СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

Александр Черенов

5 марта 1953 года И. В. Сталин умер в результате то ли убийства, то ли преступной халатности ближайшего окружения: Берии, Хрущёва, Маленкова и «подельников». Но его можно было спасти. А если бы это случилось? Какой была бы история СССР?В этой книге Сталин остаётся в живых: вмешивается счастливый случай в лице одного необычного сотрудника охраны. Здесь почти всё – правда: факты, события, люди… с поправкой и в переложении на выжившего Сталина и за исключением собирательного «счастливого случая».

Глава десятая

Чем ближе состав подъезжал к Тбилиси, тем больше нервничал Деканозов. Никаких оснований для этого, вроде не было — как минимум, видимых — а на душе, словно «кошки скребли». «Кошками» отрабатывали невидимые основания: то самое «шестое чувство».

Владимир Георгиевич аккуратно прошёл едва ли не по всем вагонам: тот, в котором он ехал, находился предусмотрительно далеко от вагона-ресторана. Ну, для того чтобы «в дороге» иметь возможность «познакомиться с народом». Деканозов не исключал того, что кто-то возжелает «знакомства» с ним: для отказа себе в здравомыслии он был слишком поколочен жизнью и даже Лаврентием Палычем. А такое дефиле ни у кого не должно было вызвать подозрений: человек идёт в ресторан, откушать рюмочку-другую, в честь, так сказать, «прибытия».

По пути Деканозов основательно «прощупал массы», и не только обитателей плацкартных «островов», но и завсегдатаев СВ. Предлоги он и не репетировал: выручал экспромт. То есть, многократно проверенные жизнью «домашние заготовки».

Осмотр не выявил, как будто, ничего подозрительного: Владимир Георгиевич сразу бы вычислил «хвост», каким бы «деликатным» тот ни был. Но спокойствия на душе не прибавлялось. Почему-то вдруг, совсем некстати, вспомнилась судьба многих «товарищей по работе». В целом: как образ.

И это, несмотря на то, что «благодетель» Лаврентий Палыч заверил его в том, что вопрос смены власти — уже почти ответ.

— Всё будет закончено в ближайшие два дня, — напутственно сверкнул пенсне Берия. — Врачи клятвенно заверили меня в том, что нет никаких поводов для беспокойства по поводу исхода Сталина: изойдёт, как миленький! Так, что, Володя, можешь ехать спокойно. Когда ты доберёшься до Тбилиси, по вокзальному радио передадут не только о прибытии поезда, но и о «глубоком горе, постигшем весь советский народ».

И Лаврентий Палыч рассмеялся, неуверенно поддержанный в этом нервным хихиканьем Деканозова. Жизнь — в лице различных товарищей и господ — неоднократно обманывала Владимира Георгиевича: почему бы не сделать это ещё раз? Тем более что соучастием такого формата он пятнал себя впервые за биографию.

«Лучше бы я остался завхозом на радио! — «досрочно помянул себя» Деканозов, но тут же занавесил лицо скепсисом. И то: кто бы ему позволил остаться? И где: в стороне от эпохальных событий? Не Берия, так Маленков вспомнил бы о его пока ещё существовании. И последний вспомнил бы не для того, чтобы продлить это существование: в Кремле привыкли заканчивать начатое. Ни одна из жертв внимания кремлёвских вождей не выпадала из поля их зрения достаточно надолго.

Имелся и ещё один повод для самокритики — относительно «завхозьей доли»: ведь Деканозов сам позвонил Берии после того, как его «попросили из органов». Сам напомнил о своём существовании, а то и «недоработке» в части него.

Владимир Георгиевич невесело усмехнулся. Было ведь: «заступись, отец и благодетель»! И сказал ему «благодетель»: «Не торопи события, Володя! Ещё не время: потерпи! Я тебя вытащу, но чуть позже!» И ведь не подвёл: «вытащил»! Пусть даже в формате «за ушко, да на солнышко!»

То есть, так «не подвёл», что «подвёл под монастырь»! И упрекать не за что: сам просил! Уклониться не было уже никакой возможности: обычная история для угодившего меж двух огней. Ведь, если «подавят батареи» Лаврентия Палыча, то другая сторона «на снаряды не поскупится». Классика: «из огня да в полымя»! «Доброжелатели со стороны Хозяина» всё припомнили бы: и работу под началом Лаврентия Палыча, и опалу, и дружбу с «врагом народа», пусть даже и в бытность того «другом»! И к заговору обязательно бы «подтянули»: для количества, на всякий случай и в профилактических целях. Так что Владимиру Георгиевичу оставалось лишь «плыть по течению»…

Деканозов опрокинул внутрь стопку водки и выглянул в окно. Многократно виденный пейзаж не вызывал в нём сейчас ни малейшего энтузиазма. Нет, он не боялся ни работы, ни содержания задания: рутина. Ему приходилось попадать в ситуация, куда более сложные и ответственные. Да, что далеко ходить: его телеграмма из Берлина в июне сорок первого о том, что немцы начнут войну двадцать второго числа текущего месяца. Она вызвала в Москве такую реакцию, что лишь начало войны «в правильную дату» спасло Деканозова от отзыва в Союз «для получения оргвыводов» вплоть до выводящего и «приводящего». А он знал, что реакция может быть лишь такой, и не побоялся «отбить» телеграмму! А ведь это не просто зайти в аппаратную, и даже не просто расположиться против течения: это «выступить против линии»! Да, к чёрту «линию»: против Хозяина!

Словом, «было дело», только настроения от былого не было. Мажорные реминисценции, если на что и настраивали, так исключительно на минор.

— Идём по графику? — спросил он скользящего мимо него официанта. Спросил лишь для того, чтобы разбавить вопросом густой пессимизм.

Официант мастерски притормозил на бегу, и элегантно изогнулся.

— Точно по графику. Через час будем на месте.

Деканозов чуть заметно усмехнулся: официант был настолько услужлив, что в его голосе Владимиру Георгиевичу даже послышалось старорежимное «-с»: «по графику-с», «на месте-с». Настроения не прибавилось, зато прибавилось решительности. Он встал и направился в купе проводников.

— Билет, пожалуйста.

— Так ещё целый час ехать! — попытался «уклониться» проводник.

— Хочу устроить сюрприз встречающим, — усмехнулся Деканозов.

Проводник будто бы понимающе осклабился — на всякий случай, так как «товарищ» ехал в «СВ» — покопался у себя в «кассе», и молча протянул билет.

Через пятнадцать минут Владимир Георгиевич сошёл на станции Тбилиси-Товарная: на всякий случай. А ещё через минуту, когда он спокойно двинулся на поиски «колёс», к нему неожиданно подошли двое, и вежливо предложили «донести чемодан». Заметив стоявших «прямо по курсу» ещё двоих «в штатском», Владимир Георгиевич побледнел… и не стал отказываться от предложенной «помощи». Одновременно с этим решился и «транспортный вопрос»: «товарищи» были с машиной. Даже с двумя…

… — Не советую Вам играть в молчанку! Нечего тут изображать из себя партизана на допросе в гестапо, гражданин Деканозов!

Мгеладзе, лично решивший «поработать с товарищем», как и положено нормальному южанину, с трудом удерживал темперамент в рамках, «предписанных» тому служебным положением. Заодно он и с трудом удерживался в пределах нормативный лексики.

— Ого! — усмехнулся Деканозов. — Уже «гражданин»…

— А Вы как думали!

— Это почему же?

— Потому, что Берия разоблачён, как враг народа!

Как ни старался Деканозов, но пошутить на тему «не бери на понт, мусор!», не получилось. Пришлось ограничиться мертвенной бледностью на лице.

— Вижу, что до Вас уже начинает что-то доходить! — усмехнулся Мгеладзе. Первый секретарь был доволен собой и эффектом: обошлось без приложения рук и слов. — Поэтому не советую запираться и тянуть время. Люди, которые должны были встретить Вас в Тбилиси, уже «гостят» у нас. Чуть позднее мы «познакомим» вас — для обмена мнениями друг о друге.

Мгеладзе откупорил бутылку «боржоми» и, налив минералки в стакан, со вкусом опорожнил его. В кино «про фашистов» так обычно делает утомившийся «работой с объектом» следователь гестапо.

— Так как, гражданин Деканозов: будем говорить?

Владимир Георгиевич уже взял себя в руки.

— Вы, вероятно, ждёте от меня каких-то признаний? Но мне не в чем признаваться: я приехал в Тбилиси по личным делам к родственникам жены.

Это было правдой: у Норы Тиграновны действительно имелись родственники в Тбилиси. Более того, по настоянию Владимира Георгиевича она связалась с ними и предупредила их о приезде мужа, но, якобы по просьбе, исходившей от них самих.

— Да-да, — энергично откликнулся Мгеладзе, утирая губы носовым платком. — Они уже подтвердили факт звонка Вашей жены и то, как она просила их стать инициаторами Вашего приглашения.

Деканозов закусил губу: местная госбезопасность, в руководители которой «в порядке усиления кадров» прочил его сам Берия, доказывала свою состоятельность. Не вовремя и, к сожалению, на его примере. А ведь официально его «намечали» сюда «на укрепление! Теперь оставалось лишь жалеть о несбывшемся сотрудничестве и проклинать неуместный — в данном случае — профессионализм «товарищей». Положение осложнялось. Нужно было срочно придумывать новый предлог вояжа.

— Ну, и что?

Владимир Георгиевич почти достоверно отработал равнодушие.

— Жена действительно созванивалась с родственниками в Тбилиси, что она делает регулярно, и сказала, что я направляюсь туда. Вот они и попросили меня заглянуть к ним, помочь решить некоторые бытовые вопросы. Да, если бы и не просили, я бы сам заглянул: перед женой всё равно пришлось бы отчитываться…

— А зачем же Вы тогда направлялись в Тбилиси?

Мгеладзе поднырнул глазами под Деканозова, но тот мастерски ушёл взглядом: сказывался больший опыт. Да и столица СССР — это, всё-таки, не столица Грузии. «Работа на высоте» требовала таких навыков, которые не снились и уроженцу гор. Потому что «здесь вам не равнина…» со всеми вытекающими последствиями для дилетантов. Таким «наверху» делать нечего. Случайные люди обречены «на выпадение с гор в осадок», и уже не случайно, а закономерно.

— Вообще-то, я не обязан отчитываться перед Вами… Ну, так и быть: товарищ Берия попросил меня отработать на месте несколько эпизодов в отношении лиц, арестованных по делу о «мингрельском национализме».

— «С лицами» или «в отношении лиц»? — оживился Мгеладзе.

Казалось бы, какая разница? Чего цепляться к словам и заниматься пустопорожней софистикой? Но Деканозов насторожился: разница была, и существенная. Одно дело — работа «с лицами», что могло означать непосредственный контакт с арестованными, к которым Деканозов не имел законного допуска. И совсем другое — работа «в отношении лиц», что могло означать что угодно: от сбора информации «по соседям» до изучения документов в архивах. А это не содержало уже почти никакого криминала. Почти никакого: всё-таки, Владимир Георгиевич на данный момент являлся завхозом Всесоюзного радиокомитета, пусть и «обозванным покрасивше» начальником АХУ.

— В отношении лиц, — тщательно отделяя одно слово от другого, не удержался от язвительности Деканозов. Не удержался не потому, что хотел уязвить: характер вылез. По уму или без, это могло показать лишь будущее.

— А почему это поручили именно Вам? — обрадовался Мгеладзе. Вероятно, ему показалось, что он нанёс оппоненту, если не смертельный, то обезоруживающий укол. — Насколько я знаю, Вы состоите на хозяйственной работе, а не на оперативной?

Деканозов усмехнулся: он получил возможность качественно и «по полной программе» удивиться столь «наивному» вопросу. Иными словами: «поймал товарища».

— Ну, если Вы так хорошо осведомлены о моём теперешнем положении, то Вы, тем более, должны знать о том, что товарищ Берия является председателем партийно-государственной комиссии по расследованию фактов и причин «мингрельского национализма». В рамках этих полномочий он имеет право давать поручения любым лицам, независимо от занимаемых ими должностей.

Владимир Георгиевич «выстрелил» прямым взглядом в Акакия Ивановича. Так, словно этот взгляд отрабатывал за «контрольный выстрел».

— И потом, гражданин Первый секретарь: я ведь не всегда был начальником АХУ. Совсем недавно, если Вы помните, я занимал пост заместителя министра госбезопасности СССР. Тогда Вы иначе со мной разговаривали…

— Да, жаль, что Вы — не дурак, — взгрустнул Мгеладзе. — Впрочем, Лаврентий Палыч дураков возле себя и не держал…

— «Не держал»?

Деканозов бровями «подсобил» голосу.

— А почему в прошедшем времени?

— Потому, что Берия арестован.

— Непрофессионально, Мгеладзе! — не потрясся информацией Деканозов. — И непредусмотрительно: как бы потом жалеть не пришлось!

— Вы мне не верите?! — «схватился за кинжал» горец Мгеладзе: у горцев так полагается. Ну, вскипать и хвататься. И то — повод-то, какой: оскорбление недоверием! Какой среднестатистический горец стерпит такое?

— Не верю!

Деканозов не испугался: ни вида Мгеладзе, ни вида его «кинжала».

— Знаете, как апостол Фома говорил: не поверю, пока не вложу персты свои в раны от гвоздей.

— Вы хотите доказательств?

Мгеладзе на секунду задумался: уже начал остывать, и нормальная температура позволила ему это сделать.

— Хорошо: будут Вам доказательства.

Он поднял трубку телефона.

— Это — Мгеладзе. Могу я поговорить с товарищем Сталиным?

Как ни старался Деканозов удержать лицо на месте, а не удержал: обронил. А тут ещё и секунды, как нарочно, потянулись издевательски медленно. Неожиданно Мгеладзе подобрался и осторожно выдохнул в трубку:

— Здравствуйте, батоно. Как Ваше здоровье?

Так качественно сыграть подобострастие вперемешку с уважением и любовью не смог бы даже сам Берия. И Деканозов понял: это — не игра. Но, если это — не игра, то… Он напрягся в ожидании ответа «с той стороны». Заметив это, Мгеладзе щёлкнул переключателем громкой связи, успев «по пути» даже усмехнуться.

— Жив, слава Богу…

Деканозов вздрогнул от громоподобного звука. Но в громоподобности никаких заслуг абонента не было: хорошо работала система громкой связи.

–…и ещё одному человеку…

Это не было мистификацией: Деканозов, неоднократно лично общавшийся с Хозяином, мог отличить его голос из тысячи. Он ещё не всё понял, но ему уже стало не по себе. Хотя, глупости говорят люди: «не по себе». Если бы не по себе, а по кому-нибудь другому, совсем другое дело было бы!

— А что у Вас?

Тихий голос Хозяина активно растолкал страхи Владимира Георгиевича. Но, увы, лишь освобождая местечко для новых страхов.

Бережно прижимая трубку к уху, Мгеладзе покосился на Деканозова.

— У нас, батоно, задержанный Деканозов изображает из себя апостола Фому.

— По линии недоверия?

На том конце послышалось нечто похожее на тихий смешок. Акакий Иванович не оставил вождя в одиночестве и поддержал его «здоровым кавказским смехом», пусть и с номенклатурной подкладкой. Так сказать, оценил, одобрил и даже соучаствовал.

— И чего же он хочет? — перестал горловым бульканьем изображать веселье Сталин.

От того, что Хозяину стало лучше, Владимиру Георгиевичу стало хуже. Услышав голос живого Сталина — а для «опознания» ему уже не требовалась экспертиза — Деканозов уже не хотел ничего.

Явно наслаждаясь душевными муками задержанного, Мгеладзе осторожно приглушил голос.

— Вероятно, батоно, он желал бы убедиться в том, что его покровитель по-прежнему имеет возможность нагло врать Вам в глаза о своей преданности?

Наступила пауза, в продолжение которой Владимир Георгиевич обзавёлся ещё несколькими седыми волосами. Наконец, Хозяин «вышел в эфир».

— Передайте, что покровитель уже не сможет покровительствовать ему…

— Спасибо, батоно, — прочувствованно дрогнул голосом Мгеладзе. — Желаю Вам нашего кавказского долголетия и здоровья!

На том конце послышалось клацанье рычагов: «дурной привычки» прощаться с собеседником у Сталина не было.

Мгеладзе осторожно положил трубку на рычаги, и долго ещё впечатлялся состоявшимся разговором: не каждый день общаешься с вождём. Наконец, восторгнувшись последний раз, он вопросительно уставился на Деканозова.

Владимир Георгиевич поник головой.

— Я скажу всё…