Максимовна и гуманоиды

Александр Шляпин

Если твой век подошел к концу, а гроб стал частью домашнего антуража – не спеши умирать! Судьба может повернуться таким образом, что друзья соберутся не на твоих похоронах, а на твоей свадьбе… Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ

Огромный блестящий, словно никелированный «тазик», лежащий во дворе, никак не давал Семену Морозову покоя. Не смотря на новогоднее застолье и полный дом гостей, он не выдержал, и под видом «сходить до ветру», тайно вышел во двор. Обойдя с фонариком вокруг таза, он осмотрел его гладкие и полированные бока. Где—то в голове он уже набрасывал ту сумму, которая должна была получиться от продажи металла. Щупая со всех сторон внеземной «агрегат», он непонятно, как коснулся странной пластинки. Она слегка отличалась по цвету от всего остального металла и не вызывала никаких подозрений. Пластинка эта вероятнее всего была сенсорным замком и «почувствовала» тепло его руки. Она мгновенно передала эту информацию в недра НЛО и верхняя крышка, скользнув набок, открылась, выпустив облачко белого дыма. Семен не на шутку испугался. Он отскочил в сторону, выронив в снег фонарь. Впервые он увидел такое, чего его мозг переварить не мог. На вид этот таз был похож на молочную ванну с сыроваренного завода. Но то что находилось внутри его, потрясло Семена до самых печенок.

— «Это что еще за хрень такая»? — спросил он сам себя. Сунув фонарь в зубы, он на четвереньках подкрался к «НЛО». Прямо перед ним крышка вновь зашипела, как змея и наглухо закрылась. Семен опять отскочил от греха подальше, при этом не теряя бдительности.

Страх и любопытство в его душе сошлись, словно два боксера на ринге. Страх бил любопытство, а любопытство уходило в глухую оборону. Как только страх немного стал сдавать свои позиции, любопытство переходило в контратаку, загоняя страх под канаты виртуального ринга.

Семен глубоко вздохнул, стараясь перебороть страх, и крадучись подполз к инопланетному звездолету. Увидев серую пластинку, он привстал и дотронулся до неё. Крышка снова открылась. Долго не раздумывая, Гутенморген проник внутрь. Рампа с шипеньем наглухо закрылась. Страх еще больше обуял Морозова. Его сердце забилось в бешеном ритме, поглощая огромные порции адреналина, который впрыскивался в кровь. Казалось еще мгновение, и оно порвется на куски.

— Э, э, эй! — проорал Гутенморген, — Есть тут кто живой?! Лю — ю — ю — ди, где вы?!

То ли от звука, то ли от присутствия человека внутри аппарата загорелся какой—то непонятный зеленоватый свет, который исходил отовсюду. Он не был ярким, а был достаточно приятным и совсем не раздражал глаза.

Три кресла, обтянутых серебристой кожей, стояли подковой посреди просторной круглой кабины управления. Испытывая сильнейшее любопытство одновременно с нервным напряжением, он набрался духа и сел в центральное кресло. Что—то внутри него странным образом зашевелилось и Морозов ощутил, как оно автоматически под него подстроилось. Семен осмелел и почувствовал, что его сердце стало успокаиваться.

— «Ах вот ты какой», — сказал он в голос и поерзал задницей. — А мне нравится — черт бы тебя побрал…

Из подлокотника жужжа выкатилась лакированная под цвет черного дерева полочка. На ней располагался выступающий наполовину металлический шар — размером с апельсин. Ничего не подозревая, Гутенморген положил на него ладонь. В тот самый миг потолок над его головой исчез. Морозов убрал руку и увидел, как вся заработавшая атмосфера внутри НЛО пришла в состояние «сна». Семен вновь приложил руку к шару и вновь на потолке возникли иероглифы, а металлический купол вдруг превратился в стеклянный.

— Как это они так делают, — сам себя спросил Гутенморген и убрал руку с шара. Двух раз хватило, чтобы понять принцип работы данного агрегата. И сколько Морозов не прикладывал руку к шару, всегда происходило одно и тоже. Таким образом он выводил инопланетное судно из режима «сна» и запускал работу всей электроники, которая управляла этой машиной.

— «Ну, ни хрена себе! Вау»! — сказал Семен сам себе, увидев свой двор сквозь купол.

Слегка надавив на шар рукой, Семен почувствовал, как «НЛО», плавно приподнялся над землей, приятно покачиваясь, словно на водяном матраце. Гутенморген не был бы Гутенморгеном, если бы не испытал на своей шкуре все до конца.

Кличка Гутенморген приклеилась к нему лет десять назад.

В один из жарких майских дней, будучи еще молодым трактористом местного леспромхоза, работал он на трелевочном тракторе в лесу со своим напарником. По заданию директора леспромхоза пробивал Семен по окрестным лесам противопожарные просеки, дабы сберечь легкие планеты от губительного пожара. Все шло хорошо, пока в один из рабочих дней трелёвочник своим огромным плугом не зацепил деревянный накат старого немецкого блиндажа времен войны. Гонимый любопытством Семен Морозов влез в тот блиндаж и обнаружил древний немецкий трофейный склад с обмундированием и вином. Переодевшись тогда в фашистскую униформу, он с напарником, забросив работу, стал одну за другой опустошать трофейные бутылки, наполняя свой организм выдержанным со времен войны вином.

Три дня гулял Семен на лесной поляне, пока его жена Анька не заявила в полицию о пропаже мужа. На поиски бесследно исчезнувших селян бросились всем миром. На четвертые сутки, приехавший на место участковый с тремя полицейскими, обнаружил около сгинувшего трелёвочника, двух пьяных «немцев», которые бессознательно валялись в груде пустых бутылок. Сквозь пьяный туман Семен вдруг увидел лицо майора Бу—бу, (так в народе звали местного участкового), приоткрыв свои опухшие от трехдневного пьянства глаза, он приветственно поднял свою руку, как в кино про немцев и пробубнил:

— Гутенморген, гер официр!!! Хайль Гильтер!!!

И туже в пьяном угаре свалился на траву, окончательно потеряв оставшееся сознание.

С тех самых пор, Семен Морозов в одночасье стал для земляков Семеном Гутенморгеном, а жители села Горемыкино настолько полюбили его новое прозвище, что через год собирались номинировать его на титул «национального героя села Горемыкино».

Утопив ладонь в панель серебристого шара, он почувствовал, как «тазик» приподнялся еще выше. Сердце его затрепетало в груди, словно мотор у которого оборвало поршень. Восхищаясь возможностям внеземной техники Семен с высоты птичьего полета созерцал все село от колхозных свинарников, до школьного сада.

Слегка провернув шар, он почувствовал, как «тазик» послушно начал набирать скорость, перемещаясь по воле его руки и мысли. Как — то совсем быстро, освоив технику пилотирования, Семен, словно Валерий Чкалов, начал выделывать в воздухе замысловатые пируэты. Любой заслуженный летчик—испытатель в тот миг, поседел бы от страха, а находящийся в легком опьянении Гутенморген, лишь радостно цокал языком, да крутил шар, управляя «тарелкой».

— Мы летим на последнем крыле. Мы летим, затерявшись во мгле. Хвост горит, нос разбит, но тарелка летит…

«Тазик» то пикировал к земле, то свечей взмывал вверх, то несся над селом Горемыкиным, словно угорелый, пока снова не плюхнулся в огород Канонихе. Это было именно то самое место, откуда его трактором вытащил Шумахер.

Как ни старался Семен вновь поднять неземную машину, ничего у него не получалось. «Таз», словно прилип к земле. Стеклянный купол закрылся, а все линии и иероглифы ту же потухли.

Гутенморген выполз из «таза» на четырех конечностях. От таких необычайно экстремальных полетов его настолько укачало, что казалось земля уходит из—под ног. Так и пополз Семен назад домой, на карачках, проклиная Колю Шумахера с его инопланетным Худолеевским «дирижаблем».

Тем временем, испив в клубе весь самогон, Шумахер также выполз на четвереньках, но уже в обратном направлении. Не желая «ударить лицом в грязь» перед братьями по разуму, Шумахер решил показать пришельцам все наше земное гостеприимство. Несмотря на опьянение, он пополз включив «автопилот» за новой порцией алкоголя. Так и столкнулись Семен Гутенморген и Коля Шумахер на одной из улиц прямо лоб в лоб.

— О! — воскликнул Шумахер, увидев своего кредитора, — Ты, это откудова?

— Я? Я от Канонихи. Ползу домой! — ответил Семен, потирая лоб от столкновения.

— А я наоборот к Канонихе… Не спит еще старая? — спросил Шумахер.

— Я не знаю, — прошипел Гутенморген, — Я к ней не заходил.

— А ты, хочешь выпить? — спросил Шумахер. — Я наливаю! Я всегда наливаю!

В тот миг в голове «Гутенморгена» проскочила мысль: «Для восстановления устойчивости необходимо было послушать совет Николая и слегка выпить, чтобы уравновесить вестибулярный аппарат. Выдержав паузу, он сказал:

— Хочу!

— Тогда, тогда ползем вместе! Я точно знаю дорогу. Я Сеня иду по нафигатору… Сейчас разбудим бабу Таню. Она мне еще должна пять флаконов, — сказал Коля, и провел ребром ладони по горлу.

Уже вдвоем, обнявшись, словно братья по разуму, Семен Гутенморген и Коля Шумахер направились к самогонщице:

— Земля в аккумуляторе, земля в аккумуляторе видна. Как сын грустит по матери, — запели они дуэтом.

Дойдя до дома бабки, Коля вновь увидел на её огороде, сверкающий в свете луны холодным металлом, инопланетный «таз», который, был похож на тот — предыдущий.

— Во, Семен! Глянь еще один… Брать будешь?

Гутенморген сделав умное лицо, промолчал. Он не хотел, чтобы Шумахер узнал о тайне НЛО.

— А этот брать будешь? — спросил Коля, потирая руки, предчувствуя прилив Сениных капиталовложений в новый звездно — молочный проект.

— И этот куплю, — утвердительно сказал Гутенморген, — Только как ты его притащишь, ты же пьян, как фортепьян…

— У меня трактор есть, — сказал Шумахер ощупывая бока летающего объекта. — Трактор мой возле клуба стоит. Он как в песне — на запасном пути. На запасных рельсах коммунизма.

— Давай лучше вмажем, а потом вместе прокатимся, — сказал Гутенморген, надеясь, что за дозой самогона Коля Шумахер утратит свою бдительность и не заметит, что это один и тот же звездолет.

Коля постучал Канонихе в окошко и уже через мгновение исчез за дверями. Семен сжался от холода. Он прислонился к забору, ожидая компаньона по «бизнесу». В его голове в тот миг поплыли радужные мысли: о полетах в новые солнечные системы, о новых знакомствах, о славе, которую принесет ему этот неопознанный объект. В мозге он даже представил, как будет куражиться над «Мерседесами» и «Поршами» обгоняя их на трассе.

Шумахер покачиваясь вышел из дома. Под подмышками и в каждой его руке было по бутылке самогона.

— Э, эй! Семен! Ты тут часом не околел?! — спросил он, видя, как тот подпирает забор, — Ты не боись — ща, греться будем!

Шумахер, откупорив зубами бутылку, подал её Семену. Тот, раскрутив в содержимое, влил себе в рот и сделал несколько глотков, будто это была последняя в его жизни выпивка.

— Э, эй, Семен, не гони каурых, не все сразу! Нам еще гешефты крутить с тобой, — проорал Шумахер.

Гутенморген оторвался от флакона и почувствовал, как от желудка к его замерзшим конечностям потекло живительное тепло. На душе стало хорошо и божественно приятно, будто неизвестная неземная благодать опустилась на него с небес и теперь живительной силой растеклась по телу.

— Потрясно!

— Это ты про что, — спросил Шумахер.

— Это я про то, что самогон у бабы Тани супер. Его даже закусывать не надо…

— Да, горилка у Канонихи знатная, — ответил Коля и приложился к бутылке. Оторвавшись, он запел:

Бутылочка вина и не болит голова. А болит у того, кто не пьет ничего…

— Мне домой пора идти, — сказал Семен. — Меня Анька искать будет. Я вроде по нужде пошел.

— Правильно! Ты, Семен, мужик мировой! Как договорились — я пошел за трактором. А я ведь тебе уже его привозил, — сказал Шумахер, стараясь понять, что происходит.

— Это, брат, наверное, другой? — сказал Семен, прикидываясь дурачком. Ты мне его Коля, домой его не тащи, там уже ставить некуда. Гони к ферме! Я там буду ждать. Там спрячем — в старый телятник загоним. Сам понимаешь, металл—то цветной, дорогой собака!

— А—а—а ну, тогда я пошел, — сказал Шумахер. Вот только самогонку отнесу братьям по разуму…

— Каким братьям, — настороженно спросил Семен.

— Каким, каким — пришельцам, мать их! Это ведь их транспортное средство. В клубе они сейчас, с Ильичем лобызаются, — сказал Коля Шумахер. Он обнял Семена и на ухо сказал: — Ты Сеня, никому не говори, что мы с тобой чужой звездолет сперли.

— Какой звездолет? Чего ты мелешь? Иди Коля проспись…

— Ты что Гутенморген, думаешь, что я не знаю…

— Что не знаешь, — спросил Семен.

— Что — это совсем не молочная ванна — это настоящий межгалактический летательный аппарат, — сказал Шумахер.

— Тс—тс, — приложив палец к губам сказал Гутенморген. — Если будешь молчать, я тебе дам пятьдесят тысяч рублей.

— Могила… — Ты Семен, настоящий друг! Ты друзей в беде не бросаешь! Я с тобой пойду в разведку! Я пойду с тобой в разведку, там, в разведке трахнем Светку—Пипетку! — запел Шумахер, и направился к клубу.

— Не говори никому, — крикнул в след Семен.

— Ты же знаешь — я могила, — ответил шатаясь Шумахер.

Семен подозрительно оглядываясь, еще раз обошел звездолет и направился в сторону фермы. Там вдали от основной усадьбы Горемыкино, было заброшенное здание телятника, которое Гутенморген арендовал у бывшего колхоза под склад. Оглядываясь, словно вор Семен, проскочил деревню с Востока, на Запад, стараясь никому не попасться на глаза. Где—то в лесу выли волки и от этого по спине Семена бежали огромные мурашки. Ночь была светла. Луна — словно огромная лампочка, повисла над деревней, наводя на волков магическое действие.

Ждать Колю Шумахера пришлось не долго. Еще издали Семен услышал, как возле сельского клуба, завелся тракторный стартер, а следом за ним затарахтел «Белорус». Примерно через полчаса, поднимая клубы снежной пыли, к зданию телятника, подкатил трактор. Он на тросе тащил за собой сворованный дважды «звездолет», который принадлежал неизвестной инопланетной цивилизации. Подкатив к ферме, Шумахер увидел Семена, который, словно штырь, стоял возле колхозной кочегарки и нервно курил, пряча сигарету в кулак.

— Принимай кастрюлю, — сказал Шумахер, выпрыгивая из трактора.—Ох, и тяжек же гад! Все кобыльи силы вытянул! — сказал он и постучал валенком по блестящему от снега колесу.

Семен вытащил из—за пазухи деньги. Трясущимися от холода руками он протянул их Шумахеру.

— Окончательный расчет Коля, после праздников! Сейчас сам понимаешь бабки на исходе!

— Заметано! Мне этих хватит. А после рождества, будь добр мне всё отдай. Ну, давай Семен — бывай! Я в клуб! Там сегодня, настоящий карнавал, — сказал Колька.

Он запрыгнул в трактор и газанув с пробуксовкой, покатил в сторону клуба.

Тем временем Семен, так обрадовался встрече со своей покупкой, что не сдержал эмоций. Решение поцеловать «звездолет» пришло быстрее, чем сработал мозг. Не успел он сообразить, что на улице мороз градусов двадцать пять. Его губы — словно намазанные суперклеем, мгновенно прилипли к холодному инопланетному металлу. Что только ни делал Семен, а отклеиться без посторонней помощи он не мог.

Достав мобильный телефон, он хотел позвонить домой жене. Телефон выскользнул из рук и нырнул в снег. Так и стоял он, вытянувшись в струнку, упираясь руками в инопланетный механизм.

— О, а кто это тут такой, услышал Семен голос. Ты, что ли Гутенморген? Народ в клубе веселится, а ты тут какой—то тазик лобызаешь, — сказала Нюрка, которая шла на утреннюю дойку, — И по что ты, цалюешь её?

Семен хотел что—то сказать, но лишь промычал, топая своими валенками на одном месте.

— Во, как тебя милок, пробрало—то! Это ж надо — как?!

Нюрка подошла поближе и запалив зажигалку, стала рассматривать посиневшие губы Семена, которые в тот момент уже покрылись инеем.

— О, как табе, лихо! Ты, не боись Семен, я сейчас принесу кипяточку и мы в твои лизуны отпарим!

Нюрка ушла. Семен сжался весь в комок, ожидая её возвращения. Ему было настолько больно и обидно за себя, за свою дурь, что он, не скрывая чувств, заплакал. Ему в тот миг хотелось выть по—волчьи, но проклятая железка держала мертвой хваткой. Долго ли, коротко ли, но Нюрка пришла в тот самый момент, когда Семен почти распрощался со своей жизнью, потеряв надежду на спасение.

— Что родимый — стоишь? А куда ты на хрен с подводной лодки денешься — то? Вон, как рожа припаялась — хрен отодрать! Сейчас я, касатик, водичкой теплой полью, и ты отойдешь, соколик!

Нюрка из чайника стала лить воду в то место, где крепились губы Семена с инопланетным «звездолетом». Он почувствовал, как теплая вода коснулась его «ротовых конечностей». Это нежное, словно материнское прикосновение живительной влаги, вселило в него потерянную надежду на жизнь. Рот Семена Гутенморгена под действием теплой воды постепенно отошел. Семен отлип. Не удержав равновесие, он завалился задом в снег. Его губы, распухли и напоминали сейчас, два огромных украинских вареника с вишней. Он хотел Нюрке что—то сказать, но вместо звука своего голоса он услышал странные звуки. Звуки эти напоминали бьющийся об воду рыбий хвост. Его обмороженные и вытянутые губы странно прыгали перед его ртом, и от них исходил не звук — это было какое—то ранее неведанное ему губоплескание.

— О, милок, как твои вареники занемели! Ты Семен, теперь похож на самого Поля Робсона! Тот тоже был на весть мир знаменитый губошлеп! Может и ты, апосля таких стрессов, станешь знаменитым, как сам Поль? Может, в нашем деревенском хоре будешь петь? Ты же мужик видный и красив — до безобразия, — сказала доярка. — Губы у тебя Сеня, похожи на станок для лобызания баб! Ты ж таперь своими грибами, всех девок деревенских зацелюешь до смерти, — сказала доярка и рассмеялась.

Семен осторожно трогал пальцами свой рот и удивлялся своему слабоумию. Раз от разу, он что—то старался сказать Нюрке, но губы не слушались его. Они болтались и ими невозможно было управлять. Губы издавали такое шлепанье, что Гутенморген засмеялся сам. Сейчас ему было просто смешно. Рот не хотел слушаться, будто это был не его любимый рот. Он был — словно чужой. Будто — это был не тот рот, который час тому назад прикладывался к бутылке с самогоном. Будто бы это был не тот рот, который еще два часа назад целовал дома под елкой жену Анюту. Что теперь скажет она, когда увидит эти фиолетовые губы похожие на перезрелые сливы? Что подумает? Тревожные мысли закрались в голову Гутенморгена. Он даже представил себе, как войдя в дом, он получит удар скалкой по голове. И Анька заорет — заорет, на всю деревню, словно сирена гражданской обороны:

— «А, а, а!!! Где это ты шлялся, кобель ты занюханный? Кто это тебе так „грибы“ отсосал»?

Вряд ли Анька поверит, что вот так, в новогоднюю ночь, он, великий деревенский предприниматель Семен Гутенморген, прилип на ферме к инопланетному аппарату НЛО. Вряд ли она поверит, что он не лобызался эти два часа в деревенском клубе с новенькой практиканткой, слух о которой пронесся по всей деревне, словно курьерский поезд, а воровал с Шумахером звездолет.

Изрядно околев, Семен ввалился в деревенскую котельную. Нюрка к своему заработку доярки, еще прирабатывала истопником, чтобы содержать пятерых детей, которых она родила от разных мужчин. Усевшись на топчан, напротив котла, он взглянул в запыленный осколок зеркала и потрогав вздувшиеся уста, простонал. Грудной рык вырвался из его нутра, напугав даже Нюрку, которая даже трижды перекрестилась.

— Ты мне Нюрка, шправку напр — напр — напрши! Дря моей Анюты! Напр — напрши, что я к шалезяке швоей ха — харей прилипт!

— Да! Анюта ввалит тебе Сеня, как коню германскому! На кой хрен ты полез целоваться с этой железякой? Невошь ты забогатеть так хочешь, что свою харю в такой мороз суешь туда, куда мой кобель свой хвост не совал? — спросила Нюрка.

— Ничехо тшы Нюрка, не понимашь. В этой шалезяке тонн двадцать чистого люминия. А може и еще какой хрени? Шла бы ты, к своим коровам, да начинала бы доить, а то молоко перегорит. Тогда тебе предшедатель тошно, как коню навалит. Тшы мне шпрафку будешь пишать?

— А что я тебе напишу? — спросила Нюрка, сворачивая «козью ножку» из собственного самосада.

— А напиши так — Я, Матренкина Нюрка, наштоящей шпрафкой жаверяю, что Шемен Морозофф, в шкобках Гутенморген, получил проижводственную травму в виде обморожения ротовых конешностей, то ешть губьев. Поштавь свою подпишь.

Нюрка, взяв тетрадный лист, посередине вывела:

Справка.

Ниже она написала:

«Настоящая справка дана Семену Морозову для предъявления жене Аньке, которая подтверждает, что он в новогоднюю ночь получил обморожение рта в результате прилипания к металлическому предмету округлой формы неизвестного происхождения (предположительно НЛО)».

— Тшы что, дура? Какой на хрен НЛО? Это же корыто для молока ш худолеффшского шыр — жавода. Мне так Шумахер шказал!

— Ты, Семен, сам дурак! Я же видала, как это корыто худолеевского сыроваренного завода над деревней летало, пока не шмякнулось в огород к Канонихе! Я давеча вышла покурить на свежий воздух, гляжу, а это корыто без звуку в воздухе висить, а потом, как полетить — туды, сюды, туды, сюды! Я думала, померещилось мне, а оно во как…

— Тшы, Нюрка, никому не гофори! Я тебя денех дам, чтоб ты молчала. Народ, как прожнает про тарелку, понаедут к нам вшякие профессоры со швоими приборами. Шкажуть, радиация у наш! Жаберуть этот тазик, да ф Мошкву швою шволокут. Они, гады ученыя, фсе в швою Мошкву волокут, что крыши амбарные! А мы по вешне на этой тарелке жемлю пахать будем. Шолярки не надо, ГШМу вшякого не надо. Прифяжем её к плухам, да айда мужички, жемлю пахать и шеять! Ты ж, Нюрка, перфая будешь картошки шажать? — прошепелявил Гутенморген, уговаривая доярку никому не говорить об инопланетном корабле.

— А как же, милок, без картошки — то? У меня пять ртов и все жрать хотят. Нет, мне без картошки никак нельзя! А коли к нам её хозяева наведаютси? Та давай нашего брата швоими лазарями, да атомами палить, да люд земной изничтожать, как когда—то германец изничтожал? Что ты тогда скажешь?

— Какие, лажари дура?! Какие, на хрен, атомы?! Видали мы их лажари! У наш такое оружие ёсь! Мы их вилами, да топорами, как наши деды германца шупоштата били! До Марса ихнего долетим и жнамя победы на Рейхштаг поштавим!

Долго ли коротко ли Семен спорил с Нюркой, но все же уговорил её никому ничего не говорить. Хотя сам Гутенморген знал, что уже сегодня всё село Горемыкино будет знать о нашествии инопланетного разума на российскую глубинку. Нюрка хоть и поклялась гвоздем, на котором висит портрет её дедушки белогвардейца, только для нее эта клятва ничего не стоила. Нюрка имела настолько буйную фантазию, почерпанную из книг великих фантастов, что могла к уже свершившемуся факту добавить такое, что к вечеру из Горемыкина вполне могут потянуться в район толпы беженцев.

Неистовое мычанье коров на ферме оторвало Нюрку от общения с шепелявым Гутенморгеном.

— Во, завелись, будто все разом рожать удумали! Сейчас, сейчас уже иду! — сказала она сама себе и, включив доильный аппарат, вышла из котельной на дойку.

Семен воспользовавшись, случаем отсутствия доярки, тихо вышел на улицу и приблизился к уже своему внеземному аппарату. Озираясь по сторонам, он приложил руку к пластинке. Когда межгалактическое судно распахнулось, Морозов влез в него и расположился в кресле.

— «Шваливать надо! Бабы пойдут на дойку, да увидят мой аппарат и тогда жди гоштей иж штолицы», — сказал он сам себе, и уселся в кресло, как у себя дома перед телевизором.

Все произошло, как и прошлый раз. Аппарат ожил, приподнялся и Семен Морозов волей своего разума направил его в сторону своего дома. «Таз» послушно скользнул над снежной целиной, приподнимаясь только над заборами, кустами, деревенскими хатами и хлевами. Он, шел на минимально низкой высоте, словно старался слиться с серебристым земным покровом и лишь слегка поблескивал металлическими боками в холодном свете Луны.