Избранное. Том 2

Александр Станиславович Малиновский, 2001

А. С. Малиновский, о чем бы ни писал, всегда остается лириком, верно преданным своему родному краю, людям, которые его воспитали. Сборник "Избранное" печатается в двух томах: документальная повесть "Радостная встреча", сборник "Под открытым небом", А.С. Малиновский говорил: «Я пытаюсь теперь многое заново осмыслить для себя. Но, признаюсь, часто не нахожу ответа. И говорю об этом с горечью. Но я, кажется, вижу спасительную соломинку, за которую, схватившись, человек может обрести душевное равновесие. Это созидание, физическое и духовное. Это, кажется, понимают многие… Время сейчас пришло такое, что хватит уже разбрасывать камни. Пора собирать их».

Новая Шуркина жизнь

С приездом отца жизнь в доме Любаевых потекла по-иному. Ничего, казалось, не ускользало от глаз отца. Как он все быстро замечал и успевал! Дня через три после приезда утром спросил Шурку:

— У нас во дворе есть глина?

— Не знаю, пап, — растерялся Шурка.

— Вот те раз, голова, кто же знает?

— Есть, Василий, за нужником, летось привозили, теперь под снегом, — вмешалась мать.

— Надо наковырять в тазик и навозу из мазанки принести.

— Хорошо, Вася, — мать догадалась, для чего. — Наверно, тряпки какие нужны?

— Нужны.

После завтрака Шурка раскопал снег, ломом наковырял и принес два ведра мерзлой глины. Мать залила ее горячей водой, и пока глина отходила, отец, не дожидаясь, начал забивать тряпками трещину в стене у печки, через которую дул морозный ветер. Он делал все стоя, садиться или наклоняться ему было нельзя, поэтому тряпки Шурка положил на приступок у печи, откуда их отец и брал. Руками он работал очень ловко. Но каждый раз, когда отец выпускал оба костыля из рук и стоял на одной ноге, прислонившись плечом к стене, Шурка боялся, что он упадет. Так и случилось. Отец опрокинулся на рукомойник, висевший в углу, и вместе с ним с грохотом повалился на пол.

— Боже мой, Василий!

Катерина бросилась к мужу. Он тяжело, опираясь на костыли, встал. Мать с Шуркой отвели его и уложили на кровать. Ложился он медленно, осторожно устраивал негнувшуюся в корсете спину.

Мать подняла левую ногу отца и, как чужую, не его, положила рядом с правой.

— Ну вот, отдыхай, мы с Шуркой доделаем.

— Да вот и беда, что вы, а не я, — досадовал отец.

…Через две недели гипс сняли, а еще через месяц Шуркин отец освободился и от корсета. Пугающе красивый из толстой темно-коричневой кожи, схваченный вдоль и поперек светлыми металлическими полосками, лежал он в сенях без надобности.

— Кать, убери его к чертям подальше, — сказал Василий. — За цельный год он мне опротивел.

— Уберу, — с готовностью и радостно сказала мать. — Сейчас, Васенька, поедим, и я выкину его.

После завтрака отец взялся ремонтировать костыли. Он снял резиновые наконечники и в каждый костыль для верной опоры вбил по толстому гвоздю без шляпки.

— Так надежней, мне ведь не прогулки совершать с костылями, работать надо, значит держава, крепость нужна особенная, — пояснил он.

Теперь, когда он встал и пошел по комнате, от гвоздей оставались отметины в полу.

…А вечером приехал старый друг детства отца, Степка Сонюшкин.

«Синегубый» — так его звали оттого, что все лицо и губы у него от контузии на фронте были в синих точках. Он привез две седелки, уздечки и просил за недельку подремонтировать, обещая ставить за это трудодни.

— Знаю я твои трудодни, Степан, еще до войны. Ты мне лошадь, когда надо, дашь?

— Дам, конечно, дам, — говорил Степан, глядя невидящими от ожогов глазами, тускло и покорно. — А ты сделай, у меня еще хомутишко один есть потрепанный, возьмешь?

— А потник-то есть?

— А как же! — с готовностью ответил дядька Степан. — Есть, неважнецкий, правда, но есть.

Когда ушел Синегубый, отец сказал:

— Шурка, а знаешь, я ведь ловко так валенки до войны подшивал. Если взяться за это дело, не пропадем, точно говорю.

Мать радостно слушала эти разговоры и украдкой вздыхала.