Неточные совпадения
Гляжу на
звезды частыеДа каюсь во грехах.
«Куда?..» — переглянулися
Тут наши мужики,
Стоят, молчат, потупились…
Уж ночь давно сошла,
Зажглися
звезды частыеВ высоких небесах,
Всплыл месяц, тени черные
Дорогу перерезали
Ретивым ходокам.
Ой тени! тени черные!
Кого вы не нагоните?
Кого не перегоните?
Вас только, тени черные,
Нельзя поймать — обнять!
Часто случается заснуть летом в тихий, безоблачный вечер, с мерцающими
звездами, и думать, как завтра будет хорошо поле при утренних светлых красках! Как весело углубиться в
чащу леса и прятаться от жара!.. И вдруг просыпаешься от стука дождя, от серых печальных облаков; холодно, сыро…
«Смотрите, — сказал я соседу своему, — видите,
звезда плывет в
чаще баниана?» — «Это ветви колышутся, — отвечал он, — а сквозь них видны
звезды…
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что на небе видна «
звезда с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман исчез, и только на вершине горы Железняк держалось белое облачко. Прилив был в полном разгаре. Вода в море поднялась и затопила значительную
часть берега. До восхода солнца было еще далеко, но
звезды стали уже меркнуть. На востоке, низко над горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
Многие из друзей советовали мне начать полное издание «Былого и дум», и в этом затруднения нет, по крайней мере относительно двух первых
частей. Но они говорят, что отрывки, помещенные в «Полярной
звезде», рапсодичны, не имеют единства, прерываются случайно, забегают иногда, иногда отстают. Я чувствую, что это правда, — но поправить не могу. Сделать дополнения, привести главы в хронологический порядок — дело не трудное; но все переплавить, d'un jet, [сразу (фр.).] я не берусь.
Мы как-то открыли на лестнице небольшое отверстие, падавшее прямо в его комнату, но и оно нам не помогло; видна была верхняя
часть окна и портрет Фридриха II с огромным носом, с огромной
звездой и с видом исхудалого коршуна.
Частые свертки не сбили Помаду:
звезда любви безошибочно привела его к пяти часам утра в Богородицкое и остановилась над крылечком дома крестьянина Шуркина, ярко освещенным ранним солнышком.
Они замолчали. На небе дрожащими зелеными точечками загорались первые
звезды. Справа едва-едва доносились голоса, смех и чье-то пение. Остальная
часть рощи, погруженная в мягкий мрак, была полна священной, задумчивой тишиной. Костра отсюда не было видно, но изредка по вершинам ближайших дубов, точно отблеск дальней зарницы, мгновенно пробегал красный трепещущий свет. Шурочка тихо гладила голову и лицо Ромашова; когда же он находил губами ее руку, она сама прижимала ладонь к его рту.
Началось у нас солнце красное от светлого лица божия; млад светёл месяц от грудей его;
звезды частые от очей божиих; зори светлыя от риз его; буйны ветры-то — дыханье божее; тучи грозныя — думы божии; ночи темныя от опашня его! Мир-народ у нас от Адамия; от Адамовой головы цари пошли; от мощей его князи со боярами; от колен крестьяне православные; от того ж начался и женский пол!
Месяца не было, но
звезды ярко светили в черном небе, и в темноте видны были очертания крыш саклей и больше других здание мечети с минаретом в верхней
части аула. От мечети доносился гул голосов.
Только с одной стороны небосклона светились
звезды; другая и большая
часть неба, от гор, была заволочена одною большою тучей.
Прямой, высокий, вызолоченный иконостас был уставлен образами в 5 рядов, а огромные паникадила, висящие среди церкви, бросали сквозь дым ладана таинственные лучи на блестящую резьбу и усыпанные жемчугом оклады; задняя
часть храма была в глубокой темноте; одна лампада, как запоздалая
звезда, не могла рассеять вокруг тяготеющие тени; у стены едва можно было различить бледное лицо старого схимника, лицо, которое вы приняли бы за восковое, если б голова порою не наклонялась и не шевелились губы; черная мантия и клобук увеличивали его бледность и руки, сложенные на груди крестом, подобились тем двум костям, которые обыкновенно рисуются под адамовой головой.
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой девушке,
звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается
чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
Выстрелы летели теперь за Коротковым
частые, веселые, как елочные хлопушки, и пули жикали то сбоку, то сверху. Рычащий, как кузнечный мех, Коротков стремился к гиганту — одиннадцатиэтажному зданию, выходящему боком на улицу и фасадом в тесный переулок. На самом углу стеклянная вывеска с надписью «Restoran i pivo» треснула
звездой, и пожилой извозчик пересел с козел на мостовую с томным выражением лица и словами...
А из саду все сильней и слаще поднималась пахучая свежесть ночи, все торжественнее становились звуки и тишина, и на небе
чаще зажигались
звезды.
Рыжий свет выпуклых закопченных стекол, колеблясь, озарил воду, весла и
часть пространства, но от огня мрак вокруг стал совсем черным, как слепой грот подземной реки. Аян плыл к проливу, взглядывая на
звезды. Он не торопился — безветренная тишина моря, по-видимому, обещала спокойствие, — он вел шлюпку, держась к берегу. Через некоторое время маленькая
звезда с правой стороны бросила золотую иглу и скрылась, загороженная береговым выступом; это значило, что шлюпка — в проливе.
Во мраке качались гигантские ветви, старые стволы стояли, точно великаны-призраки, и ни одна
звезда не заглядывала в
чащу, ни один луч не освещал темноты.
Яркие добрые
звезды заглядывали с синего неба сквозь
частые ветви и как будто говорили: «Вот, видите, бедный человек умер».
Он всходит справа от нас, месяц. Большой, красноватый и тусклый круг его поднимается над чёрной сетью лесной
чащи, как бы цепляясь за сучья, а они гибко поддерживают его, толкая всё выше в небо, к одиноким
звёздам.
Я молчал. Над горами слегка светлело, луна кралась из-за черных хребтов, осторожно окрашивая заревом ночное небо… Мерцали
звезды, тихо веял ночной ласково-свежий ветер… И мне казалось, что голос Микеши, простодушный и одинаково непосредственный, когда он говорит о вере далекой страны или об ее тюрьмах, составляет лишь
часть этой тихой ночи, как шорох деревьев или плеск речной струи. Но вдруг в этом голосе задрожало что-то, заставившее меня очнуться.
Большая
часть неба покрылась длинными темно-серыми тучами; только кое-где между ними блестели неяркие
звезды.
Опознаться не по чему — леса дремучие, деревья
частые, ни солнышка днем, ни
звезд по ночам не видать.
— В лесах матка вещь самая пользительная, — продолжал дядя Онуфрий. — Без нее как раз заблудишься, коли пойдешь по незнакомым местам. Дорогая по нашим промыслам эта штука… Зайдешь ину пору далеко, лес-от густой,
частый да рослый — в небо дыра. Ни солнышка, ни
звезд не видать, опознаться на месте нечем. А с маткой не пропадешь; отколь хошь на волю выведет.
Всякий человек, думая о том, что он такое, не может не видеть того, что он не всё, а особенная, отдельная
часть чего-то.И, поняв это, человек обыкновенно думает, что это что-то, от чего он отделен, есть тот мир вещественный, который он видит, та земля, на которой он живет и жили его предки, то небо, те
звезды, то солнце, какие он видит.
От деревьев шли чуть заметные тени, и в воздухе роились насекомые. Чириканье и перепевы птиц неслись из разных углов парка. Пахло ландышем и цветом черемухи. Все в этом году распустилось и зацвело разом и раньше. Его сердце лесовода радовалось. Для него не было лучших часов, как утренние в хорошую погоду или ночью, в
чаще „заказника“, вдоль узкой просеки, где
звезды смотрят сверху в щель между вершинами вековых сосен.
Сгущались зеленоватые июньские сумерки,
чаща сада темнела, сквозь ветки горела вечерняя
звезда; дом сиял огромными освещенными окнами, смех, звон посуды, звуки рояля из гостиной.
Когда засерело небо, потухли
звезды и голос певца стал слабее и нежнее, на опушке рощи показался повар помещика-графа. Согнувшись и придерживая левой рукой шапку, он тихо крался. В правой руке его было лукошко. Он замелькал между деревьями и скоро исчез в
чаще. Певец попел еще немного и вдруг умолк. Мы собрались уходить.
С заходом солнца канонада замолкла. Всю ночь по колонным дорогам передвигались с запада на восток пехотные
части, батареи, парки. Под небом с мутными
звездами далеко разносился в темноте шум колес по твердой, мерзлой земле. В третьем часу ночи взошла убывающая луна, — желтая, в мутной дымке, как будто размазанная.
Части всё передвигались, и в воздухе стоял непрерывный, ровно-рокочущий шум колес.
На чуть ли не самой пустынной улице этой захолустной
части столицы, носящей название «Зелениной», ведущей к Крестовскому мосту, скрывалась уже в продолжение нескольких месяцев бывшая
звезда петербургского полусвета, красавица Анжель, или Анжелика Сигизмундовна Вацлавская.
Была чудная тихая ночь. Луна с безоблачнного, усыпанного мириадами
звезд неба лила на землю кроткий волшебный свет, таинственно отражавшийся в оконечностях медных крестов на решетке, окружающей старый дуб. Вокруг «проклятого места» царило ужасное безмолвие. Поднявшийся с протекающей невдалеке реки туман окутывал берег и
часть старого парка, примыкающего к нему, создавая между стволами и листвой вековых деревьев какие-то фантастические образы.
В 1746 году императрица приказала поставить на крыше дворца два купола: один с крестом на Невской перспективе, где будет церковь, и для симметрии, на другой противоположной
части дворца, на куполе утвердить
звезду. Железный крест, четырехаршинной величины, был сделан на сестрорецких заводах. На золочение креста пошло один фунт шестьдесят восемь золотников червонного золота, или двести два иностранных червонца.
Епископ ушел и не послал за Зеноном, а знатные гости продолжали пировать, пока в темном небе начали бледнеть
звезды и посеребренный луною угол пропал, слившись в один полумрак с остальными
частями верхнего карниза.
Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё
чаще и
чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистою трубой (хвостом); и вот налетела чья-то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и
звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки.
Морозило. Солдаты, сжимая винтовки, пристально вглядывались в темноту. Было очень тихо. И
звезды — густые,
частые — мигали в небе, как они мигают, только когда на земле все спят. Казалось, вот-вот прекрасною, прозрачною тенью пронесется молчаливая душа ночи, — спокойно пронесется над самою землею, задевая за сухую траву, без боязни попасть под людские взгляды. А в этой земле повсюду прятались насторожившиеся люди и зорко вглядывались в темноту.