Неточные совпадения
«Увидеть барский дом нельзя ли?» —
Спросила Таня. Поскорей
К Анисье дети побежали
У ней ключи взять от сеней;
Анисья тотчас
к ней
явилась,
И дверь пред ними отворилась,
И Таня входит в дом пустой,
Где жил недавно наш герой.
Она глядит: забытый в зале
Кий на бильярде отдыхал,
На смятом канапе лежал
Манежный хлыстик. Таня дале;
Старушка ей: «А вот камин;
Здесь
барин сиживал один.
Я отвечал, что приехал на службу и
явился по долгу своему
к господину капитану, и с этим словом обратился было
к кривому старичку, принимая его за коменданта; но хозяйка перебила затверженную мною речь.
— Ну, смотри же, хозяюшка, хлопочи, не осрамись; а вас,
господа, прошу за мной пожаловать. Вот и Тимофеич
явился к тебе на поклон, Евгений. И он, чай, обрадовался, старый барбос. Что? ведь обрадовался, старый барбос? Милости просим за мной.
Самгин молчал, пытаясь определить, насколько фальшива ирония и горечь слов бывшего
барина. Туробоев встал, отнес пальто
к вешалке. У него
явились резкие жесты и почти не осталось прежней сдержанности движений. Курил он жадно, глубоко заглатывая дым, выпуская его через ноздри.
Однажды она
явилась к «старому
барину» и доложила, что Сатир просит навестить его. Отец, однако, сам собой идти не решился, а сообщил о желании больного матушке, которая сейчас же собралась и спустилась вниз.
Последними уже
к большому столу
явились два новых гостя. Один был известный поляк из ссыльных, Май-Стабровский, а другой — розовый, улыбавшийся красавец, еврей Ечкин. Оба они были из дальних сибиряков и оба попали на свадьбу проездом, как знакомые Полуянова. Стабровский, средних лет
господин, держал себя с большим достоинством. Ечкин поразил всех своими бриллиантами, которые у него горели везде, где только можно было их посадить.
Господин Харченко
явился к Кочетову знакомиться и заявил ему свое полное сочувствие.
Князь помнил это посещение
к нему доктора; он помнил, что Лебедев еще накануне приставал
к нему, что он нездоров, и когда князь решительно отказался от медицины, то вдруг
явился с доктором, под предлогом, что сейчас они оба от
господина Терентьева, которому очень худо, и что доктор имеет кое-что сообщить о больном князю.
— Он мало что актер скверный, — сказал Абреев, — но как и человек, должно быть, наглый. На днях
явился ко мне, привез мне кучу билетов на свой бенефис и требует, чтобы я раздавал их. Я отвечал ему, что не имею на это ни времени, ни желания. Тогда он, пользуясь слабостью Кергеля
к mademoiselle Соколовой, навалил на него эти билеты, — ужасный
господин.
— И будем в карты играть; я очень рада не слышать разговора разных
господ, которые
являются к моему супругу и ужас что говорят!
— Прежде, когда вот он только что вступал еще в литературу, — продолжала Мари, указывая глазами на Вихрова, — когда заниматься ею было не только что не очень выгодно, но даже не совсем безопасно, — тогда действительно
являлись в литературе люди, которые имели истинное
к ней призвание и которым было что сказать; но теперь, когда это дело начинает становиться почти спекуляцией, за него, конечно, взялось много
господ неблаговидного свойства.
На это приглашение Вихрова
к нему
явился господин высокий, худой и плешивый.
— Помилуйте,
господа, я-то тут при чем! — удивлялся Тетюев. — Я, конечно, сочувствую вам и готов помочь вам всеми силами, потому что настоящий цезаризм касается и меня как представителя земства. Я должен внести свою лепту в общее дело, но ведь вы
являетесь в качестве заводских служащих, как же я
к вам пристану?
— Мужику не то интересно, откуда земля
явилась, а как она по рукам разошлась, — как землю из-под ног у народа
господа выдернули? Стоит она или вертится, это не важно — ты ее хоть на веревке повесь, — давала бы есть; хоть гвоздем
к небу прибей — кормила бы людей!..
— И сами теперь об этом тужим, да тогда, вишь, мода такая была: все вдруг с места снялись, всей гурьбой пошли
к мировому. И что тогда только было — страсть! И не кормит-то
барин, и бьет-то! Всю, то есть, подноготную разом высказали. Пастух у нас жил, вроде как без рассудка. Болонa у него на лбу выросла, так он на нее все указывал: болит! А
господин Елпатьев на разборку-то не
явился. Ну, посредник и выдал всем разом увольнительные свидетельства.
— Как же, сударь, возможно! все-таки… Знал я, по крайней мере, что"свое место"у меня есть. Не позадачится в Москве — опять
к барину: режьте меня на куски, а я оброка добыть не могу! И не что поделают."Ах ты, расподлая твоя душа! выпороть его!" — только и всего. А теперь я
к кому
явлюсь? Тогда у меня хоть церква своя, Спас-преображенья, была — пойду в воскресенье и помолюсь.
— Даже великолепное звание полководца не дает ему на то права, — возразил Белавин. — Величие в Отелло могло
являться в известные минуты, вследствие известных нравственных настроений, и он уж никак не принадлежал
к тем
господам, которые, один раз навсегда создав себе великолепную позу, ходят в ней: с ней обедают, с ней гуляют, с ней, я думаю, и спят.
— Суфлер, ваше превосходительство, — отвечало пальто. — Так как труппа наша имеет прибыть сюда, и госпожа Минаева, первая, значит, наша драматическая актриса, стали мне говорить. «Ты теперь, говорит, Михеич, едешь ранее нашего,
явись, значит, прямо
к господину вице-губернатору и записку, говорит, предоставь ему от меня». Записочку, ваше превосходительство, предоставить приказано.
Он
барин, а они
являются к нему с колпаками в руках и ждут приказаний.
Пока все это происходило, злобствующий молодой аптекарский помощник, с которым пани Вибель (греха этого нечего теперь таить) кокетничала и даже поощряла его большими надеждами до встречи с Аггеем Никитичем, помощник этот шел
к почтмейстеру, аки бы
к другу аптекаря, и, застав того мрачно раскладывавшим один из сложнейших пасьянсов, прямо объяснил, что
явился к нему за советом касательно Herr Вибеля, а затем, рассказав все происшествие прошедшей ночи, присовокупил, что соскочивший со стены человек был исправник Зверев, так как на месте побега того был найден выроненный Аггеем Никитичем бумажник, в котором находилась записка пани Вибель, ясно определявшая ее отношения
к господину Звереву.
— Отчего
к нам так давно не
является господин Зверев?
«Ах, говорит, братец, на тебе записку, ступай ты
к частному приставу Адмиралтейской части, — я теперь, говорит, ему дом строю на Васильевском острову, — и попроси ты его от моего имени разыскать твою жену!..»
Господин частный пристав расспросил меня, как и что, и приказал мне
явиться к ним дня через два, а тем временем, говорит, пока разыщут; туточе же, словно нарочно, наш один мужик встретился со мной в трактире и говорит мне: «Я, говорит, Савелий, твою жену встретил, идет нарядная-пренарядная!..
В то время еще обращали некоторое внимание на нравственную сторону жизни
господ жертвователей, но простодушнейший Артасьев, вероятно, и не слыхавший ничего о Тулузове, а если и слыхавший, так давно это забывший, и имея в голове одну только мысль, что как бы никак расширить гимназическое помещение, не представил никакого затруднения для Тулузова; напротив, когда тот
явился к нему и изъяснил причину своего визита, Иван Петрович распростер перед ним руки; большой и красноватый нос его затрясся, а на добрых серых глазах выступили даже слезы.
— Ну, так что же? Стоит ли и разговаривать об этом черномазом дьяволе? — отозвалась Аграфена Васильевна, но это она говорила не вполне искренно и втайне думала, что черномазый дьявол непременно как-нибудь пролезет
к Лябьевым, и под влиянием этого беспокойства дня через два она, снова приехав
к ним, узнала,
к великому своему удовольствию, что Янгуржеев не
являлся к Лябьевым, хотя, в сущности, тот
являлся, но с ним уже без всякого доклада
господам распорядился самолично унтер-офицер.
— Поехать бы я вас просил, — сказал на это Тулузов, — завтра, часов в одиннадцать утра, когда
господин предводитель только еще просыпается и пьет чай; вы с ним предварительно переговорите, передадите ему, как сами смотрите на мое предложение, а часов в двенадцать и я
явлюсь к нему!
Аггей Никитич, возвратясь из Синькова, конечно, не спал и, прохаживаясь длинными шагами по своей зальце, поджидал, какого рода ответ привезет ему поручик. Тот, не заезжая даже домой,
явился к нему часу во втором ночи. Узнав из записки, как взглянул
господин камер-юнкер на вызов, Аггей Никитич пришел в несказанную ярость.
Тулузов не расспрашивал далее и пошел
к Екатерине Петровне в боскетную, где она по большей части пребывала. Здесь я не могу не заметить, что Тулузов в настоящие минуты совершенно не походил на того, например, Тулузова, который
являлся, приехав из губернского города после похорон Петра Григорьича, то был почти лакей, а ныне шел
барин; походка его была смела, важна; вид надменен; голову свою он держал высоко, как бы предвкушая Владимира не в петлице, а на шее.
—
Господа обыватели! И вы,
господа начальство, — что же видим все мы?
Являются к нам неизвестные люди и говорят всё, что им хочется, возмущая умы, тогда как ещё никто ничего не знает…
Целую ночь я однако ж продумал, лежа в постели: что это за люди и что за странный позыв у них
к самой беспричинной и самой беззаветной откровенности? Думал, решал и ничего не решил; а наутро только что сел было за свою записку, как вдруг
является совсем незнакомый
господин, среднего роста, белый, белобрысый, с толстыми, бледными, одутловатыми щеками, большими выпуклыми голубыми глазами и розовыми губками сердечком.
Бакин. Ведь эти
господа миллионщики любят
являться прямо
к третьему звонку.
— Что тут сказать! — возразил Лежнев, — воскликнуть по-восточному: «Аллах! Аллах!» — и положить в рот палец от изумления — вот все, что можно сделать. Он уезжает… Ну! дорога скатертью. Но вот что любопытно: ведь и это письмо он почел за долг написать, и
являлся он
к тебе по чувству долга… У этих
господ на каждом шагу долг, и все долг — да долги, — прибавил Лежнев, с усмешкой указывая на post-scriptum.
Явилась откуда-то успевшая до красноты заплакаться горничная Глаша в фартучке и, признав в Саше
барина, стала
к нему под покровительство; и уже через пять минут привычно забегала возле стола, привычно кокетничая.
По взятии Азова Ромодановский писал уже
к Петру таким образом: «Вем, что паче многих в трудех ты,
господине, пребываешь и нам желаемое исполняешь, и по всему твоему делу мнил тя быть подобна многим: верою
к богу — яко Петра, мудростию — яко Соломона, силою — яко Сампсона, славою — яко Давида, а паче, что лучшее в людех, чрез многие науки изобретается и чрез продолжные дни снискательства их, то в тебе,
господине, чрез малое искание все то
является, во всяком полном исправном том виде» (Устрялов, приложение
к II тому, II, 65).
То грезилось
господину Голядкину, что находится он в одной прекрасной компании, известной своим остроумием и благородным тоном всех лиц, ее составляющих; что
господин Голядкин в свою очередь отличился в отношении любезности и остроумия, что все его полюбили, даже некоторые из врагов его, бывших тут же, его полюбили, что очень приятно было
господину Голядкину; что все ему отдали первенство и что, наконец, сам
господин Голядкин с приятностью подслушал, как хозяин тут же, отведя в сторону кой-кого из гостей, похвалил
господина Голядкина… и вдруг, ни с того ни с сего, опять
явилось известное своею неблагонамеренностью и зверскими побуждениями лицо, в виде
господина Голядкина-младшего, и тут же, сразу, в один миг, одним появлением своим, Голядкин-младший разрушал все торжество и всю славу
господина Голядкина-старшего, затмил собою Голядкина-старшего, втоптал в грязь Голядкина-старшего и, наконец, ясно доказал, что Голядкин-старший и вместе с тем настоящий — вовсе не настоящий, а поддельный, а что он настоящий, что, наконец, Голядкин-старший вовсе не то, чем он кажется, а такой-то и сякой-то и, следовательно, не должен и не имеет права принадлежать
к обществу людей благонамеренных и хорошего тона.
— На все есть известная форма-с.
Явитесь к секретарю его превосходительства и потом отнеситесь, как следует,
к господину правителю канцелярии. Просьба есть?..
Господин Голядкин-младший действительно находился до сих пор в другой маленькой комнатке и что-то спешно писал; теперь, видно, понадобилось — и он
явился, с бумагами под мышкой, подошел
к его превосходительству и весьма ловко, в ожидании исключительного
к своей особе внимания, успел втереться в разговор и совет, заняв свое место немного по-за спиной Андрея Филипповича и отчасти маскируясь незнакомцем, курящим сигарку.
И только что
господин Голядкин начинал было подходить
к Андрею Филипповичу, чтоб перед ним, каким-нибудь образом, так или этак, оправдаться и доказать ему, что он вовсе не таков, как его враги расписали, что он вот такой-то да сякой-то и даже обладает, сверх обыкновенных, врожденных качеств своих, вот тем-то и тем-то; но как тут и
являлось известное своим неблагопристойным направлением лицо и каким-нибудь самым возмущающим душу средством сразу разрушало все предначинания
господина Голядкина, тут же, почти на глазах же
господина Голядкина, очерняло досконально его репутацию, втаптывало в грязь его амбицию и потом немедленно занимало место его на службе и в обществе.
Матушка вышла из кабинета тоже вся красная в лице и объявила во всеуслышание, чтоб
господина Слёткина ни под каким видом
к ней вперед не допускать; а коли Мартына Петровича дочери вздумают
явиться — наглости, дескать, на это у них станет, — им также отказывать.
— Ну, пусть. Ну, допустим, обе они живы. Так ведь они теперь замужем, своя семья у них, дети. И вдруг
явишься ты, беспаспортный, беглый из Сибири… Думаешь — обрадуются? Что им с тобой делать?.. Имейте в виду,
господа, — повернулся опять полковник с своим поучением
к молодежи, — я знаю этих людей: чем опытнее бродяга, чем больше исходил свету, тем глупее в житейских делах.
Сахатов. Там у Анны Павловны сели в винт, а я, как остающийся за штатом… да, кроме того, интересующийся сеансом, вот
являюсь к вам… Что ж, будет сеанс? Леонид Федорович. Будет, непременно будет! Сахатов. Как же, и без медиумической силы
господина Капчича?
На следующее утро, едва я успел проснуться, как в спальню вошел молодой казак и почтительно остановился у двери. Он кинул быстрый и, как мне показалось, слегка насмешливый взгляд на наши переметные сумы, в беспорядке лежавшие на ковре, на принадлежности нашего далеко не щегольского дорожного костюма и затем сообщил, что он прислан «
барином» для услуг. «
Барин» присылали вчера звать меня на «вечерку», но меня нельзя было добудиться. Теперь приказывают лично
явиться к нему в канцелярию за бумагой.
Это, вероятно,
господин Андашевский представил все вашему сиятельству в превратном виде; но в этих статьях ни я, ни
господин Шуберский нисколько не участвовали; а что они
являются, так потому, что дело это огласилось на весь Петербург и что оно не выдумано, а факт, так я даже доказательство имею на то: госпожа Сонина, бывшая близкою особою
господина Андашевского, прислала мне письмо, удостоверяющее, что все напечатанное в газетах совершенно справедливо, и
к этому присоединила даже собственноручную записку
господина Андашевского, подтверждающую этот факт, прося все это представить вашему сиятельству, что я и исполняю в настоящем случае!..
Князь Янтарный(немного привставая с своего кресла и прижимая вместе с наклонением головы руку
к сердцу). Pardon, madame, что я
являюсь к вам в этой ливрее нашей, — но я приехал
к вам почти официально, чтобы бесконечно благодарить вас за ваше доброе участие, которое, как вот Дмитрий Дмитрич (показывает на Мямлина) передавал мне, вы принимали в определении моем на место
господина Вуланда.
При таком-то настроении ее сердца, летом, на даче в Кунцове, застает ее действие повести. В короткий промежуток времени
являются пред нею три человека, из которых один привлекает
к себе всю ее душу. Тут есть, впрочем, и четвертый, эпизодически введенный, но тоже не лишний
господин, которого мы тоже будем считать. Трое из этих
господ — русские, четвертый — болгар, и в нем-то нашла свой идеал Елена. Посмотрим на всех этих
господ.
Комедия Ефимьева состояла из двух лиц: одного, пожилого
господина, затевающего устроить театр, и другого, молодого человека, который, чтоб отвратить первого — своего хорошего приятеля — от этого предприятия,
является, для определения в актеры, в разных видах и костюмах: дразнит и дурачит бедного антрепренера и, наконец, поселяет в нем отвращение
к театру.
— Я много слыхал о вашем удивительном таланте; я уверен, что здешние
господа ставят за честь оказывать всевозможное покровительство такому превосходному поэту, — отвечал итальянец, — и потому осмелился
к вам
явиться…
Но мысли его приняли другой оборот, когда на следующее утро, за завтраком,
явились к нему двое
господ, весьма похожих на мосье Лебёфа, только помоложе (все французские пехотные офицеры на одно лицо), и, объявив свои имена (одного звали m-r Lecoq, другого m-r Pinochet — оба служили лейтенантами «au 83-me de ligne»), отрекомендовали себя Борису Андреичу в качестве секундантов «de notre ami, m-r Lebo euf», [«Нашего друга,
господина Лебёфа» (фр.).] присланных им для принятия нужных мер, так как их приятель, мосье Лебёф, никаких извинений не допустит.
К вам
является господин очень чисто одетый, очень скромного, тихого вида; он вяло раскланивается, вяло опускается в кресло, начинает вертеть шляпу между коленями и молчит; молчит час, другой, третий, изредка разве, и то весьма лаконически, отвечая на вопросы и скрепляя слова свои грустной улыбкой.
— А как же, — отвечал Артемий. — Есть клады, самим
Господом положенные, — те даются человеку, кого Бог благословит… А где, в котором месте, те Божьи клады положены, никому не ведомо. Кому
Господь захочет богатство даровать, тому тайну свою и откроет. А иные клады людьми положены, и
к ним приставлена темная сила. Об этих кладах записи есть: там прописано, где клад зарыт, каким видом
является и каким зароком положен… Эти клады страшные…
— Mais… imaginez-vous, cher baron [Но… представьте себе,
господин барон (фр.).], администрация отдает человека под надзор полиций за зловредность его действий, за явный призыв
к неповиновению власти, за публичный скандал, за порицания, наконец, правительственного и государственного принципа, администрация даже — каюсь в том! — оказала здесь достаточное послабление этому
господину, а его преосвященство — как сами видите — вдруг изволит
являться с претензиями на наше распоряжение, требует, чтобы мы сняли полицейский надзор!