Неточные совпадения
— Здесь Христос невидимо предстоит, принимая вашу исповедь, — сказал он, указывая на Распятие. — Веруете ли вы во всё то, чему учит нас
Святая Апостольская
Церковь? — продолжал священник, отворачивая глаза от лица Левина и складывая руки под эпитрахиль.
Его обрадовала мысль о том, как легче было поверить в существующую, теперь живущую
церковь, составляющую все верования людей, имеющую во главе Бога и потому
святую и непогрешимую, от нее уже принять верования в Бога, в творение, в падение, в искупление, чем начинать с Бога, далекого, таинственного Бога, творения и т. д.
Как несметное множество
церквей, монастырей с куполами, главами, крестами, рассыпано на
святой, благочестивой Руси, так несметное множество племен, поколений, народов толпится, пестреет и мечется по лицу земли.
Нет, поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, — поднялась отмстить за посмеянье прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и
святого обычая, за посрамление
церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетенье, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле — за все, что копило и сугубило с давних времен суровую ненависть козаков.
В деревянной небольшой
церкви служил священник молебен, окропил всех
святою водою; все целовали крест.
Колокол ударял твердо и определенно по одному разу в две или даже в три секунды, но это был не набат, а какой-то приятный, плавный звон, и я вдруг различил, что это ведь — звон знакомый, что звонят у Николы, в красной
церкви напротив Тушара, — в старинной московской
церкви, которую я так помню, выстроенной еще при Алексее Михайловиче, узорчатой, многоглавой и «в столпах», — и что теперь только что минула
Святая неделя и на тощих березках в палисаднике тушаровского дома уже трепещут новорожденные зелененькие листочки.
На необъятной русской равнине возвышаются
церкви, подымаются
святые и старцы, но почва равнины еще натуралистическая, быт еще языческий.
Даже Московская духовная академия, столь привыкшая к раболепству, демонстративно выражает свой испуг за судьбу
святой церкви, подавленной темными влияниями.
«Он и всех-то нас
святее и исполняет труднейшее, чем по уставу, — сказали бы тогда иноки, — а что в
церковь не ходит, то, значит, сам знает, когда ему ходить, у него свой устав».
Но чуть лишь сочинитель этих основ осмеливается объявлять, что основы, которые предлагает он теперь и часть которых перечислил сейчас отец Иосиф, суть основы незыблемые, стихийные и вековечные, то уже прямо идет против
церкви и
святого, вековечного и незыблемого предназначения ее.
Миусов рассеянно смотрел на могильные камни около
церкви и хотел было заметить, что могилки эти, должно быть, обошлись дорогонько хоронившим за право хоронить в таком «
святом» месте, но промолчал: простая либеральная ирония перерождалась в нем почти что уж в гнев.
Когда же
церковь хоронила тело его, уже чтя его как
святого, то вдруг при возгласе диакона: «Оглашенные, изыдите!» — гроб с лежащим в нем телом мученика сорвался с места и был извергнут из храма, и так до трех раз.
Рождественское утро начиналось спозаранку. В шесть часов, еще далеко до свету, весь дом был в движении; всем хотелось поскорее «отмолиться», чтобы разговеться. Обедня начиналась ровно в семь часов и служилась наскоро, потому что священнику, независимо от поздравления помещиков, предстояло обойти до обеда «со
святом» все село.
Церковь, разумеется, была до тесноты наполнена молящимися.
Святая неделя проходит тихо. Наступило полное бездорожье, так что в светлое воскресенье семья вынуждена выехать из дома засветло и только с помощью всей барщины успевает попасть в приходскую
церковь к заутрене. А с бездорожьем и гости притихли; соседи заперлись по домам и отдыхают; даже женихи приехали из города, рискуя на каждом шагу окунуться в зажоре.
В селе была
церковь, чуть ли еще, как вспомню, не
святого Пантелея.
Кузнец был богобоязливый человек и писал часто образа
святых: и теперь еще можно найти в Т…
церкви его евангелиста Луку.
Из учителей
церкви любил я главным образом Оригена и особенно
святого Григория Нисского; из аскетико-мистической литературы глубже других мне казался Исаак Сирианин.
Она все более сознавала себя принадлежащей к грядущей религии
Святого Духа, но сохраняла неразрывную связь с
церковью.
— Так учит
святая церковь, и мы должны, как дети, подчинять ее материнскому голосу свои суемудрые толкования, хотя бы…
Церквей было не особенно много — зеленый собор в честь сибирского
святого Прокопия, память которого празднуется всею Сибирью 8 июля, затем еще три
церкви, и только.
Но обожествление это совершается в жизни
святых, в святыне
церкви, в старчестве, оно не переносится на путь истории, в общественность, не связано с волей и властью.
Ожидание Третьего Царства, Царства Духа
Святого, по существу своему церковно и вне
Церкви не может иметь никакого смысла.
Высшая точка христианской истории — аскетический подвиг
святых Церкви Христовой, подвиг самоотречения и победы над природой, лишь на поверхности противоречит идее истории, в подвиге этом — лишь кажущийся выход из процесса истории.
В христианской истории совершили свой великий подвиг самоотречения и аскетической победы над природой христианские
святые, из которых состоит подлинная
Церковь Христова.
Своекорыстная, рассудочно-утилитарная церковность — позор, оскверняющий
святое место, подлинную
Церковь — тело Христово.
Лиза шла за ней на цыпочках, едва дыша; холод и полусвет утра, свежесть и пустота
церкви, самая таинственность этих неожиданных отлучек, осторожное возвращение в дом, в постельку, — вся эта смесь запрещенного, странного,
святого потрясала девочку, проникала в самую глубь ее существа.
Торжество началось молитвой. В придворной
церкви служили обедню и молебен с водосвятием. Мы на хорах присутствовали при служении. После молебна духовенство со
святой водою пошло в Лицей, где окропило нас и все заведение.
После водосвятия, приложившись ко кресту, окропленные
святой водою, получив от священника поздравление с благополучным приездом, пошли мы на господский двор, всего через улицу от
церкви.
Тайне же место — наша
святая, равноапостольная
церковь.
Это — то самое божественное правосудие, о каком мечтали каменнодомовые люди, освещенные розовыми наивными лучами утра истории: их «Бог» — хулу на
Святую Церковь — карал так же, как убийство.
Поручик Бобетинский учил денщика катехизису, и тот без запинки отвечал на самые удивительные, оторванные от всего вопросы: «Почему сие важно в-третьих?» — «Сие в-третьих не важно», или: «Какого мнения о сем
святая церковь?» — «
Святая церковь о сем умалчивает».
— Да, я Алеша… — И тут Александров вдруг умолк. Третья тень поднялась со скамейки и приблизилась к нему. Это был отец Михаил, учитель закона божьего и священник корпусной
церкви, маленький, седенький, трогательно похожий на
святого Николая-угодника.
Будучи на первом курсе, Александров с жадным вниманием слушал его поразительные лекции о римских папах эпохи Возрождения и о Савонаролле. Но теперь он читал о разрыве
церквей, об исхождении
святого духа, о причастии под одним или под двумя видами, о непогрешимости пап и о соборах. Эта тема была суха, схоластична, трудно понимаема.
Смотрели мы на нашу сельскую
церковь во имя всех
святых, и — поверишь ли? — видим: стоит она кумполом вниз, папертью кверху.
Державство этому, поверьте, нисколько не помеха, ибо я не знаю ни одного государственного учреждения, которое не могло бы быть сведено к духу евангелия; мудрые государственные строители: Хименесы [Хименес Франциско (1436—1517) — испанский государственный деятель, с 1507 года кардинал и великий инквизитор.],
святые Бернарды [св. Бернард Клервосский (1090—1153) — деятель католической
церкви аскетического направления.],
святые Людовики [св. Людовик — король Франции в 1226—1270 годах, известный под именем Людовика IX.], Альфреды [св. Альфред.
И вообще, — продолжал Евгений с несколько уже суровым взором, — для каждого хлыста главною заповедью служит: отречься от всего, что требуют от него
церковь, начальство, общежитие, и слушаться только того, что ему говорит его внутренний голос, который он считает после его радений вселившимся в него от духа
святого, или что повелевает ему его наставник из согласников, в коем он предполагает еще большее присутствие
святого духа, чем в самом себе.
Тогда является ко мне священник из того прихода, где жил этот хлыстовщик, и стал мне объяснять, что Ермолаев вовсе даже не раскольник, и что хотя судился по хлыстовщине [Хлыстовщина — мистическая секта, распространившаяся в России в XVII веке.], но отрекся от нее и ныне усердный православный, что доказывается тем, что каждогодно из Петербурга он привозит удостоверение о своем бытии на исповеди и у
святого причастия; мало того-с: усердствуя к их приходской
церкви, устроил в оной на свой счет новый иконостас, выкрасил, позолотил его и украсил даже новыми иконами, и что будто бы секта хлыстов с скопческою сектою не имеет никакого сходства, и что даже они враждуют между собою.
Правдивее говорят о наружной стороне того царствования некоторые уцелевшие здания, как
церковь Василия Блаженного, коей пестрые главы и узорные теремки могут дать понятие о причудливом зодчестве Иоаннова дворца в Александровой слободе; или
церковь Трифона Напрудного, между Бутырскою и Крестовскою заставами, построенная сокольником Трифоном вследствие данного им обета и где доселе видно изображение
святого угодника на белом коне, с кречетом на рукавице [С тех пор как это написано,
церковь Трифона Напрудного так переделана, что ее узнать нельзя.
Приказав положить старушку на паперти, он воротился в
церковь дослушивать панихиду, а станичники с Серебряным, снявши шапки и крестясь, прошли мимо церковных врат, и слышно им было, как в
церкви торжественно и протяжно раздавалось: «Со
святыми упокой!»
Святая церковь не поставляет тебе в вину, что ты бросил Слободу.
— Дали ему гривну на дорогу и отпустили, — ответил Поддубный. — Тут попался нам мужик, рассказал, что еще вчера татары напали на деревню и всю выжгли. Вскоре мы сами перешли великую сакму: сметили, по крайнему счету, с тысячу лошадей. А там идут другие мужики с бабами да с детьми, воют да голосят: и наше-де село выжгла татарва, да еще и
церковь ограбили, порубили
святые иконы, из риз поделали чепраки…
— Нечего об пустяках и говорить.
Святая церковь как поет? Поет: в месте злачнем, в месте прохладнем, иде же несть ни печали, ни воздыхания… Об каком же тут «среднем» месте еще разговаривать!
Обложили окаянные татарове
Да своей поганой силищей,
Обложили они славен Китеж-град
Да во светлый час, заутренний…
Ой ли, Господи, боже наш,
Пресвятая Богородица!
Ой, сподобьте вы рабей своих
Достоять им службу утренню,
Дослушать
святое писание!
Ой, не дайте татарину
Святу
церковь на глумление,
Жен, девиц — на посрамление,
Малых детушек — на игрище,
Старых старцев на смерть лютую!
— Это — чепуха, уверяю вас… А вот в приложениях к газете «Новое время» печатается весьма интересная вещь «Искушение
святого Антония» — это вы прочитайте! Вы, кажется, любите
церковь и все это, церковное? «Искушение» вам будет полезно…
Приехали на Святки семинаристы, и сын отца Захарии, дающий приватные уроки в добрых домах, привез совершенно невероятную и дикую новость: какой-то отставной солдат, притаясь в уголке Покровской
церкви, снял венец с чудотворной иконы Иоанна Воина и, будучи взят с тем венцом в доме своем, объяснил, что он этого венца не крал, а что, жалуясь на необеспеченность отставного русского воина, молил сего
святого воинственника пособить ему в его бедности, а
святой, якобы вняв сему, проговорил: „Я их за это накажу в будущем веке, а тебе на вот покуда это“, и с сими участливыми словами снял будто бы своею рукой с головы оный драгоценный венец и промолвил: „Возьми“.
Католический катехизис говорит: L’église est la société de fidèles établie par notre Seigneur Jésus-Christ, répandue sur toute la terre et soumise à l’autorité des pasteurs légitimes, principalement notre Saint Père — le Pape, [
Церковь есть общество верующих, основанное господом нашим Иисусом Христом, распространенное по всей земле и подчиненное власти законных пастырей и
святого нашего отца — папы.] подразумевая под pasteurs légitimes человеческое учреждение, имеющее во главе своей папу и составленное из известных, связанных между собой известной организацией лиц.
Так что утверждение Хомякова о том, что эта соединенная любовью и, следовательно,
святая церковь и есть самая, исповедуемая греческой иерархией,
церковь, еще более произвольно, чем утверждение католиков и старых православных.
Если католики утверждают, что Дух
святой во время разделения
церквей арианской и греческой оставлял отпавшие
церкви и оставался в одной истинной, то точно с таким же правом могут утверждать протестанты всякого наименования, что во время отделения их
церкви от католической дух
святой оставлял католическую и переходил в
церковь, ими признаваемую. Так они это и делают.
Но если кто особенно хочет позаботиться о своей душе, то по этой вере внушается, что наибольшее обеспечение блаженства души на том свете достигается еще тем, чтобы жертвовать деньги на
церкви и монастыри, обязывая этим
святых людей молиться за себя. Спасительны еще, по этой вере, для души хождения по монастырям и целование явленных икон и мощей.
Потом внушается, что если мужчина и женщина хотят, чтобы их плотское общение было свято, то они должны прийти в
церковь, надеть на себя металлические короны, выпить питья, обойти под звуки пения три раза вокруг стола, и что тогда плотское общение мужчины и женщины сделается
святым и совсем особенным от всяких других.