Нежить и некромант

Агата Чернышова, 2022

Миджину – молодую девушку – убили накануне свадьбы. И воскресили после похорон. Старого некроманта, путешествующего с целью поиска зелья омоложения, подозревают в убийствах, начавшихся недавно в округе. Молодые девушки умирают от рук злодея в маске накануне свадьбы. И некромант решил воскресить одну из них, чтобы помочь оправдаться и заодно найти колдунью, делающую различные зелья, ведь только нежить чувствует и видит то, что неподвластно живым. Их совместный путь начался на кладбище, там же должен и закончится. Но нежить совершенно не хочет покидать мир живых и решила вести свою игру.

Глава 3

Миджина

Миджина ничего не почувствовала и посмотрела на домина де Тореса с недоумением. А потом медленно перевела взгляд на отражение в зеркале.

Внутри всё сжалось, как от удара, сердце сначала подскочило к горлу, а потом ухнуло вниз да там и замерло. Миджина не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни отвести взгляда от того, что отражалось в маленьком ручном зеркальце.

Это не могло быть человеком или было им так давно, что уже позабыло каково это! На неё смотрело лицо монстра из сказок няньки о живых мертвецах! Кожа серо-голубая, глаза с прожилками крови, и волосы поблёкшие, словно на них небрежно набросили голубую вуаль.

Нянька очень любила рассказывать, расчёсывая рыжие волосы маленькой Миджины, о том, что наступит день и нежить придёт за ней. Обязательно придёт, если она будет вести себя плохо.

Потому что так не могло быть на свете, чтобы Создатель не покарал непослушных плаксивых девочек, но забрал маленького одуванчика с голубыми, как небо, глазами.

И Миджина верила. Дрожала под одеялом, боясь рассказать родителям, потому что нянька строго-настрого запретила об этом говорить. «Чтобы не накликать беду, домнишоара Шербан».

Накликала всё-таки.

— Кто это? — спросила Миджина, ощущая лишь ватные ноги и онемевшие руки, вцепившиеся в зеркало.

Существо по ту сторону смотрело растерянно, и его синие полные губы задрожали, словно оно собралось заплакать.

— Ты.

— Нет. Не правда, — Миджина решительно мотала головой из стороны в сторону, и существо, будто издеваясь над её попытками всё отрицать, повторяло движения. — Это какая-то магия. Морок. Это всё вы хотите меня извести!

Догадка пришла на помощь растерянному разуму. В ушах зашумело, челюсть свело, и совсем рядом что-то треснуло, будто лёд по весне тронулся на реке.

Миджина перевела взгляд с сосредоточенного Салбатора де Тореса, по-птичьему склонившего голову набок и смотревшего на неё со зловредным прищуром, на зеркало и увидела, что оно раскрошилось в её руках. Волшебное стекло рассыпалось на мелкие осколки, деревянная резная рама треснула от края до края.

Только из порезов на ладонях текла не алая кровь, а тёмно-вишневая, как фруктовое желе для праздника Летнего сбора урожая. Только матушка Гиса, тощая кухарка в возрасте, так и не набравшая весу и доброты в характере, на этот раз пожадничала больше обычного и не положила достаточно желатина.

— Что это? — тихо поскуливала Миджина и трясла головой в знак отрицания. Нет, такого не бывает!

Ей бы хотелось сейчас устроить рёв, даже некрасивую истерику, недостойную купеческой дочери, для которой нанимали учителей из соседней провинции, но всё никак не моглось, сколько Миджина не пыталась.

Сжаться бы сейчас в комок и обхватить голову руками, чтобы убедиться, что она не отвалится как гнилой кочан капусты.

— Нет! Нет! Нет! — шептала она и наконец освободилась от расколотой рамы. Принялась царапать себе лицо, почти не осознавая что делает и выть, тихо, почти по-волчьи оплакивая невозвратную потерю.

— Полно! Совсем уже ополоумела! Как я тебя потом скрою обратно?! — домин де Торес оказался рядом и отвёл её руки от лица.

Миджина видела, заметила сразу, насколько ему неприятно её касаться. И не винила его за это.

Самой противно было. Если она то, что показалось в зеркале, то Создатель должен смилостивиться над монстром и подарить ему вечный сон. Или это уже с ней когда-то случилось?

Салбатор подвёл её к стулу и посадил на него, а потом подал стакан прохладной воды.

— Выпей, не бойся! — он говорил почти ласково, но как с бешеной собакой, которую опасно злить. — Это не та вода.

Мелькнула мысль, что неживые пить и есть не должны, а она, Миджина, вроде бы способна ещё и голод испытывать, и жажду.

— Ты ни то ни другое. Словно между мирами зависла. Вот Чёрная ведьма нам и нужна, чтобы вернуть тебя к жизни. А там и забудешь всё, что было.

Слова Салбатора текли сладким сиропом, и всё же Миджина чувствовала, что в них что-то не так. Они, как кружева на поношенном платье, призванные скрывать неприглядные заплатки.

— Зачем я вам была нужна? — спросила она снова и вцепилась в запястье. Миджину грела мысль, что она доставляет домину неприятность своим касанием. Хотел себе игрушку, так терпи!

— Чтобы поймать твоего убивца, говорю же. А то псы Инквизиции идут по моему следу. Знаю я эту братию, просто так не отстанут, — он снова говорил складно и гладко, но Миджине не верилось в искренность этого странного седовласого господина, у которого в сумке всегда есть кол для таких, как она.

— А что я стану делать потом? — тихо спросила она, дурея от звука собственного голоса. Кажется, или так и есть, что раньше всё было по-другому: и голос, и чувства, и ощущения от мира? Всё.

Она была другой. Живой и готовой любить, девой с быстро бьющимся сердцем, любящей слушать мрачные сказки, потому что они так далеки от того, что её окружает.

— Ответьте мне, — Миджина спрашивала кротко, но неотступно следила за выражением лица Салбатора де Тореса.

— Вернёшься к семье, жениху. Или думаешь, что он уже забыл о тебе? — криво усмехнулся тот и поспешил отойти к столу, на котором лежала заплечная сумка.

Интересно, какие секреты некромант возит с собой, а какие предпочитает оставлять в надёжном месте?

Миджина давно отметила, что её спутник непохож на бродягу. И плащ, и сапоги, даже широкополая шляпа — всё не новое, но добротное. Дорогое.

И волосы у де Тореса не торчат седой паклей, а умаслены редкими маслами, локонами вьются. Откуда-то она знала, что больше в Цинсидиросе ни у кого такой причёски нет.

Всё в некроманте выдавало чужака, но знатного, по какой-то причине предпочитающего скрывать свою личность.

— Я не могу вернуться домой, — она встала и всё не решалась вернуться к себе. Оттягивала момент, когда придётся остаться наедине с новым знанием о себе и что-то решать. — И жениха совсем не помню. И он не помнит меня. Нет у меня прежнего пути.

— И что ты тогда от меня хочешь? Взамен помощи? — он не оборачивался, Миджина видела лишь, как напряглись мышцы его рук.

— Пока не знаю. Только не гоните меня, пока сама не решу уйти. И рассказывайте о мире вокруг. Обо всём.

— Сама вспомнишь, — последовал глухой ответ. — Мир такой гнилой, что не стоит тебе о нём много знать.

Миджина вспыхнула и направилась к двери. Не станет умолять она о помощи, сам сказал, что силы у неё теперь особые.

Прибежит домин к ней под дверь, когда нужда придёт. А она подождёт. И не продешевит. Дочь купца всё-таки.

— Может, и вспомню что ещё, — ответила она, уже берясь за ручку двери. — Только о прошлом. А не об этом вашем новом мире. Хотите помощи, научитесь о ней просить!

И выскользнула почти бесшумно. Даже удивительно как много может человек, если однажды умрёт и воскреснет.

Салбатор

— Держись рядом и вуалетку не поднимай, — Салбатор говорил тихо и поёживался от холода, идущего от его спутницы. И это в самый разгар жаркого сезона!

У Музыкального фонтана было многолюдно, что, впрочем, являлось делом обыденным. Он был единственным чудом не только во всей округе, но и до самого Виндерфлата, столицы Озёрной страны, не сыщешь такого дива. Музыка пела звуками флейты и органа.

— Я его часто раньше слушала, — произнесла нежить ему прямо над правым ухом, и де Торес снова нащупал в сумке осиновый кол. Привычка, чтоб её!

— Значит, вспомнила прошлую жизнь?

— Немного. Мы с женихом гуляли здесь, и он угощал меня солёными орешками.

В толпе можно было разговаривать, не опасаясь быть услышанным. По воскресеньям здесь собираются горожане и после службы в Церкви гуляли, пили прохладный лимонад, уединялись в пышном парке, примыкающем к Городской площади. Всё, как и в других крупных городах Приозёрья.

И так же, как и везде, в толпе праздно шатающихся людей Салбатор остро чувствовал своё одиночество. Инаковость.

И этого уже не смыть никакой святой водой. Вот он человек, а жить с себе подобными никогда не сможет.

«Как и нежить», — мелькнула мысль, но он рьяно отмахнулся от неё, как от гнуса, норовящего выпить кровь. Они с нежитью разные. Может показаться, что это не так, но он знал суть воскрешённых.

— А теперь ты хочешь увидеть, как они умирают. Все те, кто был тебе дорог. И прочие в этой толпе, — сухо заметил Салбатор, бросая обвинения через плечо.

Нежить семенила за ним, стараясь не отставать. И пугливо озиралась, чтобы никто её не забрал.

Со стороны они, должно быть, выглядят как отец с дочерью, воспитанной в строгости и боязни людского греха. Вот и хорошо. Нахалы испугаются его строгого вида, а робкие и так не подойдут.

— Домнишоара, вы обронили, — тонкий слух некроманта уловил тихое пришепетывание позади себя.

— Простите, это не мой платок, — растерялась нежить, а Салбатор сразу схватил её за руку и задвинул за спину, как и полагается ревнивому отцу, оберегающему дочь от охотников за приданным.

— Это наш, спасибо, домин, — ответил он высокому молодому человеку приятной наружности. Именно такой, что располагает собеседника к беседе или обмену любезностями, но стоит незнакомцу отойти, уже ни за что не вспомнишь, как он выглядел.

Идеальная внешность для пса Инквизиции. Или для разной нечисти, притворяющейся человеком.

У Салбатора давно выработался нюх на таких гладких и приятных молодых людей бесцветной наружности.

— Простите, домин, я обратился к вашей супруге без вашего позволения, — незнакомец снял шляпу и слегка поклонился.

— Это моя дочь, — быстро поправил его Салбатор, отметив, как блеснули радостью прозрачные глаза собеседника.

— Разрешите представиться, Петер Болдер, вольный художник и немного изобретатель.

«Только бы нежить не вмешивалась», — подумал Салбатор и пожалел, что сбрил усы. Он любил их подкручивать, когда чуял запах добычи, и с ними было гораздо проще скрывать усмешку.

— Эрнест Тюльреп и моя дочь, Виктория, — благосклонно, с эпатажем знатного дворянина произнёс Салбатор. Он вырос среди аристократов и знал, как ведут себя обнищавшие последние потомки знатных родов. — Простите, нам некогда заводить знакомства. Мы здесь сегодня последний день, вот решили посмотреть на фонтан. Говорят, чудо Приозёрья, а по мне, так орган в церкви звучит лучше.

Салбатор говорил с нескрываемым презрением. И подмечал, как по лицу этого неслучайного человека, а некромант не должен верить в случайности, пробежала болезненная гримаса. Но она тут же сменилась вежливым интересом.

— Домнишоара Виктория тоже так думает? — спросил он, и нежить тут же поддалась на провокацию. Подлетела, как глупый мотылёк на огонь свечи:

— Нет, он чудесен, — пропела она, и Салбатор поморщился.

Как всё-таки нежить может маскироваться! От человека не отличишь, если не иметь чутья некроманта или охотника за ей подобными.

— Разрешите сопроводить вас на прогулку, домин Тюльреп?

Молодой человек был настолько угодлив, что даже приторен. И его манеры льстивого царедворца выводили Салбатора из себя. Он ловил себя на мысли, что вполне мог бы пустить в ход охотничий нож, давно отлежавший дно его сумки.

В толпе даже не заметят, что к чему, только принципы Салбатор соблюдал свято: убивать только нежить. Сначала надо убедиться, что этот прилипала из них. Не инквизитор.

— Вы? Меня и Викторию? Да хватит ли у вас денег, домин, на такую прогулку? Уж простите, но мы люди особого круга и не любим принимать в него чужаков, — фыркнул Салбатор и уже повернулся, чтобы уйти и увлечь за собой нежить, как последняя вцепилась в его руку с такой силой, что от холода свело пальцы:

— Отец, прошу вас!

Ну всё, как по нотам. Другого он и не ожидал! Девицы глупы, даже бывшие девицы. И никакое воскрешение не в силах прибавить ума. Силы особые даёт, а ум — нет!

Он строго посмотрел на нежить, и ты отпустила его руку, а сама вжала голову в плечи, словно он собирался ударить. Наверное, отец бил дочь, вот она сейчас и вспомнила это чувство напряжения перед ещё не сжатым кулаком.

— Хорошо, Виктория, только веди себя смирно!

Большего нежити и не требовалось. Вишнёвые губы изогнулись в улыбке и стали столь соблазнительными, что Салбатору дико захотелось отведать спелой ягоды.

— А вы, домин, учтите, я за вами наблюдаю.

Это было чистой правдой, и Салбатор не собирался её скрывать. Если это тот, о ком он думает, то они поняли друг друга.

Человек, отнявший жизнь пяти девушек, обескровивший их надрезами на шее и запястьях, не мог быть обычным насильником или грабителем. Тем более он оставил их невинными.

Такой тип наверняка уже угадал в нём некроманта. Или, по крайней мере, кого-то, имеющего касательство к Тёмному скрытому миру.

Если Салбатор ошибся, и юноша всего лишь настойчивый поклонник, то через час-два они вежливо попрощаются и исчезнут в толпе.

— Этот фонтан поёт о чём-то грустном, — щебетала нежить, даже разрумянилась, как девица на выданье.

— Вы правы, домнишоара, — шепелявил Болдер и смотрел на круглое каменное строение чаще, чем на нежить. Очень хорошо! — Он был создан, когда одному человеку стало плохо. Его обманули и покинули, предали и оболгали. Но он сделал механизм, который мог выразить его боль. Но его предали снова.

Нежить даже губы приоткрыла, так захватил её поэтикой новый знакомый.

Салбатор наблюдал за ним и не мог не отметить, что он весьма талантлив в риторике, порывист и горяч в движениях. Теперь ничто не напоминало в нём серого молодого человека, это был гигант, мастер.

От него повеяло силой, а какой, Салбатор всё никак не мог распознать. Тёмной или светлой? Нет, он явно не из Инквизиции, те сухие, хваткие и дерзкие, предпочитают не воодушевлять, а вести допросы.

— И кто его обидел? — спросила с придыханием нежить, даже глаза заискрились.

У бортика Музыкального фонтана всегда толпятся парочки. Обещают друг другу всякие глупости, типа любви до гроба, и Салбатор раздражённо протискивался вперёд, внезапно оттеснённый молодёжью в третий ряд.

Острый глаз его сразу заметил, когда Болдер схватил нежить за руку, знал бы, стервец, кого хватает, и наклонился к воде в фонтане, увлекая девицу за собой.

— Разойтись! — рявкнул Салбатор так громко, что перекричал музыку фонтана, и толпа расступилась, отпрянула, как волна с берега Проклятого озера.

— А ну, отстань от неё!

Пришлось схватить нежить за другую руку и потянуть на себя. Внезапно Болдер распрямился и отпустил руку спутницы, что та со всего размаху врезалась ему в грудь, обдав могильной прохладой и запахом трав, мокрых от росы.

Салбатор даже не сразу сообразил, что не так. Следил лишь за рукой Болдера, в которой тот держал какой-то металлический предмет размером с орех и похожий на шестерёнку в механических паровых машинах.

— Тихо, как тихо, — плакала нежить настоящими женскими слезами, как плачут молодые вдовицы по дорогому, ещё не забытому покойнику.

И Салбатор понял причину столь яркой грусти: фонтан замолчал. Оборвал музыку на полувздохе, словно подбитая птица, напоровшаяся грудью на остриё стрелы. Такой стон уже не повторится.

Фонтан замолчал надолго. Или навсегда.