Планета Крампус. Роман

Анатолий Иванович Коридоров

В захваченном немцами Стругаже развернута секретная лаборатория. В ней над советскими военнопленными проводятся странные и бесчеловечные опыты. Доктор Отто Вернер, руководитель лаборатории, разработал методику изменения сознания и личности человека,. «Перепрограммированные» нацистами люди – идеальное «пушечное мясо» для передовой и агенты для внедрения в партизанский отряд.Найти и уничтожить лабораторию – эта задача объединяет усилия НКВД, фронтовой разведки и партизан в фашистском тылу.

4

Через окна палаты сквозь ажурные кроны тополей проблескивали последние красно-розовые лучи закатного солнца. Вечерние сумерки неприметно сгущались. День подходил к концу.

Алексей был удивлен охватившей вдруг палату тишиной. Для него показалось странным, что никто не стонал, не разговаривал, не ходил.

Почти все лежали на своих местах, но спали лишь некоторые. Остальные в этот вечерний заняты были всякой безделицей, убивали время: кто читал замусоленные книжки или газеты, кто писал письмо, кто просто, упершись задумчивым взглядом в одну точку, будил воспоминания или лелеял заветные мечты.

Только три кровати пустовали. Их хозяева, видимо, вышли покурить.

В углу, где раньше мучился от ран Мыхасик, теперь молча и недвижно лежит раненый немец. У него в ногах на табурете, борясь с дремотой, сидит военный в накинутом белом халате. На коленях у него покоится автомат.

«Что же это за птицу такую к нам в палату поместили, что к ней пренепременно надо еще и охрану выставлять?» — озадачил себя непроизвольно возникшим вопросом Алексей. Но тут же успокоился: «Значит, так надо. Дело не мое». И тут же он оживился: «А не пройтись ли мне до лестницы, не перекурить ли?».

Выйдя из палаты, он столкнулся с медсестрой Асей, которая проходила мимо в привычном белом халате, лишь накинутом на цветастое платье, с повязанной на шею светлой косынкой.

— Ты что же, Асенька, — ласково обратился к ней Алексей, — уже и покидаешь нас? Смену сдала…

— А что делать, миленькие? У меня ведь двое малышек, да мать что-то прихворнула. Вот и отпросилась у Бориса Соломоновича проведать их. Надо к тому же что-то поесть приготовить, да и отдохнуть малость, если придется.

— У тебя детки есть? Ты ж такая молодая. С виду — подросток просто. Ну никак бы не подумал…

— Есть, Алешенька. Маша да Миша. Трех и пяти лет.

— Во как! — воскликнул Алексей. — И когда люди все успевают? Молодец! Ну, а муж, наверняка, на фронте. Не старик же он у тебя дряхлый.

— Угадал, Алеша, — веселые интонации в ее голосе исчезли. И с печальной нежностью она добавила:

— Ждем. Всей семьей ждем его скорого возвращения домой.

— Эх, везет же людям, — вздохнул Алексей. — Как бы я воевал, если б у меня жена была такая же красавица, детей полон дом. И так бы любили и ждали меня… Не дано! Ну да ладно. Ты мне про другое скажи…

Алексей наклонился к Асиному уху и тихо спросил:

— А это кто у нас такой важный в палате появился, что к нему аж охрану приставили?

— Да немец какой-то, — так же тихо ответила медсестра. — А охрану… чтоб свои, то есть, наши, его не прибили. Если дознаются, что немчура, прибьют как есть. Ну это я так рассуждаю. Может, какая немецкая важная персона.

Попрощавшись с медсестрой, Алексей двинулся дальше, к намеченной цели. Ему навстречу возвращались в палату двое — пожилой моряк и Броня.

— Пост сдан, — шутливо доложил Броня. На его голые плечи была накинута простынка, которая прикрывала раны от ожогов на спине.

— Пост принят, — в тон ему ответил Алексей.

На площадке для курения теснилось по углам человек шесть. Воздух был густо насыщенный табаком, несвежий. То тут, то там слышались разговоры, смех. Здесь забывалось о ранах, о болях. Один из бойцов в этот момент оживленно рассказывал:

— Роем траншеи, готовимся к бою. А я глядь, пичуга шустрая такая, как ее?… А, во, трясогузка, точно… трясогузка! Скок на край окопа и тычет клювиком. Червячков, стало быть, ковыряет. Земля-то свежая округ окопа накидана. И ничего ей. Война, не война. Справляет свою заботу, ищет себе червячков, и пропади все вокруг…

Рассказчик затянулся цигаркой и продолжил:

— Я аж замер. Лежу, не шевелюсь. Чтобы не вспугнуть птаху, стало быть. Шибко забавно за ней наблюдать было. Так бы глядел и глядел. Казалось, вот взял бы ее в руки, обогрел бы, накормил, приручил бы, чтобы уж навсегда рядышком со мной. Так с ней рядом мирно, уютно показалось… А впереди уж, похоже, танки немецкие недалече, пехота за ними катит. Пальба вот-вот начнется такая! А у меня птаха. Смелая, черт. Видать, привыкла к войне-то…

Рассказчик смолк, заново затянувшись табачным дымом. Закашлялся.

— Ядреный, черт, — прокашливаясь в кулак, уважительно произнес он. — Самосад!

— Ну а дальше-то, дальше чего было? — не вытерпел кто-то.

— Да чего, чего? — еще раз поперхнувшись, ответил рассказчик. — Улетела птаха.

Все, слушавшие эту немудрящую байку, оживились, оценив ее каждый по своему. Многие лица тронула улыбка.

Алексей с интересом слушал эти истории. Он и сам бы хотел оказаться здесь однажды центром внимания, тоже завернуть что-нибудь этакое… Но, к сожалению, ничего примечательного в его жизни не происходило. «А у других-то вот получается, — с долей зависти подумал он. — Про пичужку вон мужик вспомнил, можно сказать — ни о чем, а интересно».

В это время вниманием курильщиков завладел новый рассказчик. Это был молодой боец с перебинтованной головой, волосы сверху торчали пучком, топорщились в разные стороны.

— В разведке было. Первый снег выпал. Холодина. Промерзли все как черти. Уж обратно возвращались. Утро раннее, морозное выдалось. Так хотелось к своим вернуться, ан нет. Это только ночью, знакомым проходом… А до ночи еще оё-ё… Шли почти до обеда. Все прокляли. И вдруг деревенька. Немцев нет. Мы в один домишко. А в избухе такая благодать. Дед с бабкой. Такое тепло! Печь натоплена от души.

У рассказчика глаза посветлели от воспоминаний. Он глубоко, со вкусом затянулся, и все терпеливо ждали, когда он выдохнет табачный дым.

— Старшой напросился у стариков на короткий отдых. Те не возражали. Окромя того нас вареной картохой покормили. Ну и положили спать кого куда. Меня с дружком на печку поместили. Остальные кто на лавке, кто на полу. И так в тепле меня разморило. Уснул как убитый. И сны виделись…

Рассказчик выдержал еще одну паузу, затянувшись дымом.

— Ну, ну, — не выдержал кто-то. — Чего дальше-то было?

— А чего дальше. Как щас помню, снилась мне деваха одна. Ну такая симпапушечка. В пальтеце, в шапочке такой… Бровки, глазки, носик… А губки! И стою я с ней. А она такая доверчивая, нежная, ласковая… Я пуговочки у пальтеца расстегиваю, распахиваю его, руками за грудки хватаю, мну их, а она так ласково, стеснительно улыбается… И сама ко мне теснее жмется…

— Это во сне или на самом деле было? — не понял один из курильщиков.

— Так ты слушай, — разъяснил кто-то. — Во сне, конечно.

— А-а, — протянул непонятливый. И замолчал.

— Ну и вот. Шире-дале. Я уж к ней под подол решился. Руку запускаю. У самого аж сердчишко зашлось…

Рассказчик примолк, тая застенчивую улыбку.

— Ну и? — торопит его самый нетерпеливый и любопытный из слушателей

— Ну и все… — продолжил рассказчик. — Дружок проснулся и мне: «Ты че, совсем охренел. Я тебе баба, что ли?».

Раздался хохот. И пошли оживленные разговоры, воспоминания, анекдоты на волнительную тему.