Неточные совпадения
Поехал в город парочкой!
Глядим, везет из города
Коробки, тюфяки;
Откудова ни взялися
У немца босоногого
Детишки
и жена.
Повел хлеб-соль с исправником
И с прочей земской властию,
Гостишек полон двор!
Вахлак тянул «Голодную»
И без
соли — приправленный
Корою —
хлеб жевал.
Сперва они вступают в «манеж для коленопреклонений», где наскоро прочитывают молитву; потом направляют стопы в «манеж для телесных упражнений», где укрепляют организм фехтованием
и гимнастикой; наконец, идут в «манеж для принятия пищи», где получают по куску черного
хлеба, посыпанного
солью.
Но едва прибыл орловец на место, как встали бунтом старичане
и вместо воеводы встретили с
хлебом с
солью петуха.
Но вот солнце достигает зенита,
и Угрюм-Бурчеев кричит: «Шабаш!» Опять повзводно строятся обыватели
и направляются обратно в город, где церемониальным маршем проходят через «манеж для принятия пищи»
и получают по куску черного
хлеба с
солью.
Например, дворянин повинуется благородно
и вскользь предъявляет резоны; купец повинуется с готовностью
и просит принять хлеб-соль; наконец, подлый народ повинуется просто
и, чувствуя себя виноватым, раскаивается
и просит прощения.
Всякое стеснение перед барином уже давно исчезло. Мужики приготавливались обедать. Одни мылись, молодые ребята купались в реке, другие прилаживали место для отдыха, развязывали мешочки с
хлебом и оттыкали кувшинчики с квасом. Старик накрошил в чашку
хлеба, размял его стеблем ложки, налил воды из брусницы, еще разрезал
хлеба и, посыпав
солью, стал на восток молиться.
Но вообще они были народ добрый, полны гостеприимства,
и человек, вкусивший с ними хлеба-соли или просидевший вечер за вистом, уже становился чем-то близким, тем более Чичиков с своими обворожительными качествами
и приемами, знавший в самом деле великую тайну нравиться.
Правда, в таком характере есть уже что-то отталкивающее,
и тот же читатель, который на жизненной своей дороге будет дружен с таким человеком, будет водить с ним хлеб-соль
и проводить приятно время, станет глядеть на него косо, если он очутится героем драмы или поэмы.
И вот по родственным обедам
Развозят Таню каждый день
Представить бабушкам
и дедам
Ее рассеянную лень.
Родне, прибывшей издалеча,
Повсюду ласковая встреча,
И восклицанья,
и хлеб-соль.
«Как Таня выросла! Давно ль
Я, кажется, тебя крестила?
А я так на руки брала!
А я так за уши драла!
А я так пряником кормила!»
И хором бабушки твердят:
«Как наши годы-то летят...
Раскольников в бессилии упал на диван, но уже не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще не испытывал. Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой
и с тарелкой супа. Посмотрев на него внимательно
и разглядев, что он не спит, она поставила свечку на стол
и начала раскладывать принесенное:
хлеб,
соль, тарелку, ложку.
— Вот почему я особенно вам благодарна, Родион Романыч, что вы не погнушались моим хлебом-солью, даже
и при такой обстановке, — прибавила она почти вслух, — впрочем, уверена, что только особенная дружба ваша к моему бедному покойнику побудила вас сдержать ваше слово.
Конечно, тут у вас общий коммерческий оборот, предприятие на обоюдных выгодах
и на равных паях, значит,
и расходы пополам; хлеб-соль вместе, а табачок врозь, по пословице.
Ваше превосходительство! — вдруг завопила она раздирающим воплем
и залившись слезами, — защитите сирот! Зная хлеб-соль покойного Семена Захарыча!.. Можно даже сказать аристократического!.. Г’а! — вздрогнула она, вдруг опамятовавшись
и с каким-то ужасом всех осматривая, но тотчас узнала Соню. — Соня, Соня! — проговорила она кротко
и ласково, как бы удивившись, что видит ее перед собой, — Соня, милая,
и ты здесь?
— То есть сесть за чужую хлеб-соль
и тут же наплевать на нее, равномерно
и на тех, которые вас пригласили. Так, что ли?
Дьякон, посыпая
солью кусок ржаного
хлеба, глухо кашлянул
и ответил...
Дьякон все делал медленно, с тяжелой осторожностью. Обильно посыпав кусочек
хлеба солью, он положил на
хлеб колечко лука
и поднял бутылку водки с таким усилием, как двухпудовую гирю. Наливая в рюмку, он прищурил один огромный глаз, а другой выкатился
и стал похож на голубиное яйцо. Выпив водку, открыл рот
и гулко сказал...
И тотчас, как будто куча стружек, вспыхнул спор. Лютов, подскакивая на стуле, хлопал ладонью по столу, визжал, дьякон хладнокровно давил его крики тяжелыми словами. Разравнивая ножом
соль по
хлебу, он спрашивал...
Так! было время: с Кочубеем
Был друг Мазепа; в оны дни,
Как
солью,
хлебом и елеем,
Делились чувствами они.
Этот вопрос об еде я обдумывал долго
и обстоятельно; я положил, например, иногда по два дня сряду есть один
хлеб с
солью, но с тем чтобы на третий день истратить сбережения, сделанные в два дня; мне казалось, что это будет выгоднее для здоровья, чем вечный ровный пост на минимуме в пятнадцать копеек.
Между тем при этом способе накопления, то есть при нищенстве, нужно питаться, чтобы скопить такие деньги,
хлебом с
солью и более ничем; по крайней мере я так понимаю.
Фаддеев, бывший в числе наших слуг, сказал, что
и их всех угостили,
и на этот раз хорошо. «Чего ж вам дали?» — спросил я. «Красной
и белой каши; да что, ваше высокоблагородие, с души рвет». — «Отчего?» — «Да рыба — словно кисель, без
соли,
хлеба нет!»
Ну так
и хочется сказать: «Здорово,
хлеб да
соль!» Народ группами сидит за отдельными столами, как
и у нас.
«Ну-ка, что в этой чашке?» — шепнул я соседу, открывая чашку: рис вареный, без
соли.
Соли нет, не видать,
и хлеба тоже нет.
Даже, бывало, в праздничные дни, дни всеобщего жалованья
и угощения хлебом-солью, гречишными пирогами
и зеленым вином, по старинному русскому обычаю, — даже
и в эти дни Степушка не являлся к выставленным столам
и бочкам, не кланялся, не подходил к барской руке, не выпивал духом стакана под господским взглядом
и за господское здоровье, стакана, наполненного жирною рукою приказчика; разве какая добрая душа, проходя мимо, уделит бедняге недоеденный кусок пирога.
Я не хотел здесь останавливаться, но один из местных жителей узнал, кто мы такие,
и просил зайти к нему напиться чаю. От хлеба-соли отказываться нельзя. Хозяин оказался человеком весьма любезным. Он угощал нас молоком, белым
хлебом, медом
и маслом. Фамилии его я не помню, но от души благодарю его за радушие
и гостеприимство.
Отец мой замечал это
и ограничивался легкими околичнословиями, например, советом закусывать черным
хлебом с
солью, чтоб не пахло водкой.
Встречали матушку всем домом у ворот (при первом посещении хозяин стоял впереди с хлебом-солью); затем пропускали ее вперед
и усаживали под образа. Но из хозяев никто, даже старики, не садились, как ни настаивала матушка.
Доклад кончен; ключница подает старосте рюмку водки
и кусок
хлеба с
солью. Анна Павловна несколько времени стоит у окна спальни
и вперяет взор в сгустившиеся сумерки. Через полчаса она убеждается, что приказ ее отчасти уже выполнен
и что с села пробираются три тени по направлению к великановской меже.
— Ах-ах-ах! да, никак, ты на меня обиделась, сударка! — воскликнула она, —
и не думай уезжать — не пущу! ведь я, мой друг, ежели
и сказала что, так спроста!.. Так вот… Проста я, куда как проста нынче стала! Иногда чего
и на уме нет, а я все говорю, все говорю! Изволь-ка, изволь-ка в горницы идти — без хлеба-соли не отпущу,
и не думай! А ты, малец, — обратилась она ко мне, — погуляй, ягодок в огороде пощипли, покуда мы с маменькой побеседуем! Ах, родные мои! ах, благодетели! сколько лет, сколько зим!
— Помилуй, батько! не гневись! вот тебе
и нагайка: бей, сколько душа пожелает, отдаюсь сам; во всем каюсь; бей, да не гневись только! Ты ж когда-то братался с покойным батьком, вместе хлеб-соль ели
и магарыч пили.
«Грызиками» назывались владельцы маленьких заведений, в пять-шесть рабочих
и нескольких же мальчиков с их даровым трудом. Здесь мальчикам было еще труднее:
и воды принеси,
и дров наколи, сбегай в лавку — то за
хлебом, то за луком на копейку, то за
солью,
и целый день на посылках, да еще хозяйских ребят нянчи! Вставай раньше всех, ложись после всех.
Когда все было кончено, капитан, сняв фуражку, любезно благодарил доброго соседа за его помощь
и предлагал откушать после трудов
хлеба —
соли.
Особенно он увлекался чтением. Часто его можно было видеть где-нибудь на диване или на кровати в самой неизящной позе: на четвереньках, упершись на локтях, с глазами, устремленными в книгу. Рядом на стуле стоял стакан воды
и кусок
хлеба, густо посыпанный
солью. Так он проводил целые дни, забывая об обеде
и чае, а о гимназических уроках
и подавно.
Впереди депутации с
хлебом —
солью, стоит дородный красивый человек, с широкой бородой, в сибирке из тонкого сукна
и в высоких сапогах бураками.
Чурался Замараевых попрежнему один Харитон Артемьич. Зятя он не пускал к себе на глаза
и говорил, что он только его срамит
и что ему низко водить хлеб-соль с ростовщиками. Можно представить себе удивление бывшего суслонского писаря, когда через два года старик Малыгин заявился в контору самолично.
— Нет, брат, шабаш, старинка-то приказала долго жить, — повторял Замараев, делая вызывающий жест. — По нонешним временам вон какие народы проявились. Они, брат, выучат жить. Темноту-то как рукой снимут… да. На што бабы,
и те вполне это самое чувствуют. Вон Серафима Харитоновна как на меня поглядывает, даром что хлеб-соль еще недавно водили.
— Со всячинкой. При помещиках лучше были; кованый был народ. А теперь вот все на воле, — ни
хлеба, ни
соли! Баре, конечно, немилостивы, зато у них разума больше накоплено; не про всех это скажешь, но коли барин хорош, так уж залюбуешься! А иной
и барин, да дурак, как мешок, — что в него сунут, то
и несет. Скорлупы у нас много; взглянешь — человек, а узнаешь, — скорлупа одна, ядра-то нет, съедено. Надо бы нас учить, ум точить, а точила тоже нет настоящего…
Чтобы избавиться от тяжелой работы или телесного наказания
и добыть себе кусок
хлеба, щепотку чаю,
соли, табаку, ссыльный прибегает к обману, так как опыт показал ему, что в борьбе за существование обман — самое верное
и надежное средство.
— А еще однокашники, — продолжал Илья Федотыч. — Скоро, пожалуй, на улице встретит
и не узнает… Вот тебе
и дружба. Хе-хе… А еще говорят, что старая хлеб-соль впереди.
Знакомый человек, хлеб-соль водили, — ну, я ему
и говорю: «Сидор Карпыч, теперь ты будешь бумаги в правление носить», а он мне: «Не хочу!» Я его посадил на три дня в темную, а он свое: «Не хочу!» Что же было мне с ним делать?
Маврина семья сразу ожила, точно
и день был светлее,
и все помолодели. Мавра сбегала к Горбатым
и выпросила целую ковригу
хлеба, а у Деяна заняла луку да
соли. К вечеру Окулко действительно кончил лужок, опять молча поужинал
и улегся в балагане. Наташка радовалась: сгрести готовую кошенину не велика печаль, а старая Мавра опять горько плакала. Как-то Окулко пойдет объявляться в контору? Ушлют его опять в острог в Верхотурье, только
и видела работничка.
— О! исправди не слушать их? — лукаво улыбаясь, спросил Канунников. — Ну, будь по-твоему: будь они неладны, не стану их слушать. Спасибо, научил. Так я, брат,
и хлеба-соли им теперь не дам, а тебя с товарищем попотчую. Послезавтра моя баба именины справляет; приезжайте вечером пирога поесть.
Уже доедали жаркое,
и Женни уже волновалась, не подожгла бы Пелагея «кудри», которые должны были явиться на стол под малиновым вареньем, как в окно залы со вздохом просунулась лошадиная морда, а с седла веселый голос крикнул: «
Хлеб да
соль».
Все отвечали, что ничего не нужно,
и просили только принять от них «хлеб-соль».
Сел он за стол без сумления: напился, наелся досыта, потому что не ел сутки целые; кушанье такое, что
и сказать нельзя, — того
и гляди, что язык проглотишь, а он, по лескам
и пескам ходючи, крепко проголодался; встал он из-за стола, а поклониться некому
и сказать спасибо за
хлеб за
соль некому.
Он в ужас пришел: они ели один
хлеб, намешанный в квас,
и в квас очень плохой
и только приправленный немного
солью и зеленым луком,
и тот не у всех был.
М-lle Прыхина, ни слова не сказав, взяла со стола огромный сукрой
хлеба, насолила его
и бросила его в лицо Кергеля.
Хлеб попал прямо в глаз ему вместе с
солью. Кергель почти закричал, захватил глаз рукою
и стал его тереть.
Осип Иваныч зевнул
и перекрестил рот. Разговор видимо истощился. Я уже встал с намерением проститься, но гостеприимный хозяин
и слышать не хотел, чтоб я уехал, не отведав его хлеба-соли. Кстати, в эту самую минуту послышался стук подъезжающего к крыльцу экипажа.
— Стало быть, ты
и хлеба-соли моей отведать но хочешь! Ну, барин, не ждал я! А родители-то! родители-то, какие у тебя были!