Водоворот

Владимир Гурвич

«Любашин вышел из департамента культуры и пошел по улице. Несмотря на начала сентября, было прохладно, дул промозглый сильный ветер, на небесах собирался дождь. Но Любашин ничего этого не видел, он слишком углубился в собственные мысли. А они заслоняли от него все, что происходило вокруг. Даже если бы началась метель, то, возможно, он бы этого сразу и не заметил. Только что произошло то, о чем говорилось давно, чего очень боялись, но надеялись, что не случится. Руководитель департамента культуры с сочувственным выражением лица, с извиняющей улыбкой на губах объявил, что театр снимается с государственного иждивения и отправляется в свободное плавание. «А там, уж как получится, выживет, значит, выживет, а если не выживет, то так тому и быть – придется навсегда закрыть его двери».

Сцена десятая

Юхнов несся по городу, даже не пытаясь понять, куда он идет. Было не до таких мелочей, он был полностью захвачен бушующими внутри чувствами. Давно он не испытывал подобного воодушевления. Неужели удача все же повернулась к нему лицом и у него будет свой театр. Разумеется, формально главным будет в нем не он, но так ли в данном случае это важно. Этот Любашин ясно дал понять, что предоставит ему свободу рук. Не надо иметь семь пядей во лбу, дабы понять, что делается это не от хорошей жизни. Иначе им просто каюк. Но он, Юхнов, будет последним идиотом, если не воспользуется выпавшим шансом. Он слишком долго его ждал, и он пришел, когда он, Юхнов, совсем этого не ожидал. Тем приятней; самые лучшие сюрпризы те, которые случаются совершенно нежданно. Вот как сейчас.

Юхнов прекрасно знал, что имеет одну черту характера, — он чересчур легко поддается надежде, которая порождает в нем сильнейший эмоциональный всплеск, который захватывает его целиком. Он уже ни раз попадался на эту удочку, когда его обманывали иллюзии. Он давал себе слово не оказываться больше в расставляемой жизнью ловушке. Но едва снова возникала схожая ситуация, как все повторялось сначала.

Вот и сейчас он чувствовал, как захватила его эйфория. И несла вперед, не разбирая дороги. Несколько раз он едва не сталкивался лоб в лоб с идущими навстречу прохожими, слышал от них в свой адрес нелестные высказывания, но это нисколько не влияло на накал его чувств.

Где-то через час Юхнов остановился и огляделся. Он находился в незнакомом месте; еще никогда он сюда не забредал. Эйфория немного спала, и он снова обрел возможность мыслить рационально. Надо выбираться отсюда, не может же он до утра, словно бездомный, бродить по городу. Д а и пора бы и поесть, уже вечер, а последний раз он это делал далеким утром.

Но домой идти не хотелось, там его ждет одинокий вечер, а ему хочется поделиться с кем-нибудь своими мыслями и чувствами. А для этих целей у него есть только один человек. Раньше их было больше, но с течением времени они по разным причинам отсеялись.

Ему пришлось спросить, как добраться до метро. Оказалось, путь был не близкий. Но Юхнова это сейчас не сильно беспокоило, он быстро направился в указанном направлении.

Гиндин его уже ждал. Хотя он никогда не был женат и жил один, в отличие от его, Юхнова дома, у него всегда было вдоволь продуктов. К тому же для холостяка он неплохо умел превращать их во вполне съедобную пищу. Впрочем, Гиндин проживал не совсем один, а с собакой породой чихуахуа по имени Мейс, который всегда радостно встречал Юхнова.

С Гиндиным они не виделись довольно давно и обнялись при встрече. Их дружба зародилась во время учебы на режиссерском факультете. Оба мечтали создать свой театр. Но после окончания театрального института, их пути кардинально разошлись. Михаил внезапно вместо того, чтобы заниматься своей искомой профессией, ушел в политику, превратившись в весьма заметного оппозиционера действующей власти. А потому чаще всего они говорили не об искусстве, а на политические темы.

Но сегодня Юхнова говорить о них совершенно не хотелось. Он был переполнен совсем другим.

— Валера, ты хотя бы иногда ешь? — поинтересовался Гиндин, наблюдая за тем, с какой скоростью Юхнов поглощает еду.

— Иногда ем. Но сегодня просто на это не было времени.

— Заметно. Я слышал, ты ушел из театра.

Юхнов на мгновение перестал жевать и посмотрел на друга.

— Ушел, — коротко подтвердил он.

Гиндин наклонился к нему.

— Слушай, Валера, бросай ты эту бодягу под названием театр. Ей богу, сейчас не до него. Ты же видишь, что в нашем государстве происходит. Власть совсем оборзела, хватает всех подряд. На прессу надет один огромный намордник, мы прямой дорогой идем к самой настоящей диктатуре. Ну, какое сейчас искусство. Ты нужен нам. Свергнем этот режим — вот тогда снова займешься своими постановками. Я тебя убедил?

Юхнов улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Тебе известно не все. Меня действительно поперли из театра, где я служил, но сегодня приняли в другой. С завтрашнего дня я там главный режиссер.

— Вот как, — удивился Ганин. — И что за театр?

— «Поклон».

Гиндин аж сморщился.

— Знаю о таком. Полный отстой. Живет исключительно на субсидии города. Не будь их, давно бы сыграл в ящик. И ты собираешься там работать? Валера, ты сбрендил?

— Да, собираюсь, — подтвердил Юхнов. — На счет театра ты прав, отстой полный. Но это и хорошо.

— Что же тут хорошего? — не понял Гиндин.

— А то, что можно все там вырывать с корнями. Будем делать другой театр. Вот увидишь, через год в него будет валить народ похлеще, чем на футбол.

— Тебе не дадут ничего толком сделать.

— А тут ты не прав, директор театра дает мне полную свободу. Иначе бы я ни за что не согласился.

— Что-то не верится.

— Все очень просто, — пояснил Юхнов, — театр исключили из списка, кому предоставляются субсидии. Они и зашевелились. Надо же себя спасать. Вот меня и пригласили это сделать.

Гиндин разлил по рюмкам очередную порцию водки.

— Выпьем за твой успех. Только подумай, как следует: стоит ли работа в этом театре твоих усилий? Я тебе предлагаю делом заняться. Сегодня это гораздо важней, чем поставить несколько даже гениальных спектаклей.

— Нет, Миша, ты не прав, — покачал головой Юхнов. Он слегка захмелел, но это состояние ему сейчас нравилось, оно вносило легкость в его перегруженное размышлениями сознание. — Нужно заставлять людей глубоко думать и чувствовать. Современный человек все больше превращается в скотину. С кем ты собираешься строить новое государство?

— И ты полагаешь, что с помощью этого театра на сто мест ты изменишь человечества.

— Там двести мест, — поправил Юхнов.

— Большая разница, — усмехнулся Гиндин. — Ты неисправим. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

— Давай выпьем за то, чтобы когда-нибудь это прояснить, — предложил Юхнов.

— Хороший тост.

Они выпили, и Юхнов почувствовал, что окончательно захмелел. Сказывается недостаток практики, в отличие от многих своих коллег по цеху, пил он редко и понемногу.

Гиндин заметил состояние друга.

— Вот что, Валера, домой сегодня не пойдешь. Еще что-нибудь случится. Поспишь на диване, не первый раз.

Юхнов попытался возразить, но внезапно почувствовал, что сил на дорогу у него, в самом деле, нет. Уж больно день был эмоциональный, вот на эмоции они все и ушли.