Неточные совпадения
Подъехав к серьезному болоту, главной
цели поездки, Левин невольно подумывал о том, как бы ему избавиться от Васеньки и
ходить без помехи. Степан Аркадьич, очевидно, желал того же, и на его лице Левин видел выражение озабоченности, которое всегда бывает у настоящего охотника пред началом охоты, и некоторой свойственной ему добродушной хитрости.
Как полусонный, бродил он
без цели по городу, не будучи в состоянии решить, он ли
сошел с ума, чиновники ли потеряли голову, во сне ли все это делается или наяву заварилась дурь почище сна.
Ну
поцелуйте же, не ждали? говорите!
Что ж, ради? Нет? В лицо мне посмотрите.
Удивлены? и только? вот прием!
Как будто не
прошло недели;
Как будто бы вчера вдвоем
Мы мочи нет друг другу надоели;
Ни на́волос любви! куда как хороши!
И между тем, не вспомнюсь,
без души,
Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря,
Верст больше седьмисот пронесся, — ветер, буря;
И растерялся весь, и падал сколько раз —
И вот за подвиги награда!
Он по утрам с удовольствием ждал, когда она, в холстинковой блузе,
без воротничков и нарукавников, еще с томными, не совсем прозревшими глазами, не остывшая от сна, привставши на цыпочки, положит ему руку на плечо, чтоб разменяться
поцелуем, и угощает его чаем, глядя ему в глаза, угадывая желания и бросаясь исполнять их. А потом наденет соломенную шляпу с широкими полями,
ходит около него или под руку с ним по полю, по садам — и у него кровь бежит быстрее, ему пока не скучно.
Татьяна Марковна была с ней ласкова, а Марья Егоровна Викентьева бросила на нее, среди разговора, два, три загадочных взгляда, как будто допрашиваясь: что с ней? отчего эта боль
без болезни? что это она не пришла вчера к обеду, а появилась на минуту и потом ушла, а за ней пошел Тушин, и они
ходили целый час в сумерки!.. И так далее.
Она сейчас же увидела бы это, как только
прошла бы первая горячка благодарности; следовательно, рассчитывал Лопухов, в окончательном результате я ничего не проигрываю оттого, что посылаю к ней Рахметова, который будет ругать меня, ведь она и сама скоро дошла бы до такого же мнения; напротив, я выигрываю в ее уважении: ведь она скоро сообразит, что я предвидел содержание разговора Рахметова с нею и устроил этот разговор и зачем устроил; вот она и подумает: «какой он благородный человек, знал, что в те первые дни волнения признательность моя к нему подавляла бы меня своею экзальтированностью, и позаботился, чтобы в уме моем как можно поскорее явились мысли, которыми облегчилось бы это бремя; ведь хотя я и сердилась на Рахметова, что он бранит его, а ведь я тогда же поняла, что, в сущности, Рахметов говорит правду; сама я додумалась бы до этого через неделю, но тогда это было бы для меня уж не важно, я и
без того была бы спокойна; а через то, что эти мысли были высказаны мне в первый же день, я избавилась от душевной тягости, которая иначе длилась бы
целую неделю.
«…Представь себе дурную погоду, страшную стужу, ветер, дождь, пасмурное, какое-то
без выражения небо, прегадкую маленькую комнату, из которой, кажется, сейчас вынесли покойника, а тут эти дети
без цели, даже
без удовольствия, шумят, кричат, ломают и марают все близкое; да хорошо бы еще, если б только можно было глядеть на этих детей, а когда заставляют быть в их среде», — пишет она в одном письме из деревни, куда княгиня уезжала летом, и продолжает: «У нас сидят три старухи, и все три рассказывают, как их покойники были в параличе, как они за ними
ходили — а и
без того холодно».
Во-первых, она купила его и заплатила довольно дорого; во-вторых, он может, пожалуй, оставить господ
без фруктов и
без овощей, и, в-третьих, несмотря на преклонные лета, у него
целая куча детей, начиная с двадцатилетнего сына Сеньки, который уж
ходит в Москве по оброку, и кончая грудным ребенком.
Они бродили долго, вероятно, удивляясь, что и я
хожу взад и вперед
без видимой
цели.
Летний, пыльный, душный Петербург давил его как в тисках; он толкался между суровым или пьяным народом, всматривался
без цели в лица, может быть,
прошел гораздо больше, чем следовало; был уже совсем почти вечер, когда он вошел в свой нумер.
Эти разговоры глубоко запали в душу Артема, и он осторожно расспрашивал Мосея про разные скиты. Так незаметно в разговорах и время
прошло. Шестьдесят верст
прошли без малого в сутки: утром рано вышли с Самосадки, шли
целый день, а на другое утро были уже под Горюном. По реке нужно было проплыть верст двести.
Особенно во время его болезни и продолжительного выздоровления, видаясь чаще обыкновенного, он затруднял меня спросами и расспросами, от которых я, как умел, отделывался, успокаивая его тем, что он лично,
без всякого воображаемого им общества, действует как нельзя лучше для благой
цели: тогда везде
ходили по рукам, переписывались и читались наизусть его Деревня, Ода на свободу.
Без А. П. Мансурова, этого добрейшего и любезнейшего из людей, охоты не клеились, хотя была и тоня, только днем, а не ночью и, разумеется, не так изобильная, хотя
ходили на охоту с ружьями и удили
целым обществом на озере.
Румянцев до невероятности подделывался к новому начальнику. Он бегал каждое воскресенье поздравлять его с праздником, кланялся ему всегда в пояс, когда тот приходил в класс, и, наконец, будто бы даже, как заметили некоторые школьники,
проходил мимо смотрительской квартиры
без шапки. Но все эти искания не достигали желаемой
цели: Калинович оставался с ним сух и неприветлив.
Через 5 минут Калугин уже сидел верхом на казачьей лошадке (и опять той особенной quasi-казацкой посадкой, в которой, я замечал, все адъютанты видят почему-то что-то особенно приятное) и рысцой ехал на бастион, с тем чтобы по приказанию генерала передать туда некоторые приказания и дождаться известий об окончательном результате дела; а князь Гальцин, под влиянием того тяжелого волнения, которое производят обыкновенно близкие признаки дела на зрителя, не принимающего в нем участия, вышел на улицу и
без всякой
цели стал взад и вперед
ходить по ней.
Александр не уснул
целую ночь, не
ходил в должность. В голове у него вертелся завтрашний день; он все придумывал, как говорить с Марьей Михайловной, сочинил было речь, приготовился, но едва вспомнил, что дело идет о Наденькиной руке, растерялся в мечтах и опять все забыл. Так он приехал вечером на дачу, не приготовившись ни в чем; да и не нужно было: Наденька встретила его, по обыкновению, в саду, но с оттенком легкой задумчивости в глазах и
без улыбки, а как-то рассеянно.
Анна Павловна посмотрела, хорошо ли постлана постель, побранила девку, что жестко, заставила перестлать при себе и до тех пор не ушла, пока Александр улегся. Она вышла на цыпочках, погрозила людям, чтоб не смели говорить и дышать вслух и
ходили бы
без сапог. Потом велела послать к себе Евсея. С ним пришла и Аграфена. Евсей поклонился барыне в ноги и
поцеловал у ней руку.
Всю ночь он опять
без цели,
без мысли
ходил по двору.
Но вот мало-помалу наступило безразличное настроение, в какое впадают преступники после сурового приговора, он думал уже о том, что, слава богу, теперь все уже
прошло, и нет этой ужасной неизвестности, уже не нужно по
целым дням ожидать, томиться, думать все об одном; теперь все ясно; нужно оставить всякие надежды на личное счастье, жить
без желаний,
без надежд, не мечтать, не ждать, а чтобы не было этой скуки, с которой уже так надоело нянчиться, можно заняться чужими делами, чужим счастьем, а там незаметно наступит старость, жизнь придет к концу — и больше ничего не нужно.
Целое организованное неистовство
прошло перед нами,
целая туча мрака,
без просвета,
без надежд.
Сначала Григорий Иваныч не мог
без смеха смотреть на мою жалкую фигуру и лицо, но когда, развернув какую-то французскую книгу и начав ее переводить, я стал путаться в словах, не понимая от рассеянности того, что я читал, ибо перед моими глазами летали утки и кулики, а в ушах звенели их голоса, — воспитатель мой наморщил брови, взял у меня книгу из рук и,
ходя из угла в угол по комнате,
целый час читал мне наставления, убеждая меня, чтобы я победил в себе вредное свойство увлекаться до безумия, до забвения всего меня окружающего…
И с этого вечера, о котором впоследствии
без ужаса не могла вспомнить Елена Петровна, началось нечто странное: Колесников стал чуть ли не ежедневным гостем, приходил и днем, в праздники, сидел и
целые вечера; и по тому, как мало придавал он значения отсутствию Саши, казалось, что и
ходит он совсем не для него.
Треплев. Нет, мама. То была минута безумного отчаяния, когда я не мог владеть собою. Больше это не повторится. (
Целует ей руку.) У тебя золотые руки. Помню, очень давно, когда ты еще служила на казенной сцене — я тогда был маленьким, — у нас во дворе была драка, сильно побили жилицу-прачку. Помнишь? Ее подняли
без чувств… ты все
ходила к ней, носила лекарства, мыла в корыте ее детей. Неужели не помнишь?
А между тем жизнь пахнула уже на него своим обаянием: он
ходил в театры, на гулянья, познакомился с четырехкурсными студентами, пропировал с ними
целую ночь в трактире и выучился
без ошибки петь «Gaudeamus igitur» [«Будем веселиться» (лат.) — начальные слова старинной студенческой песни.].
Ходил Мухоедов необыкновенно быстро, вечно торопился куда-то,
без всякой
цели вскакивал с места и садился, часто задумывался о чем-то и совершенно неожиданно улыбался самой безобидной улыбкой — словом, это был тип старого студента, беззаботного, как птица, вечно веселого, любившего побеседовать «с хорошим человеком», выпить при случае, а потом по горло закопаться в университетские записки и просиживать за ними ночи напролет, чтобы с грехом пополам сдать курсовой экзамен; этот тип уже вывелся в русских университетах, уступив место другому, более соответствующему требованиям и условиям нового времени.
Часто часу в десятом-одиннадцатом вечера выходил он из дома и долго
ходил по улицам
без всякой
цели и только иногда останавливался перед каким-нибудь освещенным домом…
Бедонегова. И с протекцией тоже ведь служить надо, голову свою утруждать, изнурять себя, а настоящего спокойствия и прохлаждения нет. А с деньгами-то сам себе господин: захотел — ну и
ходи целую неделю дома в халате. Что может быть приятнее! И
без нее есть невесты: и девушки из хороших семей, и вдовы; а на такой жениться и от людей совестно.
С товарищами по общежитию Славянов-Райский держался надменно и был презрительно неразговорчив. По
целым дням он лежал на кровати, молчал и
без перерыва курил огромные самодельные папиросы. Иногда же, внезапно вскочив, он принимался
ходить взад и вперед по зале, от окон к дверям и обратно, мелкими и быстрыми шагами. И во время этой лихорадочной беготни он делал руками перед лицом короткие негодующие движения и отрывисто бормотал непонятные фразы…
Дал ей ситцу штуку
целую,
Ленту алую для кос,
Поясок — рубаху белую
Подпоясать в сенокос —
Всё поклала ненаглядная
В короб, кроме перстенька:
«Не хочу
ходить нарядная
Без сердечного дружка!»
То-то, дуры вы, молодочки!
Спиридоньевна. Много у них места-то, баунька, и
без твоей избы было. В позапрошлую жниву барская помочь была, коли помнишь… Барин
целый день-деньской у Лизаветы с полосы не
сошел, — все с ней разговаривал.
Перед самым выходом на сцену обещал взять тон слабее, ниже и вести всю роль ровнее, и сначала исполнял свое обещание, так что иногда
целый акт
проходил очень хорошо; но как, бывало, только скажешь какую-нибудь речь или слово хотя
без крику, но выразительно, сильно, особенно если зрители похлопают — все пропало!
Он видел, как все, начиная с детских, неясных грез его, все мысли и мечты его, все, что он выжил жизнию, все, что вычитал в книгах, все, об чем уже и забыл давно, все одушевлялось, все складывалось, воплощалось, вставало перед ним в колоссальных формах и образах,
ходило, роилось кругом него; видел, как раскидывались перед ним волшебные, роскошные сады, как слагались и разрушались в глазах его
целые города, как
целые кладбища высылали ему своих мертвецов, которые начинали жить сызнова, как приходили, рождались и отживали в глазах его
целые племена и народы, как воплощалась, наконец, теперь, вокруг болезненного одра его, каждая мысль его, каждая бесплотная греза, воплощалась почти в миг зарождения; как, наконец, он мыслил не бесплотными идеями, а
целыми мирами,
целыми созданиями, как он носился, подобно пылинке, во всем этом бесконечном, странном, невыходимом мире и как вся эта жизнь, своею мятежною независимостью, давит, гнетет его и преследует его вечной, бесконечной иронией; он слышал, как он умирает, разрушается в пыль и прах,
без воскресения, на веки веков; он хотел бежать, но не было угла во всей вселенной, чтоб укрыть его.
Антрыгина. Разумеется,
без цели не стоит
ходить. У них, может быть, есть
цель; почем ты знаешь! Может быть, им кто-нибудь нравится в этой стороне. Вероятно, вы за этим и
ходите в нашу сторону?
И теперь я думал то же самое и
ходил по саду, готовый
ходить так
без дела и
без цели весь день, все лето.
Прошло года полтора. Как-то весною, после Святой, фельдшер, давно уже уволенный из больницы и ходивший
без места, поздно вечером вышел в Репине из трактира и побрел по улице
без всякой
цели.
В коротеньком заячьем тулупчике и в туфлях
без задков, заложив руки в карманы шаровар,
ходил он по
целым дням из угла в угол, то напевая, то насвистывая, и, что бы ему ни говорили, с улыбкой на все отвечал: «Брау, брау», то есть: браво, браво!
Вязовнин ему сперва не противоречил; но вот он понемногу начал замечать, что
без Крупицына ему было скучно дома. Жена нисколько его не стесняла; напротив, он иногда о ней забывал вовсе и по
целым утрам не говорил с ней ни слова, хотя всегда с удовольствием и нежностью глядел ей в лицо и всякий раз, бывало, когда она своей легкой поступью
проходила мимо его, ловил и
целовал ее руку, что непременно вызывало улыбку на ее губы. Улыбка эта была все та же, которую он так любил; но довольно ли одной улыбки?
Известно, что
целые рассуждения
проходят иногда в наших головах мгновенно, в виде каких-то ощущений,
без перевода на человеческий язык, тем более на литературный.
И обнял Дуню и трижды
поцеловал ее со щеки на щеку. Вся зарделась она, хоть и немного еще
прошло времени с тех пор, как знакомым и незнакомым мужчинам
без малейшего зазрения стыда и совести усердно раздавала она серафимские лобзания.
Без семьи,
без работы и
без денег, бывший староста, почтенный и уважаемый человек, по
целым дням
ходил по лавкам своих приятелей, выпивал, закусывал и выслушивал советы.
Волосатин, за которым мы послали человека, не выходил к нам, и его невозможно было ждать, потому что, по словам лакея, он танцевал, — невозможно было и стоять
без толку и движенья в передней, тем более что какой-то пожилой господин, которого мы все приняли за хозяина,
проходя через переднюю в зал, пригласил нас войти и, взойдя сам впереди нас,
поцеловал руки двух дам, сидевших ближе ко входу.
Из Обнина летом носили икону крестным ходом по соседним деревням и звонили
целый день то в одном селе, то в другом, и казалось тогда преосвященному, что радость дрожит в воздухе, и он (тогда его звали Павлушей)
ходил за иконой
без шапки, босиком, с наивной верой, с наивной улыбкой, счастливый бесконечно.
Без привратницы вы можете
целый день
ходить вверх и вниз по лестнице и ничего не добиться.
Оказалось, большинство в вагоне ехало
без билетов. С этой поры и я стал ездить
без билета и сам просвещал неопытных новичков. Получить билет было трудно и хлопотливо, нужно было
проходить целый ряд инстанций: в одном помещении выдавали удостоверение, в другом прикладывали печать, в третьем снабжали билетом; коменданты держались надменно и грубо. Ехать же
без билета было удивительно легко и просто.
И какое же зато было там у китайцев отношение к русским! Мы часто
целыми днями сидели
без самого необходимого, — там был полный избыток во всем: китайцы, как из-под земли, доставали русским решительно все, что они спрашивали. Никто там не боялся хунхузов, глухою ночью все
ходили по деревне безоружные.
Карнеев молча
прошел в переднюю, надел шубу и вышел на улицу. Он был ошеломлен обрушившимся над ним несчастием и шел сам не зная куда. На дворе была метель. Резкий ветер дул ему прямо в лицо, глаза залепляло снегом, а он все шел
без цели,
без размышления. Вдруг он очутился у ворот, над которыми висела икона и перед ней горела лампада. Он поднял глаза. Перед им были высокие каменные стены, из-за которых возвышались куполы храма.
Сабиров вышел во двор, затем из ворот и пошел, сам не зная куда,
без цели,
без мысли. Машинально
пройдя некоторое расстояние, он повернул вправо.
— Я не могла заснуть… страх не давал мне спать…
Прошел, должно быть,
целый час… Вдруг слышу выстрел! Я вскочила. Страшное предчувствие овладело мной. Как сумасшедшая бросилась я в комнату отца и
без сознания упала на его труп…
Огоньки же, видимые в некоторых местах, говорил он, не должны никого тревожить, потому что они разложены крестьянскими детьми, стерегущими в ночном свои стада; а хотя б между ними были и старшие, то известно, прибавлял Вольдемар, что латыш не тронется с места, пока не пойдешь к нему под нос и не расшевелишь его силою;
без того
целое войско может
пройти мимо него, не обратив на себя его внимания.
— В Одессе я
целую неделю
ходил без деда и голодный, пока меня не приняли евреи, которые
ходят по городу и покупают старое платье. Я уж умел тогда читать и писать, знал арифметику до дробей и хотел поступить куда-нибудь учиться, но не было средств. Что делать! Полгода
ходил я по Одессе и покупал старое платье, но евреи, мошенники, не дали мне жалованья, я обиделся и ушел. Потом на пароходе я уехал в Перекоп.