Максимовна и гуманоиды

Александр Шляпин

Если твой век подошел к концу, а гроб стал частью домашнего антуража – не спеши умирать! Судьба может повернуться таким образом, что друзья соберутся не на твоих похоронах, а на твоей свадьбе… Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

КАК ШУМАХЕР НЛО НА МЕТАЛЛОЛОМ СДАЛ

Звук трактора и свет фар в окнах, заставил Семена Гутенморгена оторваться от торжественного тоста, который он репетировал, целую неделю, по случаю наступления нового года. Поставив на стол, доверху наполненный бокал с шипящим шампанскими, он сказал:

— Да чтоб вас… Кого это еще там черт принес?

Не испытывая радости от появления визитера, Гутенморген, вылез из—за стола и направился встречать гостя. Выйдя на улицу, Семен увидел счастливого и подшофе Кольку Шумахера. Тот улыбался на всю ширину рта, стараясь хоть как—то возбудить деловой интерес инвестора.

— Во, видал! Принимай Сеня, железину! Такой добрины у тебя еще, не было, — сказал Шумахер, пыхтя «Беломором».

— Ты, что Колян, не мог потерпеть до утра? Новый год же! — сказал Гутенморген. — Я уже за столом сидел, слушал приветствие Президента Мутина, а ты, мне весь кайф испортил! Как я на ночь глядя, этот тазик взвешивать буду? Его же сначала надо болгаркой или сваркой на куски порезать, а потом и оценивать по факту.

— Ты, Сеня, не волновайся! Тазик сейчас — деньги потом! Отдашь, как оприходуешь! А сейчас забирай! Спрячь в свой ангар! Не дай бог, кто—то кроме меня его в район утащит, там он будет больше стоить, — сказал Шумахер, торжествуя!

— А, что это за хрень такая? — спросил Семен, откусывая моченое наливное яблочко.

— Это, Сеня, межгалактический дирижбабель, изготовленный из молочной ванны худолеевского сыроваренного завода. Ты ведь Кулибина из Худолеевки знаешь?

— Ну, знаю! Он в моем металлоломе частенько себе детали разные выискивает! — ответил Семен Гутенморген, ощупывая блестящие бока огромной тарелки.

— Он это сделал! Решил нас перед Новым годом, как лохов развести. Карапузов своих типа в «инопланетные» тряпки нарядил и прикатил на карнавал. Ну, типа они инопланетяне, а теперь мечтает первое место получить!

— Во, как, — сказал Гутенморген, — а мы чем хуже?!

— Ну, и я говорю, что наши мужики и бабы не хуже этих худолеевских! Митяй в репку нарядился. Приклеил к шапке банный веник, ходит по клубу и всем говорит, что это у него ботва из макушки растет.

— А, ну так бы и сказал — сказал Семен Гутенморген. — А я думаю, что это за хреновина такая? Я тебе сейчас для начала дам тысяч десять. А потом, когда разрежу его автогеном и перевешу, то получишь еще. Но это уже только после нового года будет. Сейчас тебе на самогонку хватит. Опохмеляться числа третьего приходи. Я раньше сам никак не оклемаюсь! — сказал Гутенморген, почесывая затылок.

— Заметано, братэла, — сказал Колян Шумахер и выдыхая винные пары, крепко обнял партнера по бизнесу.

Сунув деньги во внутренний карман фуфайки, он запрыгнул в трактор и нажав на газ, с пробуксовкой полетел обратно к Канонихе за фирменной самогонкой.

Несмотря на свой восьмой десяток Канониха, была баба очень крепкая. Каждый день без всякого страха перед участковым полицейским, она гнала свой знаменитый на всю округу наичистейший самогон. Ее младший сын, который когда—то работал на военном заводе, из стратегического ракетного сплава изготовил ей настоящий самогонный аппарат для дополнительного приработка к её скудной пенсии. Что было внутри аппарата, была военная тайна. По конверсии в период перестройки подобные самогонные аппараты были названы «мини спирт заводами». Хотя весь процесс перегона браги в спирт ничуть не отличался от древней деревенской технологии.

Канониха гнала водку, не только для продажи, но и для себя. Она и сама любила выпить «грамульку» для «настроя», но никогда не злоупотребляла алкоголем. Какие снадобья и корешки старуха клала в напиток, никто из сельчан не знал, поэтому её водка всегда была исключительного качества. Односельчане так полюбили её продукт, что прозвали дом Земляникиной Таньки «оздоровительным центром».

Как — то в один из дней, когда вся полиция района съехалась в Горемыкино для ареста уникального аппарата. Народ с вилами, косами и обрезами встал стеной супротив законной власти. Решили односельчане защитить местного производителя «животворящего бальзама». Полиция, видя, что народ не простит им закрытие «спирт — завода», так и не исполнили служебный долг и подобру и поздорову, убрались восвояси. Напоследок, в знак примирения начальник полиции лично получил от Канонихи бутылку уникального напитка, который тогда и стал той «трубкой мира», испитой мужиками, окружившими хату Канонихи плотным кольцом.

Дабы не искушать судьбу и здоровье, в областном экспертном отделе начальник РОВД произвел полный анализ свежего продукта. Каково было удивление местной власти, когда данная экспертиза показала, что самогон производства Канонихи по качеству и содержанию полезных веществ, превышает знаменитый коньяк «Хенесси» в шесть раз и мог быть сравним только с лучшими сортами коньяков из Франции.

С тех пор заключение областной экспертизы, словно державный сертификат качества, висел у Канонихи в рамочке под стеклом. Сам начальник местного РОВД контролировал производство оздоровительного снадобья, взяв на себя всю ответственность за продукт и его уникальное качество.

Каждую неделю после трудов праведных, проходил он у старухи сеансы «бальзамирования». Как представителю районной власти ему было необходимо в свои сорок пять лет, держать тело и дух в полной гармонии с природой, как это некогда делали древние египетские фараоны.

Шумахер влетел в хату к самогонщице в тот момент, когда она, пристербывая из блюдца чай, смотрела сквозь очки новогодний концерт с участием Евгения Петросяна. В доме не было ни души. Самогонный аппарат за занавеской жалобно пищал парами и пукал через медный змеевик, изрыгая на волю, приятную на вкус жидкость.

— С Новым годом тебя баба Таня! — сказал Коля Шумахер, снимая с головы потертый заячий треух.

— Привет соколик, коль не шутишь! — сказала она, не отвлекаясь от телевизора, — Ты ноги веником обмети, а то снегу притащил кучу!

— Мне тут мужики поручили твоего «бальзамчика» приобрести! Есть у нас желание в честь нового года забальзамироваться, до поросячьего визга… Располагаем так сказать — страстным желанием присоединиться к гуляющим трудовым массам. А это, правда, что мужики говорят? Ходит слух, что ты баба Таня, в самогон виагру добавляешь. Уж больно от твоей горелки, стоит, как хвост у волка на морозе…

— Делать мне не хрен, в каждую бутылку виагру какую—то сыпать. Она и без виагры хороша! Напиток мой тогда на пользу, когда ты знаешь, сколько надо и с кем надо. А коли ты его будешь кушать, словно бормотуху, то никакой пользы от него не будет. Девок ни чем не удивишь. Они от тебя все разбегутся, как зайцы по полю!

— Давай мне бабка бутылок десять. И спать, сегодня не ложись… Пущай завод твой фунциклирует. Я утром еще приду — если смогу. Я сегодня богат, словно той Ротфеллер! — сказал Шумахер, хвастаясь деньгами.

Канониха кряхтя встала из—за стола и выглянув в окно на свой огород, что—то прошипела под нос и прошла в чулан. Там, на полках в ожидании клиентов, стояли бутылочки с алкогольными напитками.

Все в этом доме было поставлено на широкую ногу. Даже этикетки на бутылках имели портрет Канонихи, как подтверждение высочайшего качества продукта. Не зря Земляникина собирала деньги с пенсии, чтобы у местного фотографа Зиновия Шнипельбаума изготовить тысячу этикеток. Зяма, так старался, что «брэнд» на разработанную этикетку узаконил нотариусом и гордился произведением своего искусства не меньше, чем Кулибин своей самобеглой коляской, которая работала на конском навозе.

Шумахер стоял возле двери, переминаясь с ноги на ногу, словно кастрированный мерин при виде кобылы, которая желала о породистом жеребце.

— А шевелить заготовками можешь быстрее? Мужики уже чай всю закуску поели… Давай живее! Душа горит, а сердце плачет! — запел он, предвкушая момент разговения.

Канониха, звякая посудой, вышла из чулана. В руках она держала корзину, из которой торчали бутылки.

— Держи соколик!

— И каков приговор? — спросил Шумахер, достав пачку денег.

— Штука, — сказала Канониха, стукая своим заскорузлым пальцем по кнопкам затертого калькулятора, который всегда висел на её шее.

— Держи старая, — улыбаясь, изрек Шумахер. — Спать не ложись, еще приеду.

— Приходи Колюня — приходи… Я хоть и засплю, ты родимый стучи в окошко, я открою. Один черт меня бессонница мучает окаянная!