понимаете, о чем я?

— Чего тут не понять, без госфинансирования вы долго не протяните.

— Именно так, дорогой Валерий Станиславович. Собственными доходами мы покрываем всего тридцать процентов наших расходов. Для нас это полная катастрофа.

— Что же вы хотите от меня?

— Мы предлагаем вам спасти театр.

— Профинансировать ваши расходы? — усмехнулся Юхнов.

— Ценю ваш юмор, но для этих целей мы бы обратились к другому человеку.

— Так обращайтесь.

— Думаете, не обращались. Обращались и ни раз. Но желающих не нашлось. Поэтому надежда только на вас.

— Чем же я могу помочь? Сразу сообщаю, чтобы не было бы не нужных надежд, я человек бедный.

— Сделаете театр самоокупаемым, чтобы на каждом бы спектакле был бы аншлаг. Я самолично делал подсчеты: если все места будут заняты, и если увеличить стоимость билетов всего на двадцать процентов, шиковать не будем, зато выживем. Ну как?

— Трудная задача, — оценил Юхнов.

— Поэтому мы позвали именно вас, — вмешался в разговор Любашин. — Только вы можете ее решить.

— А вы не преувеличиваете?

— Мы перебирали разные имена. И вместе с Яковом Ефимовичем пришли к единодушному мнению — это можете сделать только вы. Либо вы становитесь главным режиссером, либо через некоторое время театр закроется. И весь коллектив выбрасывается на улицу. Мы же со своей стороны готовы предоставить вам самые широкие полномочия. Мы понимает, что нам надо многое менять.

— И я смогу делать все, что захочу? — недоверчиво спросил Юхнов.

— Ну, делать все, что захочет, может только Господь, — усмехнулся Блюмкин. — Но возможностей у вас будет так много, как их не было ни у одного главрежа в нашем театре. Поверьте, Валерий Станиславович, нам известна ваша творческая биография. Вот только большую зарплату платить вам пока не сможем.

— Это не столь важно, — ответил Юхнов. Он вдруг ощутил прилив вдохновения; неужели после стольких лет разочарований и неудач ему повезло? — И я могу самостоятельно формировать репертуар? — спросил он.

— Разумеется, — заверил Любашин. — Иначе, какой смысл вас приглашать. Нам нужны спектакли, на которых повалит народ. А уж, какие это спектакли, вопрос вторичный. Собственно все, что мы хотели вам сказать. Теперь ждем ответа от вас. Наверное, вам требуется какое-то время на размышления?

— Не требуется, я согласен. Готов начинать работать хоть сейчас.

Любашин несколько мгновений молча смотрел на режиссера.

— В таком случае пишите заявления о приеме на работу. И завтра начинайте.

— У вас будет листок бумаги и ручка?

— Чего, чего, а этого добра у нас пока достаточно, — улыбнулся Любашин.