Нежить и некромант

Агата Чернышова, 2022

Миджину – молодую девушку – убили накануне свадьбы. И воскресили после похорон. Старого некроманта, путешествующего с целью поиска зелья омоложения, подозревают в убийствах, начавшихся недавно в округе. Молодые девушки умирают от рук злодея в маске накануне свадьбы. И некромант решил воскресить одну из них, чтобы помочь оправдаться и заодно найти колдунью, делающую различные зелья, ведь только нежить чувствует и видит то, что неподвластно живым. Их совместный путь начался на кладбище, там же должен и закончится. Но нежить совершенно не хочет покидать мир живых и решила вести свою игру.

Глава 1

Миджина

— Именем Подземных рек и Всемирного Червя, от которого мы все произошли и в лоно которого вернёмся, прошу тебя, восстань! Встань на полную Луну, чтобы до следующей ходить среди живых и не быть ими узнанной.

Слова доносились до Миджины сквозь ватную пелену и казались песней, слагаемой по кому-то другому. Может, этот мужчина-певец потерял возлюбленную и теперь пытается достучаться до неё там, откуда нет возврату?

И душа потянулась за песней как нитка за иголкой. Слово за слово, стежок за стежком, песня привязывала Миджину к полотну жизни. Увлекала её ароматом свежей листвы и сладких ягод, издревле растущих на старых кладбищах.

Никто их не срывал и не пробовал, потому как дурман в земле с торчащими, обломанными временем надгробиями, напоминающими гнилые зубы чудовища, такой, что после ничего в мире не будет столь же сладким, как вкус дикой рябины или черники.

Разум помутится, такой человек становится вроде кладбищенского сидельца — не в силах уйти далеко, ходит среди могил, то и дело присаживаясь у каждой, и, бессмысленным взором уставившись на таблички, шевелит губами, словно читает имена, как молитвы.

— Встань по моей воле и по воле Создателя!

Веки разлепились, но перед глазами всё так же было темно.

Однако тьма перестала быть непроницаемой завесой, теперь Миджина ощутила себя в тесном ящике, и страх сковал горло. Кричать бы, да голос не вернулся, вместо него из груди вырывались слабые хрипы. Тонкие, как у дядюшки, когда он засиживался в трактире до утра, а потом шёл в поле и валялся в росе, чтобы изгнать хмель.

Сколько так она пробудет здесь, кто она вообще? Миджина прислушалась и затаилась.

Каким-то внутренним чутьём поняла, что вскоре окажется нос к носу со своим спасителем.

— Так, кто тут у нас? — голосом старого ворона спросил мужчина, и в глаза Миджины ударил свет фонаря.

Она попыталась зажмуриться и закрыться от него руками, но он проникал даже во внутренности, причиняя боль, сравнимую с вонзанием иголок в живот.

— Шельма, да ещё и рыжая, — пробормотал мужчина.

Миджина расслышала, хотя, кажется, спаситель говорил на незнакомом наречии. Старом, давно забытом, его и использовали только Тёмные Маги да…

— Будем знакомы, Салбатор де Торес. Некромант.

Миджина вжалась в подушку, на которой лежала и затихла. Вот уж послала нелёгкая спасителя! С некромантами даже здороваться опасно, прокляты они. Как и их создания.

Сейчас заговорит с некромантом, и всё, домой дорогу не найдёт. А кстати, где её дом?

— Я Миджина. А дальше… не помню.

— Вот и хорошо. Вставай. Нам пора в путь.

Миджина ослушаться не посмела и отняла руки от лица. Открывать глаза было по-прежнему больно. Сколько она так пролежала? И почему здесь оказалась? Ответы наверняка были известны её спасителю.

Раз уж она всё равно заговорила с ним, то и дальше отмалчиваться смысла нет. Только разузнает, куда ей идти, и побредёт до дому. В памяти сразу всплыл образ красивой белокаменной усадьбы, чьи колоны увиты розовым плющом.

— У меня ноги слабые, — пробормотала Миджина, но от руки, протянутой незнакомцем, не отказалась. Сидеть в гробу — то ещё удовольствие. Наверное, похоронили по ошибке, если бы не этот домин де Торес, она бы и задохнулась в земле.

От этой мысли в груди стало холодно, но страх был каким-то далёким, нездешним. Так опасаются потери урожая, когда закрома полны зерна. Обидно потерять имущество, но с голоду не помрёшь.

— Сейчас привыкнешь, сразу силу почуешь, — вздохнул седовласый странник в широкополой шляпе и с волосами, доходящими до плеч, а потом уселся на соседнее надгробие, выполненное в виде треснувшего круга с посаженными в центре алыми цветами. Маки — символы тех, кто ушёл до срока.

Миджина за себя порадовалась. Память понемногу возвращалась, так она и фамилию свою вспомнит.

— Шербан, — подал голос некромант, глаз которого Миджина так и не видела. — Ты дочь купца первой гильдии, должна была замуж выйти третьего дня как. Стала жертвой убивца и была похоронена здесь, в стороне от Главного тракта.

Миджина не поверила. Врёт старик! Опутать её хочет, чтобы поддалась сказкам. Фамилию, однако, он назвал правильную, слово отозвалось в памяти смутным образом искусственного прудика, который маменька приказала вырыть в саду, когда она родилась.

— Мне домой надо, — произнесла она сиплым голосом, почувствовав, что может шевелить пальцами ног. — Меня ищут.

— Иди! — крякнул незнакомец. Оказалось, что смеётся. Лицо у него было худое, но гладковыбритое, а волосы серебрились, будто выкрашенные, и вились ухоженными кудрями. Такого оттенка у смертных не бывает. У тех, кого она знала раньше. — Ты себя видела? На человека не похожа. Кол в сердце тебе вгонят, и делов-то!

Он говорил так спокойно, что вот тут-то Миджина и вздрогнула по-настоящему. Не врёт, это сразу понятно. В этом не врёт, и в остальном, значит, правду говорит.

— Я сейчас докурю и пойду, — хмыкнул некромант и посмотрел на Луну, спрятавшуюся среди туч. — А ты оставайся. Ешь лягушек, червей, потому как к пище людей у тебя отвращение, пей из грязной лужи, пока не сдохнешь снова. А мне некогда сопли нежити подтирать. У самого дел по горло.

И с решительным видом, вытряхнув пепел из трубки на землю, да растерев её носком кожаного сапога, старик поднялся и взял заплечную сумку.

— Ты и при жизни, видать, бесполезной куклой была.

Лицо Миджины горело, как от звонких пощёчин. Ей вспомнилось, как нянька отвешивала ей их в детской за малейшее непослушание, пока не видят родители. В глазах дородной женщины Миджина с детства видела лишь ненависть, а когда та истощалась — пустоту.

У няньки забрали её дитя, чтобы она выкормила дочь купчихи, и то померло от голода где-то в дальней деревни у родичей.

Те, наверное, не шибко и следили. Своих ртов навалом. Жизнь в Лесном краю жестока и коротка. Но не у всех.

— Погодите! — Миджина так громко вскрикнула, видя, что некромант уходит, что даже пошатнулась. А вороны на деревьях разом замолкли. Тишина стала почти могильной. — Я хочу с вами.

Некромант ничего не ответил. Повернулся, снова посмотрел на небо, на котором вновь царственно выплыла полная Луна, и махнул рукой. Миджина, подобрав юбки светлого платья, богатого, украшенного кружевами и жемчугом, припустила следом.

Она старалась смотреть под ноги, чтобы не упасть ненароком. Силы пока не вернулись, девушка чувствовала себя куклой на тонких ниточках, которые вверху кто-то основательно перепутал, и теперь размалёванная деревяшка не могла и шагу ступить, чтобы не вызвать со стороны взрыв смеха своей неуклюжестью.

Только Миджине было не до смеха. Но это ничего, домин де Торес, его имя она запомнила так чётко, что сама себе удивлялась, поможет.

Раньше память на имена и посторонние лица у Миджины была плохой.

Да и зачем купеческой дочери все эти посторонние?! Мужа запомнит, и ладно! А у того приказчик будет, чтобы всех по именам переписывать!

Миджина вздохнула. Как там эти люди, которых она почти не помнила, без неё? Плачут? Она ведь замуж должна была выйти!

Остаётся только вздыхать и привыкать к компании грубого и опасного человека. А там она подумает и решит, что к чему и зачем!

Добраться бы до жилья людей. До зеркала. Почему-то Миджина была уверена, что раньше слыла красавицей. Огненной «фрамусет», что на едином наречии означало «белолицая красавица». Миджина вспомнила, как любила смотреть на себя в серебряное стекло, которое отец выменял у восточных торговцев.

А вот на руки свои она сейчас старалась не обращать внимания. Неживые, бледно-серые, с пятнами, как пергаментная бумага, в которую купцы заворачивали заморский табак.

Вскоре кладбище осталось позади. Стоило ступить за ограду, как вороны, доселе хранившие молчание, разом всполошились и прокаркали вслед, будто хотели вернуть их или хотя бы прокричать проклятие.

И тут же пришёл холод. Стылое ощущение в груди, такое бывает, наверное, когда выгоняют голой на мороз.

В этих краях морозы — редкость. Миджина вообще не помнила, когда так замерзала, но молчала, боясь, что некромант снова решит её прогнать. Сначала она выяснит, что к чему, а уж потом…

— Дрожишь? — не оборачиваясь, спросил он. И тут же остановился, чтобы снять с себя плащ и накинуть Миджине на плечи. Стало чуть легче. Холод отступил, но ещё таился где-то в груди. — Надо тебе одежёнку справить. В подвенечном платье, а поверх в старом дорожном плаще будешь привлекать ненужное внимание.

— Зачем я вам? — зубы стучали от холода, но Миджина решила больше не медлить. Вдруг окоченеет и совсем не узнает о цели некроманта.

Никто из них не воскрешает, какое ужасное слово, мёртвых просто так. Затратно, силы нежить тянет, значит, надолго ей на земле не остаться. А знать, кто её убил и почему, хотелось.

Домин де Торес прибавил шагу, но она уже могла идти ровно, не заваливаясь в стороны.

— Помнишь лицо убийцы? Нет? — проговорил он на ходу, сплёвывая в сторону. — Вспомнишь. Мне он позарез нужен, понимаешь?

Миджина понимала лишь одно: ей надобен этот некромант. Без него ей не жить, пусть даже так, как сейчас.

— Ты поможешь мне его найти, — усмехнулся де Торес и вышел к городским воротам.

Салбатор де Торес

— Держись за мной и не болтай, пока не подам вот такой знак, — Салбатор де Торес говорил заученный текст, скрещивал пальцы между собой, показывая условный знак, а сам думал о том, что в этот раз дал маху.

Обычно он чуял потенциал того, кого воскрешал. А тут рыжеволосая девица с глазами-вишнями и такого же цвета полными изогнутыми губами. Картинка.

И это прескверно. Куда с такой не придёшь, сразу внимания привлечёшь, а в его деле это совсем лишнее.

— Доброго дня, верные стражи города! — обратился он к двум толстым охранникам с пищалями наперевес. Наверное, нерабочими, так, для устрашения.

Городок Цинсидирос маленький, здесь никогда ничего не происходит, а если и случается, то на то воля Создателя. Или ещё кого, пострашнее.

— Нам бы с дочкой в город попасть, мы паломники из самого Мурена. Ноги в кровь стоптали. Пока шли, промокли и издрогли.

Стражники с подозрением уставились на белое платье нежити, выглядывающее из-под плаща. Ясно, что в подвенечном наряде по дорогам Главного тракта не ходят, тут и слепой скумекает, что к чему.

Салбатор вздохнул и полез во внутренний карман за серебряными монетами. Расходов впереди немерено! И всё из-за неё, рыжей шельмы! Создатель мудр, он просто так такие огненные волоса не раздаёт кому попало!

— А что это вы по ночам при полной Луне бродите? Не знаете, что нечисть в это время выходит на охоту? — главный стражник попробовал каждую монету на зуб, да спрятал обе в мешочек у пояса, игнорируя протянутую руку подчинённого.

Салбатор вздохнул, как бы сокрушаясь, и ответил миролюбивым тоном:

— Вот и я дочке говорю, что до утра обождать бы, да она заладила: «Хочу, грит, фонтан музыкальный услышать на рассвете». Дашь им образование, а они потом глупостями болеют. Да и не только ими, Милена-то у меня смирная, только кожной проказой больна, вот мы и отправились на воды Марамуреша.

Нежить за его спиной заёрзала, и Салбатор мысленно ругнулся. Как бы не выдала себя.

— Так там же и помереть можно, — ухнул второй стражник, до этого с интересом рассматривающего девушку, и так и норовившего обойти Салбатора, чтобы заглянуть ей под капюшон. Но услышав про проказу, осенил себя перстнем Создателя, и отступил за спину старшего товарища.

— Ну сами посудите! Тут либо пан, либо пропал. Неужто моей Милене страдать всю жизнь?!

— Меня Миджиной зовут, — глухо произнесла нежить, и Салбатор понял, что всё-таки пропали они.

Как говорил его покойный учитель: «Если баба дура, то нежить из неё выйдет худшей породы. Это красотке можно быть пробкой, знай улыбайся, а нежить либо умная, либо кол ей в сердце, и пусть себе спит до Страшного Суда!»

Колья у Салбатора были. Тонкие, наточенные, как полагается, из осины. И рука всё так же крепка, как в тот миг, когда он, двадцати лет отроду, не вогнал первый кол в сердце Чёрной ведьмы. А ведь как она на него смотрела!

Как молила о пощаде, обнажая спелую полную грудь! Да что там вспоминать, он о ней и не забывал никогда, снилась, шельма, часто!

— Ты что ж и не отец ей вовсе?! — возмутился было главный стражник, и Салбатор уже потянулся в сумку за колом, чтобы вонзить в сердце нежити, а потом объяснить, что вот ведь какая штука, дочь это была, да по дороге отцу глаза нечистые отвели и подменили его кровинку.

Но тут произошло нечто совсем из ряда вон выходящее. Его нечисть пару часов отроду скинула капюшон и прошипела пару слов на древнем наречии, которое уж никак не могла знать при жизни, и зыркнула глазищами на обоих стражей порядка.

— Засыпай и проснись с рассветом, А, проснувшись, забудь всё это, — шелестели слова заклятия, и ближайшие кусты разом сбросили зелёные листья.

Салбатор мог бы поклясться, что слышал, как упали две пичуги, сидящие на ветках близлежащего дуба. Он оглянулся по сторонам, чтобы проверить, не видел ли их с девицей кто посторонний. Направленное заклятие, которое применила нежить, действует только на тех, на кого положено.

А использовать его и вовсе запрещено, если нет лицензии ведьмы. Белой, разумеется. Заклятье только вот из запрещённых, ну да ладно, кажись, их пронесло.

Салбатор де Торес был из славного рода ведьмаков, но и он понимал, что не всё, что разрешено, позволено, и не все, что позволено, подходит под ситуацию.

— Где ты этому научилась? — спросил он как бы между прочим свою нежить, когда они миновали ворота и зачарованных стражников. Через полчаса бедолаги очнутся и подумают, что напились, вот и голова болит.

Салбатор постарался доправить не шибко умелые потуги нежити.

— Не знаю, — растерянно пробормотала последняя, и Салбатору подумалось, что сейчас она расплачется. — Само на ум пришло.

— Ну полно, ты молодец, только впредь, если говорю молчать, это значит, молчать, даже если я назову тебя Тарасиком.

Нежить кивнула. Ну хоть поняла, дурочка, а то бы беды не миновать!

— Узнаешь места? — тем временем продолжил расспрос Салбатор, специально ведя нежить окольными путями и через такие переулки, где никого никогда не спрашивают, кто он и откуда.

Прирезать могут, а спрашивать не станут.

— Нет, — ответила девица. — Не совсем. Почему вы забрали монеты, которые дали стражникам, обратно?

О, как! Нежить с принципами — это что-то новенькое!

И голос у неё стал звонче, совсем как у живой. Значит, пошло дело, а там и остальное сладится.

— Потому что они нас не пропустили, значит, не заработали, — проворчал он и осторожно спросил: — Ты помнишь своего убийцу? Точно, нет?

— Я даже не помню, умирала ли вообще, домин де Торес, — в тоне голоса нежити послышались язвительные нотки. Вот бабы: только очухалась, а ни спасибо, ни здрасти, ни в ноги бухнуться, а только претензии выкатывать да в его силе сомневаться!

Упокоить бы её, да нужна, шельма! А с такими новоприобретёнными навыками, как чёрные заклятья, кажется, он напал на след того, кого так долго искал!

Нет, раз Создатель привёл его к этой могиле, указал путь, надо ему следовать.

— Теперь точно молчи! — бросил он через плечо и постучал трижды в покосившуюся, тёмную от времени деревянную дверь. — Тадеуш, не надо ли свежих червей для завтрашней рыбалки? Я тут банку накопал.

За дверью сразу послышалась возня, щёлкнул затвор, и в узкую щёлку высунулся толстый красный нос его приятеля. Скупщика краденых артефактов и владельца приюта для тёмных, во всех смыслах, личностей.

— Кто там? — дребезжащий стариковский голос не мог обмануть Салбатора.

— Открывай, Тадеуш. Прежних друзей не узнаёшь? Койки нужны да совет!

За дверью всё стихло, Тадеуш носа не прятал, но Салбатор чувствовал, как старый охотник на нечисть разглядывает ту, что стоит у него за спиной. Чует, плут, хотя темно на крыльце, как в камере инквизитора.

— Две койки? — спросил, шамкая и посмеиваясь, хозяин, но дверь открыл и впустил гостей. — Плата вперёд, Сальбатор де Торес. Тройная. За тебя одного. А за неё — ещё две доли.

Спорить была охота, но время поджимало. Чёрные ведьмы подолгу нигде не задерживаются. А ведьмаки и подавно. Нагнать надо убивца девушек и наказать, чтобы на честных людей тень его вины не падала. Мешает дела вести.

Когда-то он, Салбатор де Торес, купался в лучах славы, но теперь предпочитал полутень.

Тадеуш провёл их по пустынному коридору в комнаты наверху. И одёжку нечисти справил вполне сносную.

— Ну, как я выгляжу? А здесь точно нет зеркала? — нечисть засыпала его вопросами и всё крутилась, как дивчина в первый раз на ярмарке.

— Хорошо. Только волосы заколи, чтобы внимания не привлекать, — сурово ответил он, едва удостоив её взглядом.

А смотрел Салбатор, хоть и против воли, на белое, уже несвежее платье нечисти, валявшееся на полу грязной тряпкой. Когда-то в таком же была его Катаржина, стояла в церкви, держа букет полевых лютиков и ромашек.

Они давали друг другу клятву, как на дальней скамье он заметил тень Чёрной ведьмы, убитой им несколько месяцев назад.

Тогда он не придал значения её проклятиям. Чего не скажешь, когда жить хочешь, а чуешь смерть! Он тогда поддался этой шельме, а потом, как попользовал, слова не сдержал. Разве ведьмак может давать слово нечисти?!

Она прокляла его перед тем, как кол вонзился в её сердце. И Катаржина, милая, нежная невеста, стоя у алтаря, увидела, как букет в её нежной ручке превратился в каменный крест. И упала замертво.

Салбатор тогда не был некромантом. Но дал себе слово, что освоит ремесло и воскресит любимую вопреки всем законам, божьим и человеческим. А когда сдержал его, узнал, что время Катаржины истекло.

— Иди спи! Завтра у нас много дел! — прикрикнул он на нежить, и та испуганно вытаращила на него глаза-спелые вишни.

Но подчинилась молча и юркнула в дверь, ведущую в её комнату.