Неточные совпадения
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей,
читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских ужасов никак не понимал, почему все
Русские так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал, что я урод или что так Карлсбад
на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу, что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Тут только Левин вспомнил заглавие фантазии и поспешил
прочесть в
русском переводе стихи Шекспира, напечатанные
на обороте афиши.
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь
на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли,
русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
Против моего ожидания, оказалось, что, кроме двух стихов, придуманных мною сгоряча, я, несмотря
на все усилия, ничего дальше не мог сочинить. Я стал
читать стихи, которые были в наших книгах; но ни Дмитриев, ни Державин не помогли мне — напротив, они еще более убедили меня в моей неспособности. Зная, что Карл Иваныч любил списывать стишки, я стал потихоньку рыться в его бумагах и в числе немецких стихотворений нашел одно
русское, принадлежащее, должно быть, собственно его перу.
Он ничего
русского не
читает, но
на письменном столе у него находится серебряная пепельница в виде мужицкого лаптя.
За кофе
читал газеты. Корректно ворчали «
Русские ведомости», осторожно ликовало «Новое время», в «
Русском слове» отрывисто, как лает старый пес, знаменитый фельетонист скучно упражнялся в острословии, а
на второй полосе подсчитано было количество повешенных по приговорам военно-полевых судов. Вешали ежедневно и усердно.
Она иногда
читала, никогда не писала, но говорила хорошо, впрочем, больше по-французски. Однако ж она тотчас заметила, что Обломов не совсем свободно владеет французским языком, и со второго дня перешла
на русскую речь.
Один из них
прочитал и сам написал вопрос: «
Русские люди, за каким делом пришли вы в наши края, по воле ветров,
на парусах? и все ли у вас здорово и благополучно?
За монастырской стеной вотяки,
русские приносят
на жертву баранов и телят, их тут же бьют, иеромонах
читает молитвы, благословляет и святит мясо, которое подают в особое окно с внутренней стороны ограды.
В ноябре 1944 года я
прочел от Союза писателей в помещении Союза
русских патриотов публичный доклад
на тему «
Русская и германская идея».
Я, конечно, его не
читал и в данном случае пользуюсь цитатами Л. И. Шренка, автора книги «Об инородцах Амурского края».] слышал в 1808 г.
на Сахалине, что по западную сторону острова часто появлялись
русские суда и что
русские в конце концов своими разбойничествами заставили туземцев одну их часть изгнать, другую перебить.
Верно, вы
читали его и согласитесь, что это приятное явление
на русском словесном поле.
Советую тебе подписаться
на Журнал землевладельцев…будешь доволен. Когда-то мы опять будем говорить об
русском вопросе? Я
читаю все, что пишется об этом в «
Русском вестнике», «Современнике» и «Атенее»…
Я их начинаю переделывать
на русские нравы, но хочу, чтобы вы
прочли эту книжку.
Балаклава взята
русскими — три тысячи врагов легло
на месте. Завтра будем
читать это в газетах… [Написано карандашом — крупно. Слух был неверный, радость преждевременная.]
Соловьев взял
на себя обучить девушку грамматике и письму. Чтобы не утомлять ее скучными уроками и в награду за ее успехи, он будет
читать ей вслух доступную художественную беллетристику,
русскую и иностранную. Лихонин оставил за собою преподавание арифметики, географии и истории.
— Ну, возьми вот книгу и
прочти! — сказал Павел, показывая
на лежащую
на столе «
Русскую историю».
Недели через три после состояния приказа, вечером, Петр Михайлыч, к большому удовольствию капитана,
читал историю двенадцатого года Данилевского […историю двенадцатого года Данилевского. — Имеется в виду книга
русского военного историка А.И.Михайловского-Данилевского (1790—1848) «Описание Отечественной войны в 1812 году».], а Настенька сидела у окна и задумчиво глядела
на поляну, облитую бледным лунным светом. В прихожую пришел Гаврилыч и начал что-то бунчать с сидевшей тут горничной.
Никогда не забыть мне беседы в редакции «
Русских ведомостей», в кабинете В.М. Соболевского, за чаем, где Н.К. Михайловский и А.И. Чупров говорили, что в России еще не народился пролетариат, а в ответ
на это Успенский привел в пример моих только что напечатанных «Обреченных», попросил принести номер газеты и заставил меня
прочитать вслух.
В «
Русских ведомостях» изредка появлялись мои рассказы. Между прочим, «Номер седьмой», рассказ об узнике в крепости
на острове среди озер. Под заглавием я написал: «Посвящаю Г.А. Лопатину», что, конечно,
прочли в редакции, но вычеркнули. Я посвятил его в память наших юных встреч Герману Лопатину, который тогда сидел в Шлиссельбурге, и даже моего узника звали в рассказе Германом. Там была напечатана даже песня «Слушай, Герман, друг прекрасный…»
— По части
русской беллетристики? Позвольте, я что-то
читал… «По пути»… или «В путь»… или «
На перепутье», что ли, не помню. Давно
читал, лет пять. Некогда.
Что же до людей поэтических, то предводительша, например, объявила Кармазинову, что она после чтения велит тотчас же вделать в стену своей белой залы мраморную доску с золотою надписью, что такого-то числа и года, здесь,
на сем месте, великий
русский и европейский писатель, кладя перо,
прочел «Merci» и таким образом в первый раз простился с
русскою публикой в лице представителей нашего города, и что эту надпись все уже
прочтут на бале, то есть всего только пять часов спустя после того, как будет прочитано «Merci».
«Имею удовольствие препроводить Вам при сем жития святых и книгу Фомы Кемпийского «О подражании Христу».
Читайте все сие со вниманием: тут Вы найдете вехи, поставленные нам
на пути к будущей жизни, о которой Вы теперь болеете Вашей юной душой. Еще посылаю Вам книгу,
на русском языке, Сен-Мартена об истине и заблуждениях. Перевод очень верный. Если что будет затруднять Вас в понимании, спрашивайте меня. Может быть, при моей душевной готовности помогать Вам, я и сумею растолковать».
Я уже совсем было собрался
прочитать лекцию о свойствах
русского крестьянина, но Очищенный
на первых же словах прервал меня.
Они, получая «Ниву» ради выкроек и премий, не
читали ее, но, посмотрев картинки, складывали
на шкаф в спальне, а в конце года переплетали и прятали под кровать, где уже лежали три тома «Живописного обозрения». Когда я мыл пол в спальне, под эти книги подтекала грязная вода. Хозяин выписывал газету «
Русский курьер» и вечерами,
читая ее, ругался...
Я
читал пустые книжонки Миши Евстигнеева, платя по копейке за прочтение каждой; это было дорого, а книжки не доставляли мне никакого удовольствия. «Гуак, или Непреоборимая верность», «Францыль Венециан», «Битва
русских с кабардинцами, или Прекрасная магометанка, умирающая
на гробе своего супруга» и вся литература этого рода тоже не удовлетворяла меня, часто возбуждая злую досаду: казалось, что книжка издевается надо мною, как над дурачком, рассказывая тяжелыми словами невероятные вещи.
Я уже
прочитал «Семейную хронику» Аксакова, славную
русскую поэму «В лесах», удивительные «Записки охотника», несколько томиков Гребенки и Соллогуба, стихи Веневитинова, Одоевского, Тютчева. Эти книги вымыли мне душу, очистив ее от шелухи впечатлений нищей и горькой действительности; я почувствовал, что такое хорошая книга, и понял ее необходимость для меня. От этих книг в душе спокойно сложилась стойкая уверенность: я не один
на земле и — не пропаду!
А в гостиной меж тем Володин утешал хозяйку обещанием достать непременно майский номер «
Русской Мысли» и
прочесть рассказ господина Чехова. Передонов слушал с выражением явной скуки
на лице. Наконец он сказал...
Я не счел, однако ж, нужным останавливаться
на этих недостатках, ибо для нас,
русских, самые преувеличения иностранцев очень поучительны.
Читая рассказываемые про нас небылицы, мы, во-первых, выносим убеждение, что иностранцы — народ легкомысленный и что, следовательно, в случае столкновения, с ними очень нетрудно будет справиться. Во-вторых, мы получаем уверенность, что перьями их руководит дурное чувство зависти, не прощающее России той глубокой тишины, среди которой происходит ее постепенное обновление.
Юрий вздрогнул от негодования,
прочтя надпись
на польском языке: «Сигизмунд король польский и царь
русский».
Все это вместе решило меня сделать первый опыт
на русском языке. Охотников до уженья много
на Руси, особенно в деревнях, и я уверен, что найду в них сочувствие. Прошу только помнить,
читая мою книжку, что она не трактат об уженье, не натуральная история рыб. Моя книжка ни больше ни меньше как простые записки страстного охотника: иногда поверхностные, иногда односторонние и всегда неполные относительно к обширности обоих предметов, сейчас мною названных.
Прищурив глаза, обесцвеченные болезнью и печальные,
русский слабым голосом
прочитал надпись
на открытке и хорошо улыбнулся старику, а тот сказал ему...
Предостерегаю вас:
читать эти брошюры, как обыкновенно путные книги
читают, с начала до конца — труд непосильный и в высшей степени бесплодный. Но перелистовать их, с пятого
на десятое, дело не лишнее. Во-первых, для вас сделается ясным, какие запретные мысли
русский грамотей находится вынужденным прятать от бдительности цензорского ока; во-вторых, вы узнаете, до каких пределов может дойти несознанность мысли, в счастливом соединении с пустословием и малограмотностью.
Одним только утешаюсь: лет через тридцать я всю эту историю, во всех подробностях,
на страницах"
Русской старины"
прочту. Я-то, впрочем, пожалуй, и не успею
прочитать, так все равно дети
прочтут. Только любопытно, насколько они поймут ее и с какой точки зрения она интересовать их будет?
— И вы не тот, что в Воронеже… Мне первый
на вас указал Казанцев, потом Андреев-Бурлак рассказывал о своей поездке по Волге и о вас… Стихи ваши
читаю в журналах.
Прочла ваших «Обреченных» в «
Русских ведомостях», то самое, что вы мне рассказывали о работе
на белильных заводах.
Через несколько дней я получил программу
на веленевой бумаге и пригласительный почетный билет от богача И. А. Кощелена, создателя «
Русской мысли». Концерт был частный, билеты были распределены между знакомыми, цензуры никакой. Я ликовал. Еще бы, я, начинающий поэт, еще так недавно беспаспортный бродяга, и вдруг напечатано: «Стихотворение В. А. Гиляровского —
прочтет А. И. Южин».
— Так; ты прилечь здесь можешь, когда устанешь. Часто и все чаще и чаще она стала посылать его к Онучиным, то за газетами, которые потом заставляла себе
читать и слушала, как будто со вниманием, то за узором, то за
русским чаем, которого у них не хватило. А между тем в его отсутствие она вынимала из-под подушки бумагу и скоро, и очень скоро что-то писала. Схватится за грудь руками, подержит себя сколько может крепче, вздохнет болезненно и опять пишет, пока
на дворе под окнами раздадутся знакомые шаги.
Вечером мы были
на рауте у председателя общества чающих движения воды, действительного статского советника Стрекозы. Присутствовали почти все старики, и потому в комнатах господствовал какой-то особенный, старческий запах. Подавали чай и
читали статью, в которой современная
русская литература сравнивалась с вавилонскою блудницей. В промежутках, между чаем и чтением, происходил обмен вздохов (то были именно не мысли, а вздохи).
Перебирая в уме кары, которым я подлежу за то, что подвозил Шалопутова
на извозчике домой, я с ужасом помышлял: ужели жестокость скорого суда дойдет: до того, что меня засадят в уединенную комнату и под наблюдением квартального надзирателя заставят
читать передовые статьи «Старейшей
Русской Пенкоснимательницы»?
— Позвольте мне вас предостеречь, батюшка. Вы, кажется,
русской? Молодой человек спрятал поспешно в карман бумагу, которую
читал своим товарищам, и, взглянув недоверчиво
на купца, отвечал отрывистым голосом...
— А, так она его
читала? Не правда ли, что оно бойко написано? Я уверен был вперед, что при чтении этого красноречивого послания
русское твое сердце забьет такую тревогу, что любовь и места не найдет. Только в одном ошибся: я думал, что ты прежде женишься, а там уж приедешь сюда пировать под картечными выстрелами свою свадьбу: по крайней мере я
на твоем месте непременно бы женился.
Долгов в каждый момент своей жизни был увлечен чем-нибудь возвышенным: видел ли он, как это было с ним в молодости, искусную танцовщицу
на сцене, — он всюду кричал, что это не женщина, а оживленная статуя греческая;
прочитывал ли какую-нибудь книгу, пришедшуюся ему по вкусу, — он дни и ночи бредил ею и даже прибавлял к ней свое, чего там вовсе и не было; захватывал ли во Франции власть Людовик-Наполеон, — Долгов приходил в отчаяние и говорил, что это узурпатор, интригант; решался ли у нас крестьянский вопрос, — Долгов ожидал обновления всей
русской жизни.
Но уже близилось страшное для матерей. Когда появились первые подробные известия о гибели «Варяга»,
прочла и Елена Петровна и заплакала: нельзя было
читать без слез, как возвышенно и красиво умирали люди, и как сторонние зрители, французы, рукоплескали им и
русским гимном провожали их
на смерть; и эти герои были наши,
русские. «
Прочту Саше, пусть и он узнает», — подумала мать наставительно и спрятала листок. Но Саша и сам
прочел.
Читал профессор
на 4 языках кроме
русского, а по-французски и немецки говорил как по-русски.
Потом пригласил меня приезжать, как можно чаще, к нему, обещая
прочесть мне много кой-чего «важного и забавного»; потом, взяв слово, что завтра мы приедем к нему обедать, отпустил нас с Шатровым, осыпав меня множеством любезностей
на русском и даже
на французском языке.
Последнее житейское событие, обратившее
на себя внимание Писарева, — было публичное собрание Общества любителей
русской словесности, в котором я должен был
прочесть написанное Писаревым «Похвальное слово Капнисту».
Деревянный дом его
на Арбате сгорел, и он купил себе огромный каменный дом у Арбатских ворот, где Мерзляков
читал свои публичные лекции о
русской литературе и где впоследствии было столько прекрасных благородных спектаклей.
К моему удивлению, Гаврило Степаныч порядочно знал политическую экономию,
читал Адама Смита, Милля, Маркса и постоянно жалел только о том, что, не зная новых языков, он не может пользоваться богатой европейской литературой по разным экономическим вопросам из первых рук, а не дожидаясь переводов
на русский язык; в статистике Гаврило Степаныч был как у себя дома,
читал Кетле и Кольба, а работы
русского профессора Янсона он знал почти наизусть.
«Собеседник», как видно, долго не переставали
читать, и в 1809 году он вышел вторым изданием; следовательно, в продолжение 25 лет он не устарел для
русской публики и мог обращать
на себя внимание даже после карамзинских журналов.
Большинство артистов не может также похвастаться исполнением того важного условия, о котором сказано выше, именно верным, художественным чтением. Давно жалуются, что будто бы с
русской сцены все более и более удаляется это капитальное условие. Ужели вместе с декламацией старой школы изгнано и вообще уменье
читать, произносить художественную речь, как будто это уменье стало лишнее или не нужно? Слышатся даже частые жалобы
на некоторых корифеев драмы и комедии, что они не дают себе труда учить ролей!