Неточные совпадения
Поговорив несколько времени и
заметив, что Вронский взглянул на
часы, Яшвин спросил ее, долго ли она пробудет еще в Петербурге, и, разогнув свою огромную фигуру, взялся за кепи.
Он просидел у них
час, два, три, разговаривал о разных предметах, но подразумевал одно то, что наполняло его душу, и не
замечал того, что он надоел им ужасно и что им давно пора было спать.
Обед был накрыт на четырех. Все уже собрались, чтобы выйти в маленькую столовую, как приехал Тушкевич с поручением к Анне от княгини Бетси. Княгиня Бетси просила извинить, что она не приехала проститься; она нездорова, но просила Анну приехать к ней между половиной седьмого и девятью
часами. Вронский взглянул на Анну при этом определении времени, показывавшем, что были приняты меры, чтоб она никого не встретила; но Анна как будто не
заметила этого.
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть
часов слушать всякий вздор, который
мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы, господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
К утру бред прошел; с
час она лежала неподвижная, бледная и в такой слабости, что едва можно было
заметить, что она дышит; потом ей стало лучше, и она начала говорить, только как вы думаете, о чем?..
Я
замечал, и многие старые воины подтверждали мое замечание, что часто на лице человека, который должен умереть через несколько
часов, есть какой-то странный отпечаток неизбежной судьбы, так что привычным глазам трудно ошибиться.
— Я вам расскажу всю истину, — отвечал Грушницкий, — только, пожалуйста, не выдавайте меня; вот как это было: вчера один человек, которого я вам не назову, приходит ко мне и рассказывает, что видел в десятом
часу вечера, как кто-то прокрался в дом к Лиговским. Надо вам
заметить, что княгиня была здесь, а княжна дома. Вот мы с ним и отправились под окна, чтоб подстеречь счастливца.
На это обыкновенно
замечали другие чиновники: «Хорошо тебе, шпрехен зи дейч Иван Андрейч, у тебя дело почтовое: принять да отправить экспедицию; разве только надуешь, заперши присутствие
часом раньше, да возьмешь с опоздавшего купца за прием письма в неуказанное время или перешлешь иную посылку, которую не следует пересылать, — тут, конечно, всякий будет святой.
Чичиков кинул вскользь два взгляда: комната была обвешана старенькими полосатыми обоями; картины с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала с темными рамками в виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт, или чулок; стенные
часы с нарисованными цветами на циферблате… невмочь было ничего более
заметить.
Час от
часу плененный боле
Красами Ольги молодой,
Владимир сладостной неволе
Предался полною душой.
Он вечно с ней. В ее покое
Они сидят в потемках двое;
Они в саду, рука с рукой,
Гуляют утренней порой;
И что ж? Любовью упоенный,
В смятенье нежного стыда,
Он только
смеет иногда,
Улыбкой Ольги ободренный,
Развитым локоном играть
Иль край одежды целовать.
Уж восемь робертов сыграли
Герои виста; восемь раз
Они места переменяли;
И чай несут. Люблю я
часОпределять обедом, чаем
И ужином. Мы время знаем
В деревне без больших сует:
Желудок — верный наш брегет;
И кстати я
замечу в скобках,
Что речь веду в моих строфах
Я столь же часто о пирах,
О разных кушаньях и пробках,
Как ты, божественный Омир,
Ты, тридцати веков кумир!
Однако несчастия никакого не случилось; через
час времени меня разбудил тот же скрип сапогов. Карл Иваныч, утирая платком слезы, которые я
заметил на его щеках, вышел из двери и, бормоча что-то себе под нос, пошел на верх. Вслед за ним вышел папа и вошел в гостиную.
Этих двух
часов он не
заметил, как они прошли все в той же внутренней музыке, не оставлявшей его сознания, как пульс не оставляет артерий.
Свет померк скоро, но мука осталась, и Зосимов, наблюдавший и изучавший своего пациента со всем молодым жаром только что начинающего полечивать доктора, с удивлением
заметил в нем, с приходом родных, вместо радости как бы тяжелую скрытую решимость перенесть час-другой пытки, которой нельзя уж избегнуть.
— Так проходя-то в восьмом часу-с, по лестнице-то, не видали ль хоть вы, во втором-то этаже, в квартире-то отворенной — помните? двух работников или хоть одного из них? Они красили там, не
заметили ли? Это очень, очень важно для них!..
— Упокой, господи, ее душу! — воскликнула Пульхерия Александровна, — вечно, вечно за нее бога буду
молить! Ну что бы с нами было теперь, Дуня, без этих трех тысяч! Господи, точно с неба упали! Ах, Родя, ведь у нас утром всего три целковых за душой оставалось, и мы с Дунечкой только и рассчитывали, как бы
часы где-нибудь поскорей заложить, чтобы не брать только у этого, пока сам не догадается.
Народ расходился, полицейские возились еще с утопленницей, кто-то крикнул про контору… Раскольников смотрел на все с странным ощущением равнодушия и безучастия. Ему стало противно. «Нет, гадко… вода… не стоит, — бормотал он про себя. — Ничего не будет, — прибавил он, — нечего ждать. Что это, контора… А зачем
Заметов не в конторе? Контора в десятом
часу отперта…» Он оборотился спиной к перилам и поглядел кругом себя.
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату.
Заметьте эту дверь, она заперта на ключ. Возле дверей стоит стул, всего один стул в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя на стуле, два вечера сряду, оба раза
часа по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
„А слышал, говорю, что вот то и то, в тот самый вечер и в том
часу, по той лестнице, произошло?“ — „Нет, говорит, не слыхал“, — а сам слушает, глаза вытараща, и побелел он вдруг, ровно
мел.
Феклуша. Конечно, не мы, где нам
заметить в суете-то! А вот умные люди
замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то, и
часы все те же как будто остались; а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
Тужите, знай, со стороны нет мочи,
Сюда ваш батюшка зашел, я обмерла;
Вертелась перед ним, не помню что врала;
Ну что же стали вы? поклон, сударь, отвесьте.
Подите, сердце не на месте;
Смотрите на
часы, взгляните-ка в окно:
Валит народ по улицам давно;
А в доме стук, ходьба,
метут и убирают.
Открыл форточку в окне и, шагая по комнате, с папиросой в зубах,
заметил на подзеркальнике золотые
часы Варвары, взял их, взвесил на ладони. Эти
часы подарил ей он. Когда будут прибирать комнату, их могут украсть. Он положил
часы в карман своих брюк. Затем, взглянув на отраженное в зеркале озабоченное лицо свое, открыл сумку. В ней оказалась пудреница, перчатки, записная книжка, флакон английской соли, карандаш от мигрени, золотой браслет, семьдесят три рубля бумажками, целая горсть серебра.
Потом он должен был стоять более
часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь,
смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
Отец рассказывал лучше бабушки и всегда что-то такое, чего мальчик не
замечал за собой, не чувствовал в себе. Иногда Климу даже казалось, что отец сам выдумал слова и поступки, о которых говорит, выдумал для того, чтоб похвастаться сыном, как он хвастался изумительной точностью хода своих
часов, своим умением играть в карты и многим другим.
— Чай простынет, —
заметила женщина. — Томилин взглянул на стенные
часы и торопливо вышел, а она успокоительно сказала Климу...
Затем наступили очень тяжелые дни. Мать как будто решила договорить все не сказанное ею за пятьдесят лет жизни и
часами говорила, оскорбленно надувая лиловые щеки. Клим
заметил, что она почти всегда садится так, чтоб видеть свое отражение в зеркале, и вообще ведет себя так, как будто потеряла уверенность в реальности своей.
Все погрузилось в сон и мрак около него. Он сидел, опершись на руку, не
замечал мрака, не слыхал боя
часов. Ум его утонул в хаосе безобразных, неясных мыслей; они неслись, как облака в небе, без цели и без связи, — он не ловил ни одной.
И жена его сильно занята: она
часа три толкует с Аверкой, портным, как из мужниной фуфайки перешить Илюше курточку, сама рисует
мелом и наблюдает, чтоб Аверка не украл сукна; потом перейдет в девичью, задаст каждой девке, сколько сплести в день кружев; потом позовет с собой Настасью Ивановну, или Степаниду Агаповну, или другую из своей свиты погулять по саду с практической целью: посмотреть, как наливается яблоко, не упало ли вчерашнее, которое уж созрело; там привить, там подрезать и т. п.
После болезни Илья Ильич долго был мрачен, по целым
часам повергался в болезненную задумчивость и иногда не отвечал на вопросы Захара, не
замечал, как он ронял чашки на пол и не
сметал со стола пыль, или хозяйка, являясь по праздникам с пирогом, заставала его в слезах.
— Нет, я так только
заметил; ты обыкновенно к обеду прямо приходишь, а теперь только еще первый
час.
К тому времени я уже два года жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я не считал нужным, как сначала, безвыходно сидеть дома 7
часов), увидел человека в цилиндре, который смотрел на мое зеленое окно не то с досадой, не то с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек, не
замечая меня. — Он ждет обещанных чудесных вещей… да, он хоть имеет надежды, а я… я почти разорен!» Это были вы. Вы прибавили: «Глупая шутка. Не стоило бросать денег».
Но близок, близок миг победы.
Ура! мы ломим; гнутся шведы.
О, славный
час! о, славный вид!
Еще напор — и враг бежит.
И следом конница пустилась,
Убийством тупятся
мечи,
И падшими вся степь покрылась,
Как роем черной саранчи.
— Напрасно! — вежливо
заметил Тит Никоныч, — в эти сырые вечера отнюдь не должно позволять себе выходить после восьми
часов.
— Я не хочу, чтоб дома
заметили это… Я очень слаба… поберегите меня… —
молила она, и даже слезы показались в глазах. — Защитите меня… от себя самой!.. Ужо, в сумерки,
часов в шесть после обеда, зайдите ко мне — я… скажу вам, зачем я вас удержала…
— Я вам в самом начале сказала, как заслужить ее: помните? Не наблюдать за мной, оставить в покое, даже не
замечать меня — и я тогда сама приду в вашу комнату, назначим
часы проводить вместе, читать, гулять… Однако вы ничего не сделали…
Это я прошу очень
заметить читателя; было же тогда, я полагаю, без четверти десять
часов.
Выйдя, я тотчас пустился отыскивать квартиру; но я был рассеян, пробродил несколько
часов по улицам и хоть зашел в пять или шесть квартир от жильцов, но уверен, что мимо двадцати прошел, не
заметив их.
Замечу, что во все эти два
часа zero ни разу не выходило, так что под конец никто уже на zero и не ставил.
Было уже пять
часов пополудни; наш разговор продолжался, и вдруг я
заметил в лице мамы как бы содрогание; она быстро выпрямилась и стала прислушиваться, тогда как говорившая в то время Татьяна Павловна продолжала говорить, ничего не
замечая.
Завлекшись, даже забыл о времени, и когда очнулся, то вдруг
заметил, что князева минутка, бесспорно, продолжается уже целую четверть
часа.
Замечу, что я ни одного мгновения не думал в эти
часы о рулетке.
Был туман и свежий ветер, потом пошел дождь. Однако ж мы в трубу рассмотрели, что судно было под английским флагом. Адмирал сейчас отправил навстречу к нему шлюпку и штурманского офицера отвести от
мели.
Часа через два корабль стоял уже близ нас на якоре.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором
часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя
заметишь, у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Мы
часа два наслаждались волшебным вечером и неохотно, медленно, почти ощупью, пошли к берегу. Был отлив, и шлюпки наши очутились на
мели. Мы долго шли по плотине и, не спуская глаз с чудесного берега, долго плыли по рейду.
Вообще весь рейд усеян
мелями и рифами. Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через
час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду не в саду и не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
11 декабря, в 10
часов утра (рассказывал адмирал), он и другие, бывшие в каютах,
заметили, что столы, стулья и прочие предметы несколько колеблются, посуда и другие вещи прискакивают, и поспешили выйти наверх. Все, по-видимому, было еще покойно. Волнения в бухте не замечалось, но вода как будто бурлила или клокотала.
22 января Л. А. Попов, штурманский офицер, за утренним чаем сказал: «Поздравляю: сегодня в восьмом
часу мы пересекли Северный тропик». — «А я ночью озяб», —
заметил я. «Как так?» — «Так, взял да и озяб: видно, кто-нибудь из нас охладел, или я, или тропики. Я лежал легко одетый под самым люком, а «ночной зефир струил эфир» прямо на меня».
Чтоб облегчить судно и помочь ему сняться с
мели, всех китайцев и китаянок перевезли
часа на два к нам.
Наконец уже в четыре
часа явились люди со станции снимать нас с
мели, а между прочим, мы, в ожидании их, снялись сами. Отчего же просидели
часа четыре на одном месте — осталось неизвестно. Мы живо приехали на станцию. Там встретили нас бабы с ягодами (брусникой), с капустой и с жалобами на горемычное житье-бытье: обыкновенный припев!
— Да, кто встает в двенадцать
часов дня, —
заметил Привалов.