Максимовна и гуманоиды

Александр Шляпин

Если твой век подошел к концу, а гроб стал частью домашнего антуража – не спеши умирать! Судьба может повернуться таким образом, что друзья соберутся не на твоих похоронах, а на твоей свадьбе… Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПОБЕГ

К трем часам ночи, наступившего нового года слегка уставшая от концерта Максимовна, собрала всех доморощенных актеров и приближенных к массовой культуре в помещении «красного уголка». Запланированные новогодние торжества успешно финишировали. Теперь наступало личное время — время разговения и культурного застольного отдыха. Народ не причастный к деревенской элите, неспешно расходился по домам. Деньги, отпущенные отделом культуры района, были на этот раз освоены до копейки. Атмосфера необузданного торжества в доме культуры была переведена в состояние вялотекущих танцевальных ритмов.

Шумахер не смотря, на все приключения, вернулся в «храм культуры» нации с четырьмя бутылками самогона. В «красном уголке» былых времен, на кумачовых скатертях коммунистического бытия, словно на свадьбу, был накрыт корпоративный стол. Каждый горемыкмнец, приходивший в клуб на празднование нового года, считал своим долгом принести с собой подарочное подношение для заведующей клуба и сельских актеров, занятых в новогоднем спектакле. Все дары складывалась на биллиардный стол под образами и знаменами колхоза «Красный пахарь».

Зеленого сукна на столе не было уже лет пять. Чтобы не пропадала добру, Галька — гражданская жена Сашки Зека в одну из ночей аккуратно экспроприировала сукно, очарованная его цветом и добротной фактурой. С тех пор свиновод Сашка Зек, с гордостью носил зеленые штаны, выдавая их авторским творением Вячеслава Зайцева.

Сашка Зек был знаменит тем, что «на зоне», где он когда — то отбывал наказание, приобрел редкую специальность «кольщика». Благодаря его умелым рукам и художественному таланту, половина деревенских мужиков ходили в эксклюзивных наколках. Они украшали их тела в различных и даже интимных местах, которые могли радовать взор, только очень близким родственникам. Однажды по—пьянке, напоив свинью водкой, он наголо обрил её опасной бритвой. Пока свинья валялась, как «свинья» в состоянии алкогольного опьянения, Саша так разрисовал «машинкой» её тело татуировками, что она стала похожа на настоящую палехскую шкатулку. На работу свинаря, а по совместительству клубного художника, прибежала глядеть вся деревня. Народ каталась покатом, умирая от смеха. Наколотые на свиных боках картинки Сашка взял из старого журнала «Крокодил».

Выходка Зека вызвала гнев у председателя колхоза, но когда за шкуру свиньи сданной на бойню один из предпринимателей заплатил бешеные деньги, то профессия «свиного кольщика» стала для Сашки Зека основной.

С тех пор каждый рабочий день, он жужжал Зек машинкой, разрисовывая деревенских «пятачков» замысловатыми хохломскими узорами, которые он срисовал из книги «Узоры русских народов севера». Свиньи из села Горемыкино стали пользоваться огромным спросом и шли на рынке по тройной цене. Сумочки, кошельки из шкур местных хрюшек, стали модными аксессуарами среди богатых дам Рублевского шоссе Москвы. С тех пор художественная «роспись» была поставлена председателем на широкую ногу. Вот так — благодаря Сашкиному умению расписывать хрюшек, словно пасхальные яйца, в село Горемыкино потянулись всевозможные торговые дилеры из известных кожгалантерейных фирм. Бюджет колхоза начал прирастать твердой валютой, а Сашка получил в народе широкую популярность и известность. Особый спрос закрепился за молочными поросятами на спинах которых, Зек каллиграфическим почерком цветной тушью выводил вензеля, словно на праздничных тортах — «Совет да любовь», или «Саньку от Вована».

Закончив работу Балалайкина, восседала за столом в самом центре, не выходя из образа «Снегурочки». По правую руку в костюме «Деда Мороза» сидел колхозный инженер и тайный кандидат на её сердце Колька Крюков. Сквозь свисающие пейсы белоснежной шевелюры, он косился на Максимовну, нежно и ласково называя её Машенькой. Раз от разу он подливал ей «бальзам», в надежде в эту чудесную ночь разжечь в груди красавицы огонь бушующей страсти.

Максимовна, с полным равнодушием глядела на старания Николая Крюкова. Хотя, где—то в душе она мечтала не о колхозном инженере, а о брутальном самце типа «Тарзана» из самых высших слоев общества. В её планах, уже как неделю, сформировалась абсолютно иная, полная приключений жизнь. Николай Крюков в её жизни был той сухой постельной крошкой, которая мешала сбыться её планам.

«Нубирит», который висел на её полносочных грудях, открывал перед ней такие возможности, которые она не могла и даже не имела права упустить. Сдерживало Максимовну только одно: по паспорту она числилась, как глубокая и древняя старуха, а на вид она выглядела, словно молодуха из танцевального ансамбля «Березка». Этот факт, мешал ей полноценно выйти из тени подпольной жизни и развернуться на всю катушку.

В углу под пологом из бархатного колхозного красного знамени, обняв своими хлипкими ручками гипсовый бюст Ленина, который сохранился в клубе еще со времен правления коммунистов, крепко спали пьяные гости планеты Земля. Самогон местного разлива, настолько задурманил их головы, что они не могли даже осознать, на какой планете они в данный момент находятся и для чего вообще прилетели.

— Ша, — сказала Максимовна, и стукнула так кулаком по столу, что тарелки со звоном подпрыгнули и громко опустились. — Это кто такие будут?! — спросила она у Крюкова, зная наверняка, что гуманоиды прибыли по её душу.

— Ты же их сама награждала за лучший карнавальный костюм, — ответил Крюков, колупая вилкой салат оливье.

— А почему они тут лобызаются с вождем мирового пролетариата? — спросила Максимовна.

— Ну, их Шумахер «клюквянкой» угостил. Вот они и ослабли.

— Что Шумахер, — завопил Коля. — Я что знал, что они на убой слабы. После второго стакана пришлось их тащить в самое теплое место, чтобы не околели на морозе. И так какой — то зеленью покрылись!

Максимовна встала из—за стола и подошла к бюсту Ильича. Его обнимал один из пришельцев, прижимаясь щекой к гипсовой прохладе. То ли вид разгневанной Максимовны, то ли излучение «Нубирита», привели гуманоида в чувство. Он открыл свои бездонные глаза и что—то прочирикал на таком языке, который на Земле еще ни кто никогда не слышал.

Эти слова настолько тронули Максимовну, что она погладила его по лысой голове и как — то по—матерински сказала:

— Спи родимый, когда оклемаешься, тогда и по душам поговорим. Твое пьяное чириканье в нашей деревне один хрен ни кто не поймет, а толмачей у нас отродясь не было.

Гуманоид закрыл глаза и вновь отошел ко сну.

— Что, делать будем мужики? — спросил Шумахер, рассматривая гуманоидов. — Их же, наверное, жены и дети ждут?..

— Что — что допросим с пристрастием, когда очухаются! А там и решим — валить им на свою «Альфу—Центарву», или здесь остаться для расплоду, — сказал кузнец Прохор, кусая куриную ножку.—Погуляли на Земле, пора и честь знать! Бесплатно кормить дармоедов ни кто не будет! Много таких по вселенной шатается и все хотят на нашу матушку Землю — на наши харчи!

Шумахер, выслушав кузнеца, засмеялся так, что стал икать.

— Ты что ржешь, придурок, — спросил Крюков.

— Что — что! Вы тут все до последнего за их счет «горелку» пьете и новый год гуляете!

Присутствующие переглянулись.

— А ну—ка поясни нам Колюня, за чей счет мы пьем, — спросила Максимовна, и за чей счет новый год гуляем?!

— За чей, за чей — за их! Я же их транспортное средство Семену Гутенмогену сдал в металлолом! А деньги, которые он мне дал, мы всей деревней пропили! Теперь, чтобы им тарелку вернуть, нужно или деньги назад забрать у Канонихи и отдать Гутенморгену. А, как Сеня, их тарелку автогеном режет? Что тоды?! Так что не видать им своей Альфы—Центарвы, как своих ушей! Долетались! Будем их по стране возить и за деньги показывать…

— У нас на ферме третий год баб на дойку не хватает, — пробурчал кузнец Прохор. — Пусть идут работать.

— Правильно! Туда и определим этих гуманоидов! Пусть они, коров за сиськи дергают, да на жизнь себе зарабатывают! Может они нам настоящий социализм построят?! — сказал Крюков.

Он налил в рюмку самогона и запрокинул стакан в рот. А выпив, сказал: — Вот поженим их на Нюрке! Она нам будет детей индиго плодить. Хоть кто—то потом в этом колхозе головой работать будет!

— Правильно говоришь Крюк! — крикнул Сашка Зек, — Я вот на свинарнике, как папа Карло навоз выгребаю. Провонялся уже до самых костей. Пусть пришельцы поработают. Не хрен на халяву нашу водку откушивать! Я хочу блатным быть! Хочу сидеть на шконаре и жизни радоваться. Я что зря зону тапочками топтал?!

Максимовна сняла с головы кокошник и надела на голову спящего гуманоида.

— А ничего — смотрится! А ну Николай, сфотай меня с этими пришельцами. Когда еще будет такая возможность.

Николай снял с головы шапку «Деда мороза» и надел на другого спящего инопланетянина.

— А вот теперь у нас полный комплект, — сказал Крюков.

Он достал смартфон и сделал несколько фотографий Максимовны, которая сидела посередине между гуманоидами и улыбалась, обнажив жемчужины зубов.

— Я мужики после новогодних каникул в Москву поеду! Там эти фотки покажу. У них в столицах есть все, а вот настоящих инопланетян у них нет.

— Во как, — сказал Крюков, — а как же мы?

— А вы Коленька, будете этих пришельцев учить землю пахать и коров доить. Мне надоело на ваши пьяные рожи смотреть. Нам своих пьяниц хватает, а тут еще эти понаехали. Уеду я от вас! Мне размах нужен!

Услышав неприятную для себя новость, Крюков посмотрел на Балалайкину и с болью в груди сказал:

— Жаль… Ты ведь Машуля, даже не успела в нашей деревне корень пустить, а уже сматываешься?! Что так?! Может, среди нас достойных мужиков нет?

Максимовна откусила кусочек маринованного огурчика и похрустывая, сказала:

— Нет — Колюня, среди вас достойных! Нет — и никогда не будет! Надоело, жуть как! Куда ни глянь — одна лишь пьянь! А я хочу жизни красивой и полноценной, как у Волочковой. Хочу на сцене петь и жить на полную катушку, как Алла Пугачева, чтобы аж дух захватывало!

— Какие парни в Москве — дурочка, сиди уже! Там одна голубизна! — сказал Шумахер. — А здесь хоть гуманоиды есть…

Максимовна посмотрела на него такими глазами, что тот, опустив глаза в «селедку под шубой», сделал вид, что ест.

— Я хочу попасть на «Лучший голос России»! Хочу петь! Хочу славы, хочу денег! Буду петь и на вас из телевизора глядеть!

— Машуля, а ты этих возьми для подтанцовки, — сказал Прохор. — Они в своих шмотках больше похожи на балерунов чем на инопланетян.

— Ты Прошка, что с головой не дружишь? Какая подтанцовка! Да их сразу ФСБ за жабры и в стойло, — сказал Шумахер. — Они же теперь, как хлобкоробы из Таджикистана — гастарбайтеры! Им бля… документы нужны.

— Не гастарбайтеры, а гости инопланетных цивилизаций! — поправила Максимовна. — Нам надо дружить с ними, а то вдруг они надумают войну объявить, или наш колхоз колонизировать…

В этот момент в клубе появился местный участковый. Майор Бу—бу вошел в клуб в самый разгар общенародного гуляния. Отряхнувшись от снега, он снял свой форменный полушубок, и молча вытащив из планшета бутылку самопальной «гарелки», сказал:

— Всех поздравляю Бу—бу с новым годом! Желаю, Бу—бу богатства и уважения к правопорядку.

Сашка Зек, уважив участкового, подвинул ему табуретку и ехидно так сказал:

— Господи — неужели, я дожил до этих счастливых дней! Начальник сам лично желает нам денег и счастья!

Майор Бухарцев по кличке Бу—бу осмотрелся, и, увидев спящих в углу инопланетян, сказал:

— А это кто такие Бу—бу—будут?

— Да так, залетные какие—то, — ответила Балалайкина. — В клуб на новогоднюю дискотеку пожаловали с целью приобщения к культурным традициям российской глубинки.

— А документики у этих пришельцев есть, или как бомжи — без документов?!

— Судя по их костюмам, документов у них нет, — сказал Крюков. — Тут и спрятать их некуда. Вон тряпки на них какие облиплые — словно лосины бабские. Куда ни сунь все наружу выпирает!

— А что это они, Бу—бу зелененькие?! Не уж—то отравились чем?! — спросил майор, пристально рассматривая внеземной разум» сквозь лупу, словно Шерлок Холмс.

— Ну, так они нашей «клюковки» наклюкались! Тут товарищ майор, такое дело, как наклюкаешься, так не только позеленеешь, но и серо — буро малиновым станешь! — сказал Коля Крюков, запихивая в рот соленый помидор.

Он в забытьи как—то неловко надавил на него зубами и в этот миг помидор лопнул. Сидящий напротив Санька Зек, в мгновение ока покрылся зеленой помидорной массой.

— Во, майор глянь, Зек у нас тоже зеленый гуманоид! — сказал Крюков и заржал, как кастрированный мерин.

Не скрывая злобы, Зек вытер свою физиономию рукавом и влепил «деду морозу» прямо в красную пробку от заморских духов, которая болталась на резинке вместо носа Крюкова. «Дед мороз» не удержался на табуретке и упал на пол, запутавшись в театральных нарядах.

— Ты Крюк, скотина, — помидоры жрать не можешь! Да я таких как ты, — на зоне…

Майор Бу—бу, сидевший по левую руку от Зека, стеганул его ладошкой по лысой голове, так что у того чуть не осыпались латунные фиксы, которые он надевал на народные гуляния.

— Цыц, урка, бу! Я на тебя, Бу—бу, сейчас протокол составлю, за нарушение бу, общественного порядка.

— Начальник! Век воли не видать! Крюк первый начал! Я что ему — какой поц, чтобы меня вот так можно изгадить. Всю харю мне рассолом залил — конь германский!

Максимовна, услышав от участкового про документы, тут же смекнула. Майора Бу—бу надо было немедленно брать «за жабры». С его помощью она могла решить свои проблемы и заменить старый паспорт на новый.

— Что—то мне жарко стало, — сказала она, скидывая с себя наряд Снегурочки.

Балалайкина выкатила перед участковым полные сока и любви груди, и томно вздохнула, привлекая к своим «охмуряторам» внимание участкового.

Бу—бу, искоса поглядывая на выпирающий бюст Балалайкиной, изначально старался всей душой сопротивляться её соблазну, но его сопротивление было не долгим. После второго стакана он окончательно сдался и был готов припасть к груди Снегурочки. Воспылав любовью, участковый инстинктивно вытянул свои губы в «трубочку», представляя, как целует её в сосцы. Максимовна, почувствовала неуемное желание майора добраться до её плоти и она мгновенно решила воспользоваться ситуацией, ради достижения своей цели.

Подмаргивая бархатными ресницами, она подала майору тайный знак. После чего встала из—за стола и вышла освежиться на улицу. Бу—бу, как жирный карась «клюнул» на её уловки, словно на макуху. Ничего не подозревая, он вышел следом за Максимовной.

Крюков, увидев ухаживания участкового за Балалайкиной, понял, что майор не отстанет, пока не добьется своего. Он достал мобильник и набрал номер телефона жены Бу—бу. Тонким женским голосом сказал:

— Алло Петровна, а твой участковый дома? Ах, на службе! А это не он сейчас возле клуба новенькую завклубом зажимает?

Через три минуты майор ворвался в кабинет. Схватив полушубок, шапку и планшет с протоколами, он исчез, ничего не говоря, словно его и не было.

Следом за ним на крыльцо клуба вышел Крюков. Инженеру предстала картина, которая могла стать достоянием кинематографа. Жена майора Бу — бу, вооруженная дубиной, гнала майора домой. Она била его палкой то по голове, то по ребрам с такой силой, что после каждого удара Бу — бу приседал, хватался за поясницу. Продолжалось это до тех пор, пока он не протрезвел. Взбив облако снега, он стартанул с такой скоростью, что в мгновение ока исчез в темноте, оставив жену один на один с ночью.