Максимовна и гуманоиды

Александр Шляпин

Если твой век подошел к концу, а гроб стал частью домашнего антуража – не спеши умирать! Судьба может повернуться таким образом, что друзья соберутся не на твоих похоронах, а на твоей свадьбе… Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ

На следующий день у старухи страшно разболелся последний зуб, которым она умудрялась даже грызть морковку. Боль донимала бабку всю ночь. И лишь забрезжил рассвет, а стрелки ходиков приблизились к восьми часам утра, дверца на часах открылась. Деревянная кукушка, высунувшись из домика, провопила восемь раз:

— «Ку—ку, ку—ку, ку—ку, ку—ку»…

— Ку—ку, ку—ку — хрен тебе в руку, — передразнила кукушку старуха и натянув на себя чистые панталоны с начесом, направилась через всю деревню до фельдшерского пункта.

— Здрасте, — улыбаясь, сказала фельдшерица, увидев первого пациента.

— Ну, здоров — коли не шутишь, — ответила Максимовна.

— Что болит у вас бабушка?…

— Жуб, — ответила Балалайкина.

«Светка—пипетка» была не из местных. Каждый день она приезжала из соседнего города, на горбатом «Запорожце», распугивая местных гусей страшным ревом выхлопной трубы. За десяток яиц, да килограмм сала она оказывала местным, страждущим здоровья медицинскую помощь.

Её длинные спортивные ноги, четвертого размера бюст, конопатое, но не лишенное красоты лицо, стали теми «органами», которые запустили в деревне процесс не контролируемого кобелирования.

Механизаторы, дояры и прочие одинокие самцы, жаждущие секса, почуяв природную зрелость, каждый день ошивались вокруг фельдшерского пункта, в надежде завладеть девичьей плотью.

— У меня мать его — жуб болит окаянный! Задолбал он меня — спасу нет! — сказала Максимовна воя, словно волк в морозную стужу. — Ты мне его выдери к черту.

Фельдшерица, с видом профессора стоматологии, усадила бабку на «козла» (в гинекологическое кресло), которое стояло в акушерском пункте со времен Брежнева. Наставив лупу, медичка заглянула старухе в рот, и в тот же миг упала на пол вместе со стулом.

— Ну, ни хрена себе! Это просто охренеть можно, — сказала она, выпучив глаза. Я баба Маша, такую фигню, как у вас — вижу первый раз!

— Ну, и что ты там такое видишь?

— Вижу, что у вас новые зубы!…

И действительно в глубине ротовой полости Максимовны, словно у ребенка резались молодые белые жемчужины зубов.

Отойдя от шока «Пипетка», схватила телефон и давай звонить в районную больницу.

— Алло Валентина Аркадьевна, скорее приезжайте к нам на ФАП в Горемыкино. Ко мне только, что пришла бабушка — старушка. Её звать Мария Максимовна Балалайкина. Представляете — ей восемьдесят шесть лет. Но у неё почему — то выросли новые зубы, — сказала Пипетка, брызгая от волнения во все стороны слюной.

Схватив пузырек, она накапала сорок капель валерьянки, плюхнула в мензурку немного медицинского спирта. Выдохнув воздух, как это делают бывалые мужики — проглотила. Закусив лекарство ядреным соленым огурцом местного посола, она глубоко вдохнула, и умиленно прищурив глаза, расплылась в блаженной улыбке:

— Придется вам бабуля, немного здесь посидеть. Сейчас главврач приедет. Он вас осмотрит, сказала «пипетка», улыбаясь, словно новоявленный нобелевский лауреат. Она слегка захмелела и достав смартфон, ехидно улыбаясь, сказала:

— А давайте Мария Максимовна, мы с вами селфи сделаем — на память. Посмотрим, сколько лайков наберет ваше фото с новыми зубами.

Старуха вспылила. Мудреные слова «селфи» — «лайкнуть», запустили в её мозге образы сексуальных извращений.

— Я тебе сейчас такое селфи сделаю, что и лайкать тебе не захочется. А ну, признавайся, что ты там такое увидела!? — спросила старуха, глядя, как фельдшерица, заходила по фельдшерскому пункту, бормоча под нос и загибая при этом пальцы.

— Да, вы бабуля, не волнуйтесь! Все будет нормалёк! Подождите, сейчас, скорая помощь приедет. В район поедем!..

— Ты мне душу—то не томи! Дери мне зуб — сучка ты рыжая, а то я тебя сейчас «конем» по хребту заеду. Будешь потом на больничном сидеть и валерьянку со спиртом жрать, — сказала зло Максимовна. — А ну признавайся — что у меня там!? Может, рак, какой?

— Да, не переживайте бабушка, нет у вас никакого рака… А вот зубы новые есть! А рака нет, — сказала Пипетка.

— Дура ты! Ты Светка, совсем, умом тронулась… Мне уже скоро девяносто стукнет. Какие, на хрен могут быть жубы!? — прошипела старуха. — Я уже гроб себе купила! Тебе Светка, только собак лечить! К людям и подпускать нельзя, — сказала Максимовна и выплюнула на пол больной зуб, который неизвестно каким образом покинул челюсть старухи.

— А вот бабушка, и зубик ваш больной…

— На шею его себе повесь, — зло сказал Максимовна и слезла с «козла». — Я к тебе больше никогда не приду.

Обидевшись, старуха вышла из фельдшерского пункта, и уверенной поступью поковыляла в сторону деревенского «Сельпо». Там, как водится в деревнях, был пункт сбора местных деревенских «блогеров». Не доходя до магазина пару сотен метров, Максимовна обернулась, и со злостью, швырнула палку за забор. Звук разбитого стекла, заставили Максимовну включить «пятую передачу», чтобы во время скрыться от взбешенного хозяина.

— «Вот же черт, будто кто подменил, — сказала Максимовна про свою трость, которая верой и правдой отслужила ей больше пятнадцати лет. — Неловок, как стал, спасу нет! — сказала в голос Максимовна, как бы оправдываясь.

Старуха еще не осознавала, что в её организме начали протекать какие—то странные и необратимые процессы, которые запустили механизм регенерации всех органов. Все её тело, словно чесалось. Мышцы наливались какой—то приятной упругостью и былой силой. С каждой минутой её поступь становилась все тверже и уверенней, а боль в коленях, которая раньше изводила старуху, куда—то исчезла. Ноги теперь не заплетались. Как было еще вчера, а шли по земле, как будто и не было за её плечами прожитых лет.

Деревенские старухи выстроились в очереди за хлебом (это так называлось). Каждый день они собирались в сельском магазине с самого его открытия. Только здесь, можно было узнать все последние новости, которые произошли в деревне Горемыкино, за последние сутки. Это был деревенский «информационный центр». Здесь можно было выведать все: кто с кем гуляет, кто кому изменяет, и сколько было выпито самогона и съедено огурцов на поминках у конюха Семена.

Максимовна ввалилась в магазин, грохоча оббитой оцинкованным железом дверью к которой была прикручена тугая пружина.

— Ну, что старые кобылы — здрасте вам! Что вам дома не сидится клюшки вы старые, — сказала Балалайкина, подзадоривая односельчанок. — Хлебца свеженького захотелось, аль может, мы бабы, по сто грамм и к мальчишкам на колхозный стан?!

— Ты, что «балалайка» умом тронулоась? — спросила Канониха. — Тебе крышу сорвало?

— Крыша моя на месте!

— А тогда, куда ты ходила, старая перхоть, — спросила подруга.

— Ты Таня, не поверишь! Зуб у меня вчера заболел! Последний! Я с самого утра к «пипетке» поперлась, — ответила Максимовна.

— А у тебя, что еще не протезы?! — спросила баба Клава.

— Нет! Не протезы! Зуб у меня болел! Не видишь, мне все рыло на бок стянуло! — сказала Максимовна.

— Становись за мной, — сказала Канониха. — Я тебе место занимала…

Слегка потеснив очередь, Канониха пропустила вперед свою подругу, которую она знала еще с тех времен, когда они ходили в первый класс сельской школы. — А ты «коня» своего куда задевала — клизма ты старая? — спросила баба Таня.

— Ты не поверишь! Я его Танюха, выкинула к Мирону в огород. Да видать побила ему теплицу. Я с утра пришкандыбала к Светке — пипетке — да и говорю ей: Света, бляха медная — у меня зуб болит! Ты мне его тяни быстрее! Светка меня на «козла» усадила, словно у меня зубы болят не в роте, а там… Ноги мне растопырила, и через лупу смотрит…

— Что прямо в… — спросила Канониха, опуская взгляд.

— Да нет! В рот!!! «Какой вам баба Маша, зуб тянуть?! Их у вас столько — мама моя дорогая»! Мне почудилось, что фельдшерица умом поехала. Совсем шаболда, на кобелях мозги потеряла! — зло сказала Максимовна.

— Глянуть дай? — спросила Канониха, с любопытством, заглядывая ей в рот.

— А сто рублей дашь?

— А писюнов тебе тачку не подкинуть? Я за сто рублей даже Митяю могу отдаться!

— А что на халяву зеньки пялить?! Не видишь, горе у меня…

— Какое горе? — спросила Канониха. — Это разве горе?

— Зуб я Таня, последний свой потеряла. Теперь мне не чем даже семечки грызть, — ответила Максимовна.

Тут лицо Балалайкиной изменилось и перекосилось на бок. Ей померещилось, что у неё во рту кто—то зашевелился:

— Что это… бляха медная… Ой, бабоньки! У мене в роте опять что—то шевелится, — заверещала Максимовна. — Черваки меня грызут!

Баба Клава по кличке «Телескоп», подошла к своей подруге, и любопытствуя, заглянула ей в рот сквозь свои линзы.

— Ты Машка, мялицу свою шире разуй! Скажи «А», — сказала «Телескоп». — Глянуть хочу! Брешешь, наверное, что у тебя новые зубы ёсь!

Максимовна, широко открыла рот, да как заорет на весь магазин:

— А—а, а—а, а—а, а—а!

Клавка навела свои очки, с диоптриями, как в телескопе и с умным видом, заглянула в рот Максимовны. Увиденное настолько потрясло её сознание, что она не удержалась на ногах и схватившись за стенку, завалилась на пол. Ведра, стоящие на витрине загремели. Бабы, хватаясь, кто за валидол, кто за прилавок отпрянули от Клавки, посчитав, что у неё случился удар.

— Дуба врезала! — завопила Канониха. — Не уверовав в чудо, представилась!

Максимовна склонилась над телом старухи и, приложив ухо к груди, послушала сердечные ритмы. После недолгой паузы выдала:

— Сердце стучить! Сердечные ритмы вроде бы в норме. Давление — сто тридцать на девяносто…

— Батюшки господние, что это такое делается, — запричитала Клава, приходя в себя?! Валидолу мне скорее дайте!

— А все из — за тебя, клизма ты старая! Ты что не могла рот свой не открывать. Клавке ведь волноваться нельзя, — сказала Канониха, накинувшись на Максимовну.

— Твоя Клава мозг нам всем пудрит! Нет у неё никакого приступа, — сказала Максимовна. — Прикидывается жертвой!

Тут бабы загудели, словно шмели над цветочной лужайкой. Вытянув из карманов мобильные телефоны стали всем кагалом набирать номер скорой помощи. Кто кричал, что надо звонить по ноль один. Кто орал, что ноль три. Все попытки связаться с дежурным доктором приводили к полному фиаско, и как результат, к полному ступору всей сотовой связи.

Балалайкина виновница приключившегося конфуза, вырвалась в лидеры. Плюнув на телефон, она открыла дверь и задрав выше колен юбку, дунула в сторону своего дома.

— Во, попёрла! Во «балалайка» поперла! Во — дает старая проститутка! Умчалась, как ракета! — сказала глубоко, вздыхая Канониха.

— Ты Клава, какого черта, в обморок тут падала? Народ весь в округе взбаламутила — актриса хренова.

Клавка, достав из кармана таблетку валидола, положила её под язык, а баночку завязала в носовой платочек, и сунула обратно в карман «душегрейки». Слегка отдышавшись, она осмотрела переполошившихся старух и выдала:

— Не время мне еще помирать бабы — погожу малость. Хочу глянуть, как Машка своими новыми зубами будет морковку грызть. Во же старая клизма. Она себе вставила протезы, а нам на уши лапшу вешает, что будто у неё новые зубы выросли.

— Ты Клава, как была дурой, так дурой и помрешь! — сказала Канониха. — Какие в её годы могут расти зубы?

— Молочные, — кто—то крикнул из очереди. Старухи звонко засмеялись.

Клава «Телескоп» приподнялась с пола и стукнув Канониху своим посохом сказала:

— А зубы я у «балалайки» видела!!! Может то импланты какие, но они у неё ёсь!

С того дня Мария Максимовна Балалайкина, стала объектом пристального внимания односельчан.