СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

Александр Черенов

5 марта 1953 года И. В. Сталин умер в результате то ли убийства, то ли преступной халатности ближайшего окружения: Берии, Хрущёва, Маленкова и «подельников». Но его можно было спасти. А если бы это случилось? Какой была бы история СССР?В этой книге Сталин остаётся в живых: вмешивается счастливый случай в лице одного необычного сотрудника охраны. Здесь почти всё – правда: факты, события, люди… с поправкой и в переложении на выжившего Сталина и за исключением собирательного «счастливого случая».

Глава пятая

…Примерно через три часа после звонка Маленкова за окном послышалось урчание мотора. Старостин кинулся к двери: по звуку работающего двигателя он сразу же узнал «мерседес» Берии.

И он не ошибся: отодвинув в сторону услужливо согнувшего подполковника, Берия медленно выбрался из автомобиля. За ним последовали Маленков и Хрущёв. На лицах всех троих было написано явное неудовольствие от того, что их побеспокоили в неурочное время, да ещё, вероятнее всего, по поводу «без повода».

— Ну, что вы тут насочиняли?

Уже входя в двери, Берия не поскупился на брезгливый взгляд по адресу Старостина. Тот вытянул руки по швам.

— Вот…

Он с трудом проглотил традиционно образовавшийся в горле комок.

— Подполковник Лозгачёв… значит… доложит…

Лозгачёв сделал строевой шаг вперёд.

— Товарищ Берия, около четырёх часов тому назад мы, обеспокоенные долгим отсутствием «движения», решили войти в комнату товарища Сталина, и обнаружили его лежащим на полу без сознания.

— Кто это «мы»?

Холодно блестя стёклами пенсне, Берия обвил Лозгачёва своим знаменитым удавьим взглядом. Подполковник, бледный и без того, побледнел ещё больше: выдержать такой «охват» было очень непросто. Тем более что за подобным взглядом обычно следовало продолжение в виде «оргвыводов» и, к сожалению, «однонаправленного действия».

— Мы… с майором Браиловым… То есть… вначале майор Браилов… в затем…

Берия не дал Лозгачёву договорить, и, резким жестом отодвинув его в сторону, сделал шаг в направлении Браилова.

Семён Ильич не стал демонстрировать излишнего усердия по части чинопочитания, и лишь слегка подобрался.

— Значит, это Вы «решили» и «обнаружили»? — недобро усмехнулся Берия. Для того чтобы дать качественно недобрую усмешку, ему не требовалось усилий. Хотя бы потому, что человеком он быль недобрым, а, значит, и все недобрые его проявления шли от души, а не от актёрства.

В отличие от Лозгачёва, Браилов спокойно выдержал взгляд Лаврентия Палыча, и не «упал в обморок про себя». Хотя взгляд Берии не сулил ничего хорошего уже лично ему.

— Так точно: я.

— А кто Вам позволил нарушать указание старшего охраны?

«Неосторожно, Лаврентий Палыч, — открытым текстом усмехнулся Браилов. Из глаз в глаза, то есть. — Откуда ты можешь знать об этом указании? Ведь Хрусталёв дал его не только после того, как якобы получил распоряжение от Хозяина, но уже и после того, как ты уехал?»

— Согласно Положению об Управлении охраны, утверждённом приказом министра государственной безопасности номер…

— Ладно!

Берия раздражённым жестом оборвал начавшего доклад Браилова. И раздражение его вызвала не ссылка на Положение, действительно существовавшее и действительно обязывавшее. Ещё до текста он ознакомился с содержанием возражений оппонента по его глазам — и возражений, куда более серьёзных, чем ссылка на «формальный» документ. Поэтому Лаврентию Палычу и пришлось свернуть «разбор полётов», и закруглиться «в формате перспективы». Перспективы для «виновника ревностного исполнения служебных обязанностей».

— Мы ещё поговорим на эту тему. В другое время. Я не забуду…

Он буквально впился глазами в лицо Браилова, и слышным лишь им двоим шёпотом, с чувством в голосе добавил:

–…Я никогда ничего не забываю… господин оберштурмбанфюрер…

Обойдя Браилова, словно тот был всего лишь неодушевлённым препятствием, Берия заглянул в залу. Из коридора. Даже не проходя внутрь. Видимо, то, что он там увидел, его вполне удовлетворило, потому, что он посмотрел на Лозгачёва — почему-то именно на него — уже с весёлой ироничностью.

— Ну, вот: товарищ Сталин просто отдыхает! Устал человек! А ты, паникёр, шум поднял, чуть ли не на весь белый свет!

Уже по пути к выходу он обернулся к Старостину, который семенил за ним в образе побитой собаки.

— И не вздумайте звонить в Лечсаупр: нечего позориться ещё больше, чем вы уже опозорились!

Выйдя на крыльцо, он на ходу обрадовал Маленкова и Хрущёва, которые, видимо, от избытка такта или стеснительности, так и не удосужились войти в дом:

— Егор, Никита — поехали! Нечего слушать этих дураков!

«На посошок» он обернулся к бледному, как полотно, Старостину.

— Глядите, тут, у меня!

Исполосовав взглядом «тяжело раненого» Старостина, он пытался сделать то же самое и с Браиловым, но, «поскрежетав по металлу», лишь сверкнул напоследок «зазубринами», ещё раз намекнув на отсутствии у себя амнезии. Вскоре «мерседес» высокого начальства миновал КПП и скрылся из виду.

Старостин — «голова обвязана, кровь на рукаве» — медленно повернулся к охранникам.

— Слышали?

Ответом ему было удручённое молчание всех четверых: Браилов, как пятый, уже отсутствовал в наличии.

— А где майор Бр…

Старостин не успел озвучить вопрос, так как из залы донесся крик Семёна Ильича:

— Сюда! Хозяину стало хуже!

Все пятеро — со Старостиным во главе — ворвались в комнату. То, что они увидели там, потрясло их: лицо Хозяина приобрело синюшный, классически мертвецкий оттенок. Он с трудом дышал и хрипел.

–???

На вопрос расширенного формата Старостина уже не хватало. Браилов художественно удручился.

— Типичная картина кровоизлияния в мозг: начали отказывать лёгкие и сердце…

— Что же делать?! — в истерике метнулся по зале Старостин. — Что же делать?! Что же делать?! Чёрт меня дёрнул угодить сегодня на дежурство!

Какими бы недостойными ни казались со стороны возгласы подполковника, но никто и не подумал осуждать его, как минимум, вслух. Ведь в этот момент он в точности следовал негласной инструкции: «живые думают о живых». Вот он и думал. О себе, пока ещё живом. А Хозяин отрабатывал лишь поводом для этих мыслей: создавал картину и дополнял её со стороны других — тех, которые «не живые».

— Иди звонить Игнатьеву: нечего, тут, скакать зайцем!

–??? — на полускоке замер Старостин.

— Хватит уже согласовывать — пусть вызывает врачей!

Подполковник вздрогнул, первым делом традиционно «отделался» от комка, неэкономно облился потом — но всё же дал текст:

— Да-да, ты прав, Семён Ильич!

И он судорожно метнулся к двери.

— А вы…

Браилов перевёл взгляд на Тукова, Бутусову и Рыбина.

— Немедленно на кухню: вскипятите воду, приготовьте водку, коньяк и полотенца для компрессов. А тебя, Петя…

Он повернулся к изумлённо таращившемуся на него Лозгачёву.

–… я прошу остаться со мной.

«Кухонный наряд» немедленно отбыл к месту назначения. Как только стало возможным констатировать, что «не слышны в саду даже шорохи», Лозгачёв немедленно «разгрузился»:

— Семён Ильич: какой кипяток? Какие компрессы? Даже я, дуб стоеросовый, и то понимаю, что это «мёртвому припарки»? Зачем ты их туда послал?

— А ты предпочёл бы, чтобы я послал их «по другому адресу»?

–???

— Чтобы они не мешали нашему разговору?

Лозгачёв ещё больше округлил глаза, но в следующее мгновение уже «запирал» рот громадной ладонью. В виду «достижения потолка» глаза уже больше «не округливались», хотя для этого были все основания: на него внимательно смотрел только что умиравший Сталин, и нормально при этом дышал.

— Да, Петя, это не галлюцинации!

Браилов мягко положил руку на плечо друга и потенциального соратника, пытавшегося ему пальцем неинтеллигентно показывать на Сталина. Полубезумные глаза подрабатывали ему художественным вращением. Язык же подполковника в выражении чувств не участвовал — и совсем не по причине незначительности повода: не функционировал.

— Против товарища Сталина враги устроили заговор. На этот раз настоящий: ты ведь знаешь, как я отношусь к подобным обвинениям?

Лозгачёв, всё ещё «отсутствуя в себе», «автоматом» потряс головой. Скептическое отношение майора к процессам такого толка ему было хорошо известно из иронических взглядов Браилова на упоминание об очередном, но, как всегда, неудачном, «умышлении на товарища Сталина».

— И, всё, что ты видел, Петя — это не театр. Точнее, не всё, что ты видел — театр.

–???

— Я действительно нашёл Хозяина лежащим на полу без сознания. И в его организме действительно начали развиваться те процессы, о которых я тебе говорил. Только причина их была отнюдь не естественного характера.

Вот теперь Лозгачёв заговорил — от догадки.

— Ты хочешь сказать, что Хозяина…

— «Накормили»! Точнее, «напоили»! Ядом «от Майрановского»!

«Яд «от Майрановского»! Ну, словно, парфюм «от Коко Шанель»! В другое время они с Лозгачёвым посмеялись бы этому невольному эпигонству, но другое время либо уже прошло, либо ещё не наступило.

Лозгачёв, по причине добросовестного потрясения не обративший внимания на забавную аллюзию, открыл рот для реплики, но Браилов уже «закрывал его обратно».

— Не время для расспросов, Петя! Скажу тебе только одно: жизнь Хозяина — вне опасности. Всё, что нужно было сделать, я уже сделал. Остальное мы должны сделать вместе…

–???

— Ты правильно меня понял: вместе с тобой, Петя!

Лозгачёв тут же «отработал Старостиным по линии комка в горле».

— Что я должен делать, Семён?

Заполучив союзника — вопрос подполковника уже можно было считать «подписью под договором» — Браилов приобнял того за плечи.

— Только одно: помочь разоблачить заговорщиков.

— Кого?

— «Знакомые всё лица», — хмыкнул Семён Ильич, посверлив Лозгачёва выразительным взглядом.

Глаза Лозгачёва, едва придя в норматив, опять распахнулись до предела.

— Берия?!

— И компания!

Уставившись взглядом в угол, Лозгачёв, как человек сообразительный и «не сегодня заброшенный на Землю», потрясался недолго.

— Вообще-то, что-то подобное я предполагал с самого начала… Жду твоих распоряжений!

Семён Ильич удовлетворённо хлопнул подполковника по плечу: консенсус дошёл до точки. До той, за которой он уже переходил в фазу приказов. И Браилов не только не стал мешать переходу, но и ускорил его.

— Приготовь на всякий случай оружие: пистолеты, автоматы, гранаты. Пистолет — лучше браунинг — держи при себе.

–???

— Думаю, пригодится.

Лозгачёв с готовностью кивнул головой.

— Как только «кухонный наряд» вернётся, немедленно двигай в «оружейку»!

Лозгачёв перевёл взгляд на Хозяина. За санкцией. И правильно: одно дело, если бы вождь работал деталью интерьера — и совсем другое, когда он присутствовал при инструктаже. И, судя по выражению его глаз, не одними ними, но и мозгами тоже.

— Выполняйте, — смежил веки Хозяин. — Рад, что Вы оказались верным человеком…

— Товарищ Сталин, да я за Вас…

Расшифровать «готовность» не удалось: помешала традиционно предательски навернувшаяся слеза. Хотя, в данном случае, вряд ли предательски: вовремя и кстати. И всколыхнувшиеся в неслышном рыдании плечи тоже были уместны. Во всяком случае, Хозяину это должно было понравиться, даже при том, что Лозгачёв давал чувство не по роли, а от души.

В этот момент в залу ворвался Старостин. Для доклада.

— Насилу дозвонился! Ещё и нарвался на матерки: дескать, чего Вы там дурака валяете! Но потом министр, всё-таки сказал, что созвонится с врачами. А что у вас?

И тут он заметил, как вздрагивают плечи стоящего к нему спиной Лозгачёва.

— Неужели так плохо? — «упал» он «духом» на Браилова.

Семён Ильич мрачно кивнул головой, в душе благодаря Лозгачёва за то, что тот «дотянул с плечами» до появления Старостина. Сейчас он вместе с ними — Лозгачёв с плечами, то есть — активно и полноценно работали на достоверность сценария.

— Плохо. Можно сказать, безнадёжно…

На пороге — в момент «вторжения» Старостин не озаботился дверью — появился «кухонный наряд». Двое несли тазы, дымящиеся кувшины с горячей водой, полотенца. А подполковник Туков был вооружён бутылками с водкой и коньяком.

— Это ещё зачем? — якобы удивлённо, «приподнялся духом» Старостин. — Глинтвейн, что ли, собрались делать?

Марфа Бутусова предварила ответ комбинированным — осуждающе-скорбным — взглядом.

— Это — для компрессов Хозяину. Майор Браилов распорядился.

— А-а-а, — уже совсем объединился с духом Старостин, — это другое дело. Такая медицина — без «несанкционированных» инъекций, мазей, не говоря уже о механизмах, «бальзамом» проливался на исстрадавшуюся душу запуганного страхами и начальством чиновника. — Думаю, что за это своеволие нас не поругают. Тем более что мы всегда можем сказать, что среди нас есть врач по образованию, который нам и подсказал это средство. Верно, товарищи?

Браилов усмехнулся: загодя побеспокоившись об алиби и свидетелях, подполковник не изменил ни себе, ни требованиям момента, не говоря уже о требованиях должности.

Вскоре — за таковое работало часовое опоздание — появился Хрусталёв. Только нельзя было сказать, что он заступил на дежурство. Точнее, нельзя было сказать, что он пришёл сменить Старостина. То есть, появился он в формате: «и не то, чтобы «да», и не то, чтобы «нет». А ведь подполковник так надеялся на то, что ему, наконец, удастся переложить груз со своих плеч на чужие. Это, в свою очередь, позволило бы ему надеяться и на то, что, может, быть, ещё удастся пожить. Хоть сколько-нибудь. Потому что «оргвыводы» по такому делу — исключительно одного свойства: организованно выводящими в расход.

Объяснив задержку — начальство ведь не опаздывает — тем, что его неожиданно вызвал министр, Хрусталёв сказал, что он — «в курсе», и поэтому убедительно просит подполковника Старостина, в виду исключительных обстоятельств, задержаться на службе на неопределённое время. Обронив лицо — вместе с надеждами — подполковник, разумеется, «поблагодарил за доверие».

Примерно через час за окном вновь заурчал мотор автомобиля. Старостину, «задержавшемуся на неопределённое время» «по просьбе» начальства, опять не потребовалось выглядывать в окно: и так было ясно, что приехал Берия.

Однако в этот раз подбежать к автомобилю, чтобы лично открыть дверцу «мерседеса» для «высочайших особ» не удалось: настолько стремительно Берия последовал в дом. Его неизменные спутники Маленков и Хрущёв едва поспевали за ним. На этот раз они почему-то решили «не воздерживаться по линии вхождения».

— Опять ты?

Берия недовольно покосился на Старостина.

— А где Хрусталёв: ему давно уже пора сменить тебя?

— Я здесь, товарищ Берия.

Вынырнувший из-за угла коридора Хрусталёв почтительно изогнулся перед Лаврентием Палычем. Но, видимо, этого ему показалось мало, если он, не моргнув глазом, нагло соврал:

— Я давно уже здесь. А подполковника Старостина я, в виду исключительных обстоятельств, попросил немного задержаться.

— Добро, — буркнул Берия, уже входя в зал. Подойдя к телу Хозяина, он неторопливо «обследовал» его внимательным глазом. По результатам «обследования» можно было с уверенность сказать: зрелище неподвижного вождя не доставило ему огорчения.

— Посинел-то, как, — удовлетворённо констатировал Берия, оглаживая взглядом кожные покровы вождя. — Задыхается, что ли?

Тут же, как бы спохватившись, он «сокрушённо» покачал головой.

— Да, надо вызывать врачей. Уже пора.

«Через одиннадцать часов после того, как мы позвонили Игнатьеву!» — выдал Браилов открытым текстом… закрытого типа. — «И как двусмысленно прозвучало твоё „уже пора“! Хозяин „дошёл до нужной кондиции“, процесс уже принял необратимый характер, и теперь на сцену можно выпускать бесполезных врачей! Молодец, Лаврентий Палыч!»

Берия отвернулся от ложа и, видимо, опять забывшись и перепутав роли, жизнерадостно выдал:

— Хрусталев: машину!

Остановившись у входной двери, он что-что пошептал на ухо Маленкову. Выслушав дружка, тот согласно кивнул головой и вторым подбородком.

После того, как ушёл Берия, Маленков недолго отрабатывал экспонатом: не стоялось и не сиделось. Поэтому вскоре он «отправился в путешествие» по залу. Конечно, для него с его комплекцией это было утомительное занятие, и ему приходилось то и дело прикладываться рыхлым плечом то к дверному косяку, то к стене. Хрущёв же всё время молча стоял у стены, в самом углу. Создавалось такое впечатление, что оба они не только боялись подходить к ложу, на котором «умирал» Хозяин, но даже избегали взглядов в ту сторону. Ни тот, ни другой не обладали и половиной той решительности, что в избытке наличествовала у Берии.

Наконец, часа через три Берия привёз врачей. Вероятно, совместил приятное с полезным: доставку — с перерывом на обед. И не важно, что время было далеко не обеденное.

— Насилу удалось собрать всех! — огласил он просторы залы жизнерадостным восклицанием. Не то, что ни толики скорби — ни единого намёка на минор — не содержалось в его голосе. — Но сейчас они приступят к делу.

Он поискал глазами Браилова.

— Майор, встречайте гостей: Вы ведь у нас — дока по медицинской части!

Голос Лаврентия Палыча был полон ядовитой иронии. Но, за исключением яда, беззлобной: чувствовалось, что Лаврентий Палыч доволен тем, как развиваются события. Наверняка, он был уверен в том, что никто и ничто не могут ему помешать довести дело — а с ним и Хозяина — до конца. До конца Хозяина. По этой причине можно было ограничиться минимумом внимания к Браилову. До «окончательного решения вопроса» последнего.

Семён Ильич почти незаметно — для микроскопа — отработал головой «Есть!», и вышел в коридор. Если бы только Берия видел торжествующий блеск его глаз: сам того не желая, Лаврентий Палыч организовал разговор Браилова с прибывшими медиками тет-а-тет. Как минимум, создал для этого все условия.

Проводив новоприбывших в ванну, где они могли вымыть руки, Семён Ильич дождался, пока профессор Тареев первым вошёл в помещение, и закрыл за ним дверь.

— В чём дело?

Профессор Мясников и профессор Лукомский, ничего не понимая, обменялись встревоженными взглядами, после чего оба, почти одновременно, посмотрели на Браилова. Тематика разброса их мыслей была предельно широкой: от гипотезы на тему «нетрадиционных» наклонностей майора через покушение и до конфеданса.

— В чём дело, Семён Ильич?

Мясников, обратился к Браилову по имени-отчеству неспроста. Так же, как и Лукомский, он был хорошо знаком с Браиловым: несколько лет совместной работы в Лечсанупре, что-нибудь, да значат. Оба профессора успели оценить Браилова как высококлассного терапевта, одного из лучших специалистов учреждения. Их положительному отношению изрядно «порадела» и осведомлённость о некоторых эпизодах «медицинской» биографии Семёна Ильича: попасть под начало профессора Вернера — венец для очень многих.

— Я знаю вас обоих, как очень порядочных людей, — «перешёл в режим шёпота» Браилов. Спонсируя внимание, он даже огляделся по сторонам. — Поэтому я буду говорить с Вами предельно откровенно.

Оба врача сразу же насторожились, а Лукомский даже выдал пальцами качественную дрожь. Как и все высокопоставленные медики, «допущенные к телам», профессора, страсть, как не любили секреты: от них дурно пахло. И всегда в одну сторону: в сторону медиков.

— Вы должны в присутствии Берии, Маленкова и Хрущёва заявить о том, что у товарища Сталина — инсульт с кровоизлиянием в мозг на почве атеросклероза и гипертонии.

Браилов наклонился к самому уху Мясникова, так что Лукомскому пришлось согнуться в три погибели и «мобилизовать» все слуховые возможности для того, чтобы «заслушать инструкцию».

— Вы также должны определить у больного правосторонний паралич с потерей сознания и речи. Если вы к этому добавите, что у больного проявились тяжёлые нарушения деятельности сердца и дыхания, это также не будет лишним. Но самое главное…

Браилов «отклеил» губы от уха Мясникова, и многозначительно «доработал» указательным пальцем.

–… Вы должны сказать Берии, что больной обречён.

«Пройдя инструктаж», Мясников изумлённо уставился на «инструктора». И изумление его было совсем не того свойства, на какое рассчитывал и к какому был готов Браилов.

— Что такое? — забеспокоился Семён Ильич. Лукомский усмехнулся.

— Да всё дело в том, уважаемый Семён Ильич, что не далее, как полчаса назад мы уже прослушали наставления, почти дословные Вашим!

— Берия? — не изумился Браилов: уже понял, да и некогда было.

— Он.

Семён Ильич покривил щекой, и покачал головой.

— Бывает же такое! Прямо единство и борьба противоположностей!

Теперь уже Мясникову и Лукомскому пришлось обменяться «свежей» порцией удивленных взглядов. Теперь уже они оказались не готовы к реакции бывшего коллеги. Но Лукомского озарение «постигло» чуть раньше. Правда, оно не приняло утвердительной форме, почему и облеклось в вопрос.

— Единство противоположностей? — доработал он бровями. — Вы хотите сказать, что…

— Да! — не стал «тянуть с выстрелом» Браилов. Но, поскольку Мясников не торопился с озарением, Семёну Ильичу пришлось вновь «перезарядить оружие». — Берия хочет смерти Хозяина — я хочу его жизни. Берия устроил встречу Хозяина с «курносой» — я помог Хозяину избежать встречи. Сталин вовсе не умирает, хотя до сих пор сказываются последствия интоксикации организма. Для устранения всех их понадобится время и длительное лечение. Но уже «в рабочем порядке».

Браилов внушительно посмотрел на застывших с округлившимися глазами профессоров.

— Для разоблачения «дружеских поползновений» Берии и его подельников мне нужна ваша помощь. Вы должны засвидетельствовать наличие у больного всего того, что и ожидает услышать от вас «дорогой Лаврентий Палыч». Уверяю: этим вы обрадуете не только его.

— Яд должен был дать картину кровоизлияния в мозг?

Голос Мясникова был сух и деловит: профессор уже «включился».

— Да.

— Мы готовы, — «подписался» за обоих Мясников. — А профессора Тареева мы сами «доведём до кондиции».

Он взглянул на часы.

— Однако, пора!

Браилов усмехнулся.

— Не думаю, что Лаврентий Палыч будет корить Вас за опоздание…

…Все три профессора деловито осматривали больного под бдительным оком изнывающего от нетерпения Лаврентия Палыча. Берия действительно изнывал и не скрывал этого. Едва ли не через каждую минуту он «разряжался раздражением»:

— Ну, что, что? Что скажете?

Наконец, любопытство его было удовлетворено. В точном соответствии с инструкциями Мясников объявил «приговор»: инсульт с кровоизлиянием в мозг.

— А ещё что? — продолжал допытываться Берия: видимо, ему недостаточно было столь лаконичного заключения. Он ждал «утешения» по полной программе — с «букетом» и даже «оранжереей».

Теперь уже Лукомский озвучил общую позицию насчёт паралича, нарушений работы сердца и дыхания. И лишь тогда Берия удовлетворённо перевёл дыхание. Примерно так, как на его месте сделал бы симпатизант Хозяина по получению информации о том, что кризис миновал. Лаврентию Палычу осталось теперь удостовериться в том, что «кризис миновал», но лишь в том смысле, что он уже «перешёл Рубикон», за которым Хозяину можно было со спокойным сердцем помахать белым платочком и передать его тело лодочнику Харону. Для доставки «по месту назначения».

— А жить он будет?

Голос, которым Лаврентий Палыч озвучил вопрос, не подходил не только для демонстрации сочувствия к человеку: он не годился даже для случаев из ветеринарной практики. Тут Берия, конечно, недоработал. Но его можно было, если не простить, то хотя бы понять: «сегодня жизнь моя решается: сегодня Нинка соглашается!»

Мясников очень натурально развёл руками и печально вздохнул.

— Обычно, в подобных случаях, руководствуясь соображениями врачебной этики, мы вынуждены говорить близким родственникам неправду: дескать, жить будет, но трудоспособность вернётся не скоро…

Если бы он видел в этот момент лицо «родственника»!

— Но собравшиеся здесь — не родственники и не кисейные барышни, а соратники товарища Сталина, его верные ученики и первые лица государства. Поэтому я скажу правду: товарищ Сталин обречён…

Как ни старался Берия, но с «оглашением приговора» он так и не смог «убиться взглядом»…