Неточные совпадения
Манере Туробоева говорить Клим завидовал почти до ненависти к нему. Туробоев называл идеи «девицами духовного сословия», утверждал, что «гуманитарные идеи требуют чувства веры значительно больше, чем
церковные, потому что гуманизм есть испорченная религия». Самгин огорчался: почему он не умеет так легко толковать прочитанные
книги?
Жил Козлов торговлей старинным серебром и
церковными старопечатными
книгами.
Прудон заключает свою
книгу католической молитвой, положенной на социализм; ему стоило только расстричь несколько
церковных фраз и прикрыть их, вместо клобука, фригийской шапкой, чтоб молитва «бизантинских» [византийских (от фр. byzantin).] архиереев — как раз пришлась архиерею социализма!
В детстве он урывками научился
церковную печать разбирать и пристрастился к чтению божественных
книг.
О болезненности ссыльного населения я могу судить только по отчету за 1889 г., но, к сожалению, он составлен по данным больничных «Правдивых
книг», которые ведутся здесь крайне неряшливо, так что мне пришлось еще взять на помощь
церковные метрические
книги и выписать из них причины смерти за последние десять лет.
— Надо говорить о том, что есть, а что будет — нам неизвестно, — вот! Когда народ освободится, он сам увидит, как лучше. Довольно много ему в голову вколачивали, чего он не желал совсем, — будет! Пусть сам сообразит. Может, он захочет все отвергнуть, — всю жизнь и все науки, может, он увидит, что все противу него направлено, — как, примерно, бог
церковный. Вы только передайте ему все
книги в руки, а уж он сам ответит, — вот!
— Переменил участь. Сдал
книги и колокола и
церковные дела, потому я был решен вдоль по каторге-с, так оченно долго уж сроку приходилось дожидаться.
Когда все засыпали, он вставал в полночь, зажигал восковую
церковную свечу, взлезал на печку, раскрывал
книгу и читал до утра.
Поход Ахиллы в губернский город все день ото дня откладывался: дьякон присутствовал при поверке ризницы,
книг и
церковных сумм, и все это молча и негодуя бог весть на что. На его горе, ему не к чему даже было придраться. Но вот Грацианский заговорил о необходимости поставить над могилой Туберозова маленький памятник.
Церковные учители признают нагорную проповедь с заповедью о непротивлении злу насилием божественным откровением и потому, если они уже раз нашли нужным писать о моей
книге, то, казалось бы, им необходимо было прежде всего ответить на этот главный пункт обвинения и прямо высказать, признают или не признают они обязательным для христианина учение нагорной проповеди и заповедь о непротивлении злу насилием, и отвечать не так, как это обыкновенно делается, т. е. сказать, что хотя, с одной стороны, нельзя собственно отрицать, но, с другой стороны, опять-таки нельзя утверждать, тем более, что и т. д., а ответить так же, как поставлен вопрос в моей
книге: действительно ли Христос требовал от своих учеников исполнения того, чему он учил в нагорной проповеди, и потому может или не может христианин, оставаясь христианином, идти в суд, участвуя в нем, осуждая людей или ища в нем защиты силой, может или не может христианин, оставаясь христианином, участвовать в управлении, употребляя насилие против своих ближних и самый главный, всем предстоящий теперь с общей воинской повинностью, вопрос — может или не может христианин, оставаясь христианином, противно прямому указанию Христа обещаться в будущих поступках, прямо противных учению, и, участвуя в военной службе, готовиться к убийству людей или совершать их?
Так что, как сведения, полученные мною после выхода моей
книги о том, как не переставая понималось и понимается меньшинством людей христианское учение в его прямом и истинном смысле, так и критики на нее, и
церковные и светские, отрицающие возможность понимать учение Христа в прямом смысле, убедили меня в том, что тогда как, с одной стороны, никогда для меньшинства не прекращалось, но всё яснее и яснее становилось истинное понимание этого учения, так, с другой стороны, для большинства смысл его всё более и более затемнялся, дойдя, наконец, до той степени затемнения, что люди прямо уже не понимают самых простых положений, самыми простыми словами выраженных в Евангелии.
В
книге моей я обвиняю
церковных учителей в том, что они учат противно заповедям Христа, ясно и определенно выраженным в нагорной проповеди, и особенно противно заповеди о непротивлении злу и лишают этим учение Христа всего его значения.
Из этих присланных мне ими журналов, брошюр и
книг я узнал, до какой степени уже много лет тому назад ими неопровержимо была доказана для христианина обязанность выполнения заповеди о непротивлении злу насилием и была обличена неправильность
церковного учения, допускающего казни и войны.
А это-то признание того, что то, что нам кажется злом, то и есть зло, или совершенное непонимание вопроса, и служит основой суждений светских критиков о христианском учении, так что суждения о моей
книге, как
церковных, так и светских критиков, показали мне то, что большинство людей прямо не понимают не только самого учения Христа, но даже и тех вопросов, на которые оно служит ответом.
Разве что-либо другое делало и делает католичество с своим запретом чтения Евангелия и с своим требованием нерассуждающей покорности
церковным руководителям и непогрешимому папе? Разве что-либо другое, чем русская церковь, проповедует католичество? Тот же внешний культ, те же мощи, чудеса и статуи, чудодейственные Notre-Dames и процессии. Те же возвышенно туманные суждения о христианстве в
книгах и проповедях, а когда дойдет до дела, то поддерживание самого грубого идолопоклонства.
Вопросы поставлены ясно и прямо, и, казалось, надобно ясно и прямо ответить на них. Но во всех критиках на мою
книгу ничего подобного не было сделано, точно так же как не было сделано и по отношению всех тех обличений
церковных учителей в отступлении их от закона Христа, которыми со времен Константина полна история.
Мне вспомнились утомленные лица миссионера и двух священников, кучи
книг на аналое, огни восковых свечей, при помощи которых спорившие разыскивали нужные тексты в толстых фолиантах, возбужденные лица «раскольников» и «
церковных», встречавших многоголосым говором каждое удачное возражение.
Сила Иваныч не был нисколько ханжою и даже относился к религии весьма свободно, но очень любил заниматься чтением
книг духовно-исторического содержания и часто певал избранные
церковные песни и псалмы.
Верно он говорит: чужда мне была
книга в то время. Привыкший к
церковному писанию, светскую мысль понимал я с великим трудом, — живое слово давало мне больше, чем печатное. Те же мысли, которые я понимал из
книг, — ложились поверх души и быстро исчезали, таяли в огне её. Не отвечали они на главный мой вопрос: каким законам подчиняется бог, чего ради, создав по образу и подобию своему, унижает меня вопреки воле моей, коя есть его же воля?
Ревностно полюбил я
церковное; со всем жаром сердца ребячьего окунулся в него, так, что всё священно стало для меня, не только иконы да
книги, а и подсвечники и кадило, самые угли в нём — и те дороги!
Начал
книги читать
церковные — все, что были; читаю — и наполняется сердце моё звоном красоты божественного слова; жадно пьёт душа сладость его, и открылся в ней источник благодарных слёз. Бывало, приду в церковь раньше всех, встану на колени перед образом Троицы и лью слёзы, легко и покорно, без дум и без молитвы: нечего было просить мне у бога, бескорыстно поклонялся я ему.
Петруся, как я и сказал, удивительно преуспевал в чтении; после трех лет ученья не было той
книги церковной печати, которой бы он не мог разобрать, и читал бойко.
Как на доказательство образованности указывают часто на множество списков
книг церковных, существовавшее в древней Руси.
Появление этой
книги важно в другом отношении: оно свидетельствует, что в XVI в. чувствовали уже надобность применить книжную мудрость и к семейной жизни, следовательно, письменность служила уже не одним интересам
церковным и государственным.
Он поспешно отошел к крылосу, развернул
книгу и, чтобы более ободрить себя, начал читать самым громким голосом. Голос его поразил
церковные деревянные стены, давно молчаливые и оглохлые. Одиноко, без эха, сыпался он густым басом в совершенно мертвой тишине и казался несколько диким даже самому чтецу.
Ответы мои, видимо, удовлетворяют его; заметно у Авдея спешное стремление всё округлить, завершить и прочно поставить в душе. Мне это не очень нравится в нём. Вот тёзка мой, Досекин, он любит развёртывать каждый вопрос, словно кочан капусты, всегда добиваясь до стержня. А Ваня Малышев — паренёк из старой раскольничьей семьи, дядя у него известный в крае начётчик, грамоте Иван учился по-церковному, прочитал бесконечно много
книг славянской печати, а теперь сидит над библией, ставя её выше гражданских
книг.
Все молодые трудники чтению Божественных
книг прилежали и в преданиях
церковных были крепки и подвижны…
В
церковном же самосознании, насколько оно выражается в литургике, иконографии, священных
книгах, коренное различие между человеком и ангелом утверждено непререкаемо. С особенной определенностью высказывается по этому вопросу св. Григорий Палама, митрополит солунский (14 в.).
Поэтому только в Церкви и для Церкви ведома Библия как Слово Божие, вне же ее она есть
книга, обладающая высоким учительным авторитетом и большой литературной ценностью, но легко превращающаяся в мертвую букву без животворящего духа или же представляющая просто предмет научной любознательности [
Церковное установление канона священных
книг есть только авторитетное признание и повелительное санкционирование их теургической мощи.
Вообще, миф завладевает всеми искусствами для своей реализации, так что писаное слово,
книга, есть в действительности лишь одно из многих средств для выражения содержания веры (и здесь выясняется религиозная ограниченность протестантизма, который во всем
церковном предании признает только
книгу, хочет быть «Buch-Religion» [Книжная религия (нем.).]).
B III
книге «De divisione naturae» Эриугена дает подробное и всестороннее исследование вопроса о ничто (особенно гл. IV–XXIII), из которого создан мир, подвергая критике и отвержению
церковное понимание ничто, как ниже — бытие или не бытие, и утверждая, как единство мыслимое и последовательное, свое вышеизложенное понимание.
Печатные
книги еще не так много гибнут, — у них два только врага: сырость да огонь, но рукописи, даже и не
церковного содержания, то и дело губятся еще более сильным врагом — невежеством надзирающих.
Думалось Чубалову в купцы где-нибудь приписаться и заняться торговлей старинными
книгами, иконами и другой старинной утварью
церковной и обиходной, сделаться «старинщиком».
С редкою настойчивостью, доходившею до упорства, они разыскивали по захолустьям старинные
книги, образа,
церковную и хоромную утварь.
Сидя почти что безвыходно в своей горнице,
книги читала, богу молилась,
церковные воздухи да пелены шила.
На Большом посаде сгорели Тверская, Дмитровка до Николо-Греческого монастыря, Рождественка, Мясницкая до Флора и Лавра, Покровка до несуществующей теперь церкви святого Василия с многими храмами, причем погибло много древних
книг, икон и драгоценной
церковной утвари.
И наряду с этим, никто не станет отрицать, что величайшие и самые подлинные святые были мистиками, что глубины
церковного сознания мистичны, что Евангелие от Иоанна, послания апостола Павла и Апокалипсис — мистические
книги, что религия Христа есть религия мистерии искупления, что есть признанная церковью мистика православная и мистика католическая.
Если бы римская курия знала, как подобные
книги действуют на юные умы, то, быть может, она не распорядилась взять ее «sub index», то есть
книга не была бы внесена в список нечестивых, крайне опасных для верующих сочинений, и римско-католические
церковные власти не подвергали ее такому ожесточенному гонению.
Духовная ли натура их была так создана, настроили ли ее беседы старой набожной няни о великих христианских сподвижниках и рассказы о страданиях матери их, которая, как святая, несла свой крест, чтение ли духовных
книг и
церковное служение укрепили их в этом благочестивом направлении, — так или иначе, Даша и Павел с годами почувствовали, что теплая молитва к Богу — высшая отрада человека.
Я не мог верить, чтобы чисто языческое, не имеющее ничего христианского, содержание молитвенника было сознательно распространяемое в народе церковью учение. Чтобы проверить это, я купил все изданные синодом или «с благословения» его
книги, содержащие краткие изложения
церковной веры для детей и народа, и перечитал их.
Живая и многозначительная
церковная должность благочинного приняла характер арендного откупщика: благочинный собирал дань с духовенства своего благочиния и вез «с
книгами» в город, где была кафедра архиерейская.