Неточные совпадения
«”И дым отечества нам сладок и приятен”. Отечество пахнет скверно. Слишком часто и много крови проливается в нем. “Безумство храбрых”… Попытка выскочить “из
царства необходимости в
царство свободы”… Что обещает социализм человеку моего типа? То же самое одиночество, и, вероятно, еще более резко ощутимое “в пустыне — увы! — не безлюдной”… Разумеется, я не доживу до “
царства свободы”… Жить для того, чтоб умереть, — это плохо придумано».
Цели жизни не могут быть подчинены средствам жизни,
свобода не может быть подчинена необходимости,
царство Духа не может быть подчинено
царству Кесаря.
Свобода вкоренена в
царство духа, а не в
царство Кесаря.
Дуализм между
царством Духа и
царством Кесаря — совершенно необходимое утверждение
свободы человека.
Свобода возможна лишь в том случае, если кроме
царства Кесаря существует еще
царство Духа, т. е.
царство Божье.
Совершенный же и гармоничный строй в
царстве Кесаря будет всегда истреблением
свободы, что и значит, что он не может быть осуществлен в пределах этого мира.
Верно же понятый дуализм
царства Кесаря и
царства Божьего, духа и природы, духа и организованного в государство общества, может обосновать
свободу.
Свобода человека в том, что кроме
царства Кесаря существует еще
царство Духа.
Борьба за большую социальную справедливость должна происходить независимо от того, во что выльется
царство Кесаря, которое не может не быть мещанским
царством и не может не ограничивать
свободы духа.
Вместо того чтоб овладеть людскою
свободой, ты умножил ее и обременил ее мучениями душевное
царство человека вовеки.
Подлинное же творчество человека должно в героическом усилии прорвать порабощающее
царство объективации, кончить роковой путь ее и выйти на
свободу, к преображенному миру, к миру экзистенциальной субъективности и духовности, то есть подлинности, к
царству человечности, которая может быть лишь
царством богочеловечности.
Но и это
царство очень несовершенной
свободы кончается, ее нет уже на Западе, мир все более порабощается духом Великого Инквизитора.
Я очень ценил и ценю многие мотивы русской религиозной мысли: преодоление судебного понимания христианства, истолкование христианства как религии Богочеловечества, как религии
свободы, любви, милосердия и особой человечности, более, чем в западной мысли выраженное эсхатологическое сознание, чуждость инфернальной идее предопределения, искание всеобщего спасения, искание
Царства Божьего и правды Его.
Но
Царство Божье придет и от человеческой
свободы, от творческой активности человека.
Возможны три решения вопроса о мировой гармонии, о рае, об окончательном торжестве добра: 1) гармония, рай, жизнь в добре без
свободы избрания, без мировой трагедии, без страданий, но и без творческого труда; 2) гармония, рай, жизнь в добре на вершине земной истории, купленная ценой неисчислимых страданий и слез всех, обреченных на смерть, человеческих поколений, превращенных в средство для грядущих счастливцев; 3) гармония, рай, жизнь в добре, к которым придет человек через
свободу и страдание в плане, в который войдут все когда-либо жившие и страдавшие, т. е. в
Царстве Божием.
Если бы Сын Божий стал царем и организовал бы земное
царство, то
свобода была бы отнята от человека.
Все
царства мира сего, все
царства кесаря, старые монархические
царства и новые социалистические и фашистские
царства основаны на принуждении и на отрицании
свободы духа.
Живому человеку не легче от этих гносеологических ухищрений, его повергают в
царство призрачности, лишают и личности, и
свободы, и реальности бытия.
Свобода и необходимость, благодать и закон сплелись в исторической действительности, два
царства проникали друг в друга и смешивались.
Для
свободы выбора человечество должно: 1) стать на ноги, укрепить свою человеческую стихию и 2) увидеть
царство правды и
царство лжи, конечную форму обетований добра и обетований зла.
Когда снимается бремя
свободы, распятая правда не может уже быть воспринята, она становится видимой вещью,
царством этого мира.
То будет не христианское государство, не теократическое государство, что внутренне порочно, а теократия, т. е. преображение
царства природного и человеческого, основанного на принуждении, так как зло лежит внутри его, в
Царство Божье, основанное на
свободе, так как зло побеждено в нем.
Поэтому христианство есть религия
свободы, свободного обличения невидимых вещей, в
царстве которых правда прославлена.
За глубокой ночью истязаний, подлых издевок и покиваний, для всех этих нищих духом виднелось
царство лучей и
свободы.
В науке
царство совершеннолетия и
свободы; слабые люди, предчувствуя эту
свободу, трепещут, они боятся ступить без пестуна, без внешнего веления; в науке некому оценить их подвига, похвалить, наградить; им кажется это ужасной пустотою, голова кружится, и они удаляются.
В вечной природе существуют две области и заключена возможность двух жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени, силою
свободы (опять и
свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из сил природы) определяет себя к божественному единству или кротости, и благодаря этому первые 4 стихии становятся или основой для
царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются жертвой адского начала, причем каждое начало по-своему индивидуализирует бытие.
Лишь в
царстве будущего века, когда «Бог будет всяческая во всех» [«Да будет Бог все во всем» (1 Кор. 15:28).], станет более имманентен миру, нежели в этом веке, а потому и самая возможность религии, в значении ее как ущербленного богосознания, упразднится, лишь тогда человеческой
свободе уже не дано будет знать или не знать Бога, верить или не верить в Него.
Отношение личности к сверхличным ценностям может совершаться или в
царстве объективации — и тогда легко порождается рабство человека, — или в
царстве экзистенциальном, в трансцендировании — и тогда порождается жизнь в
свободе.
Но по мере её имманентного развития, в силу происходящей в ней роковой диалектики
свобода исчезает и начинается
царство террора.
Конфликт
царства Божия и
царства Кесаря есть на философском языке конфликт субъекта и объекта,
свободы и необходимости, духа и объективированной природы.
Бог и есть гарантия
свободы личности от порабощения власти природы и общества,
царства кесаря, мира объектности.
Но «князь мира сего» не есть нейтральное лицо, помещенное в нейтральную зону между
царством Божьим и
царством дьявола, это есть лицо в высшей степени агрессивное и наступательное, всегда посягающее на
свободу духа и на сферу
царства Божия.
Царство Божье есть безвластие и
свобода, на него не переносятся никакие категории властвования,
царство Божие есть анархия.
Субъективность прорывается в объективность,
свобода в необходимость, личность в
царство общего.
В каждом человеке есть два
царства — света и тьмы, правды и лжи,
свободы и рабства.
Истина, открывшаяся в Евангелии, не абсолютна, а конкретна и находится в
царстве субъективности, а не в
царстве объективности, она раскрывает
свободу царства Божия.
Только тоталитаризм
Царства Божия есть утверждение
свободы.
Но, с другой стороны, христианство необычайно возвышает человека, признает его образом и подобием Божиим, признает в нем духовное начало, возвышающее его над природным и социальным миром, признает в нем духовную
свободу, независимо от
царства кесаря, верит, что сам Бог стал человеком и этим возвысил человека до небес.
Тоталитарное государство само хочет быть церковью, организовывать души людей, господствовать над душами, над совестью и мыслью и не оставляет места для
свободы духа, для сферы «
царства Божия».
Утопия совершенного общества в условиях нашего мира, утопия священного
царства и священной власти, утопия совершенной и абсолютной общей воли народа или пролетариата, утопия абсолютной справедливости и абсолютного братства сталкивается с верховной ценностью личности, с личной совестью и личным достоинством, со
свободой духа и совести.
Мировой порядок, гармония целого и пр. не имеют никакого экзистенциального смысла, это есть
царство детерминации, которому всегда противополагается
свобода.
Употребляя кантовскую терминологию, можно было бы сказать, что
царство природы есть
царство общего,
царство же
свободы есть
царство единичного.
Свобода, ставшая привычной жизнью, переходит в незаметное порабощение человека, это
свобода объективированная, в то время как
свобода есть
царство субъекта.
Царство дьявола находится не в бытии, а в небытии, в сфере меонической темной
свободы, в Сфере субъективно-призрачной.
Вне же
Царства Божьего,
царства благодати,
свободы и любви, абсолютное добро, не допускающее существования зла, есть всегда тирания,
царство великого инквизитора и антихриста.
Но
Царство Божье совсем не есть
царство посюстороннего добра, оно есть
царство сверхдобра, в котором результат и испытания
свободы имеет иные образы, чем образы в мире сем.
Если
свобода не реализует
Царства Христова, то необходимость реализует
царство антихриста.
Государство не есть благодатное
царство любви и лишь отчасти связано со
свободой и правом, имея вечную тенденцию к их нарушению.
Рабство, которое создает капитализм, основанный на экономической
свободе, рабство в
царстве мамоны, в
царстве денег еще более бесчеловечно, чем старое рабство, которое смягчалось патриархальными нравами и христианской верой.
Абсолютное добро и абсолютное совершенство вне
Царства Божьего превращает человека в автомат добра, т. е., в сущности, отрицает нравственную жизнь, ибо нравственная жизнь невозможна без
свободы духа.