Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую
болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что
у вас
больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
— Нет, есть: как между
больным и здоровым. Легкие
у чахоточного не в том положении, как
у нас с вами, хоть устроены одинаково. Мы приблизительно знаем, отчего происходят телесные недуги; а нравственные
болезни происходят от дурного воспитания, от всяких пустяков, которыми сызмала набивают людские головы, от безобразного состояния общества, одним словом. Исправьте общество, и
болезней не будет.
Третью неделю проводил доктор
у постели
больной, переживая шаг за шагом все фазисы
болезни. Он сам теперь походил на
больного: лицо осунулось, глаза ввалились, кожа потемнела. В течение первых двух недель доктор не спал и трех ночей.
— Мне, право, совестно перед тобою, Александр, — проговорил
больной: — какую смешную роль ты играешь, сидя ночь
у больного,
болезнь которого вовсе не требует этого. Но я тебе очень благодарен. Ведь я не могу уговорить ее взять хоть сиделку, если боится оставить одного, — никому не могла доверить.
Кирсанов стал бывать по два раза в день
у больного: они с ним оба видели, что
болезнь проста и не опасна. На четвертый день поутру Кирсанов сказал Вере Павловне...
Больная привязалась к доктору и часто задерживала его своими разговорами. Чем-то таким хорошим, чистым и нетронутым веяло от этого девичьего лица, которому
болезнь придала такую милую серьезность. Раньше доктор не замечал, какое лицо
у Устеньки, а теперь удивлялся ее типичной красоте. Да, это было настоящее русское лицо, хорошее своим простым выражением и какою-то затаенною ласковою силой.
В Петербурге навещал меня,
больного, Константин Данзас. Много говорил я о Пушкине с его секундантом. Он, между прочим, рассказал мне, что раз как-то, во время последней его
болезни, приехала
У. К. Глинка, сестра Кюхельбекера; но тогда ставили ему пиявки. Пушкин просил поблагодарить ее за участие, извинился, что не может принять. Вскоре потом со вздохом проговорил: «Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского!»
У ребенка была головная водянка. Розанов определил
болезнь очень верно и стал лечить внимательно, почти не отходя от
больного. Но что было лечить! Ребенок был в состоянии совершенно беспомощном, хотя для неопытного человека и в состоянии обманчивом. Казалось, ребенок вот отоспится, да и встанет розовый и веселенький.
На четвертый день ее
болезни я весь вечер и даже далеко за полночь просидел
у Наташи. Нам было тогда о чем говорить. Уходя же из дому, я сказал моей
больной, что ворочусь очень скоро, на что и сам рассчитывал. Оставшись
у Наташи почти нечаянно, я был спокоен насчет Нелли: она оставалась не одна. С ней сидела Александра Семеновна, узнавшая от Маслобоева, зашедшего ко мне на минуту, что Нелли больна и я в больших хлопотах и один-одинехонек. Боже мой, как захлопотала добренькая Александра Семеновна...
«Вот с этим человеком, кажется, можно было бы потолковать и отвести хоть немного душу», — подумал он и, не будучи еще уверен, чтоб тот пришел, решился послать к нему записку, в которой, ссылаясь на
болезнь, извинялся, что не был
у него лично, и вместе с тем покорнейше просил его сделать истинно христианское дело — посетить его,
больного, одинокого и скучающего.
Все, признанные
больными, все равно, какая бы
болезнь у них ни оказалась, — неизбежно перед ванной должны были принять по стаканчику касторового масла.
Знали очень хорошо, что это принятая
у нас, по какому-то обоюдному согласию между доктором и
больным, формула для обозначения притворной
болезни; «запасные колотья» как переводили сами арестанты febris catarhalis.
Однажды под вечер, когда Татьяна Власьевна в постели пила чай, а Нюша сидела около нее на низенькой скамеечке, в комнату вошел Гордей Евстратыч. Взглянув на лицо сына, старуха выпустила из рук блюдечко и облилась горячим чаем; она почувствовала разом, что «милушка» не с добром к ней пришел. И вид
у него был какой-то такой совсем особенный… Во время
болезни Гордей Евстратыч заходил проведать
больную мать раза два, и то на минуту. Нюша догадалась, что она здесь лишняя, и вышла.
— Да, братец! Я бить не люблю, и в наш век какой порядочной человек станет драться?
У меня вот как провинился кто-нибудь — на машину! Завалил ему ударов пять, шесть, так впредь и будет умнее; оно и памятно и здорово. Чему ж ты смеешься, Сурской? конечно, здорово. Когда еще
у меня не было
больных и домового лекаря, так я от всех
болезней лечил машиною.
Катерина Львовна не отказывала старухе. Пойдет ли та ко всенощной помолиться за «лежащего на одре
болезни отрока Феодора» или к ранней обедне часточку за него вынуть, Катерина Львовна сидит
у больного, и напоит его, и лекарство ему даст вовремя.
— Ох, — говорил Михаиле Степанович, притворившийся
больным, — ох, ma chere, зачем это ты употребляешь такие слова, мое ухо не привыкло к таким выражениям.
У меня от забот, от
болезни (он жаловался на аневризм, которого
у него, впрочем, не было) бывают иногда черные минуты — надобно кротостью и добрым словом остановить, а не раздражать, я сам оплакиваю несчастный случай, — и он остановился, как бы подавленный сильными чувствами.
Некоторые простудились, и в том числе
больной, который стучит:
у него сделалось воспаление легких, и несколько дней можно было думать, что он умрет, и другой умер бы, как утверждал доктор, но его сделала непостижимо живучим, почти бессмертным его страшная воля, его безумная мечта о дверях, которые должны быть открыты:
болезнь ничего не могла сделать с телом, о котором забыл сам человек.
Кроме сумасшествия,
у него был катар желудка, подагра и много других
болезней; ему приходилось назначать диету и держать впроголодь, но он ел и не ел с одинаковым удовольствием, гордился своими
болезнями, а за подагру даже благодарил доктора Шевырева и весь тот день громко покрикивал на
больных, строивших снежную гору: ему смутно представлялось, что он генерал, назначенный наблюдать за постройкою грозной крепости.
И
у старика, когда он был ребенком, пульс бился так же часто, как
у ребенка, с которым вы его сравниваете; и
у здорового ослабел бы пульс, как
у больного, если бы он занемог той же
болезнью; и
у Петра, если б он выпил стакан шампанского, точно так же усилилось бы биение пульса, как
у Ивана.
— Полноте, Патап Максимыч, перестаньте, — успокоивал его лекарь, отстраняясь от рыдавшего
у ног его тысячника. — Вот осмотрим
больную, сделаем что нужно… Бог милостив, не всякая
болезнь к смерти бывает.
Хорошо, если
у больного окажется такая
болезнь, при которой можно будет ждать: тогда я пропишу что-нибудь безразличное и потом справлюсь дома, что в данном случае следует делать.
Выслушав
больную, он стал тщательно и подробно расспрашивать ее о состоянии ее здоровья до настоящей
болезни, о начале заболевания, о всех отправлениях
больной в течение
болезни; и уж от одного этого умелого расспроса картина получилась совершенно другая, чем
у меня: перед нами развернулся не ряд бессвязных симптомов, а совокупная жизнь
больного организма во всех его отличиях от здорового.
Меня пригласили к
больному ребенку; он лихорадил, никаких определенных жалоб и симптомов не было, приходилось подождать выяснения
болезни. Я не хотел прописать «ut aliquid fiat», я сказал матери, что следует принять такие-то гигиенические меры, а лекарств пока не нужно.
У ребенка развилось воспаление мозговых оболочек, он умер. И мать стала горько клясть меня в его смерти, потому что я не поспешил вовремя «перервать» его
болезнь.
Врач определил
у больного брюшной тиф, а на вскрытии оказалось, что
у него была общая бугорчатка, — позор врачам, хотя клинические картины той и другой
болезни часто совершенно тожественны.
По предложению своего патрона Бокгарт привил чистую культуру гонококка одному
больному, страдавшему прогрессивным параличом и находившемуся в последней стадии
болезни;
у него уже несколько месяцев назад исчезла чувствительность, пролежни увеличивались с каждым днем, и в скором времени можно было ждать смертельного исхода.
На обязанности студента-куратора лежит исследовать данного ему
больного, определить его
болезнь и следить за ее течением; когда
больного демонстрируют студентам, куратор излагает перед аудиторией историю его
болезни, сообщает, что он нашел
у него при исследовании, и высказывает свой диагноз; после этого профессор указывает куратору на его промахи и недосмотры, подробно исследует
больного и ставит свое распознавание.
В течение всего моего студенчества систематически следить за ходом
болезни я имел возможность только
у тех десяти — пятнадцати
больных, при которых состоял куратором, а это все равно, что ничего.
И веру в себя недостаточно завоевать раз; приходится все время завоевывать ее непрерывно.
У больного болезнь затягивается; необходимо зорко следить за душевным состоянием его и его окружающих; как только они начинают падать духом, следует, хотя бы наружно, переменить лечение, назначить другое средство, другой прием; нужно цепляться за тысячи мелочей, напрягая всю силу фантазии, тонко считаясь с характером и степенью развития
больного и его близких.
Жизнь
больного человека, его душа были мне совершенно неизвестны; мы баричами посещали клиники, проводя
у постели
больного по десяти-пятнадцати минут; мы с грехом пополам изучали
болезни, но о
больном человеке не имели даже самого отдаленного представления.
У больной оказался острый сочленовный ревматизм, как раз такая
болезнь, против которой медицина имеет верное, специфическое средство в виде салициловой кислоты. Для начала практики нельзя было желать случая, более благоприятного.
У больного болезнь излечимая, но требующая лечения долгого и систематического; неделя-другая лечения не дала помощи, и
больной машет рукою на врача и обращается к знахарю.
У него самого была чахотка, он кашлял, но, когда его звали к
больному, забывал про свою
болезнь, не щадил себя и, задыхаясь, взбирался на горы, как бы высоки они ни были.
Она стала носить бессменно однообразного, самого простого фасона черное шерстяное платье зимою и такое же светлое ситцевое платье летом; лечила
у крестьян самые неопрятные
болезни, сама своими руками обмывала их раны и делала кровавые разрезы и другие простые операции, и при этом ни за что не хотела поручить присмотр за
больным горничным девушкам, ибо она находила, что горничные слишком деликатны и «нос воротят».
У тетушки и
у Гильдегарды Васильевны был талант к лечению
больных крестьян, и им это было нипочем, так как они не боялись заразиться.
Болезнь, которою умирали наши крестьяне, началась было на деревне и
у тети Полли, но там ей не дали развиться. Тетя и Гильдегарда тотчас же отделяли
больных из семьи и клали их в просторную столярную мастерскую, где и лечили их, чем знали, с хорошим успехом.
Ардальон Михайлович сказался
больным, все время лежал под своей чуйкой и довольно смиренно просил
у Малгоржана передать членам, что и сегодня он не может по
болезни представить им отчеты, и потому покорнейше просит иметь к нему маленькое сострадание, ради
болезни, и отсрочить еще на некоторое время.
Бедная, дорогая Люда!
Больная, измученная, слабая, она решила навестить меня, посмотреть, как я устроилась
у бабушки. По-видимому, предчувствие подсказало Люде, как плохо ее Нине в чужом месте, и она, пренебрегая своей
болезнью, поспешила сюда, в горы, в это уединенное каменное гнездо.
— Говорят, что всякий раз во вступительной лекции по женским
болезням советуют студентам-медикам, прежде чем раздевать и ощупывать
больную женщину, вспоминать, что
у каждого из них есть мать, сестра, невеста…
— Это
болезнь такая. Человек,
у которого расстроены нервы, — объясняла с комической важностью Иванова, — вдруг начинает ходить по ночам с закрытыми глазами, взбирается на крыши домов с ловкостью кошки, ходит по карнизам, но избави Бог его назвать в такие минуты по имени: он может умереть от испуга. Вот таких
больных и называют лунатиками.
Другой раз, тоже в палате хроников, Трепов увидел солдата с хроническою экземою лица. Вид
у больного был пугающий: красное, раздувшееся лицо с шелушащеюся, покрытою желтоватыми корками кожею. Генерал пришел в негодование и гневно спросил главного врача, почему такой
больной не изолирован. Главный врач почтительно объяснил, что эта
болезнь незаразная. Генерал замолчал, пошел дальше. Уезжая, он поблагодарил главного врача за порядок в госпитале.
— Потому-то все доктора, не добившись от меня причины, полагали
у Ирены Владимировны — так зовут
больную, — вставил князь, — не могли определить
болезни, а прозорливый Шарко, угадывая, что эта причина непременно лежит в моральном потрясении, рекомендовал обратиться к вам.
— Из нашего разговора с вами
у постели
больной, — продолжал между тем князь, — я вынес предположение, что лечение гипнотизмом особенно применимо к
болезням, причины которых лежат в нравственной, духовной стороне человека, на каковую сторону гипнотизер может действовать почти неотразимо. Полагаю, что я прав.
Более всех, даже ее близких родных,
болезнь Полины поразила Ивана Сергеевича Дмитревского, который по-прежнему часто посещал Похвисневых и по целым часам проводил с
больной, сперва
у ее постели, а затем в ее комнате, слушая ее фантастический бред.
Все петербургские «светила медицинского мира» перебывали
у постели
больного и продолжали ежедневно посещать его, но не могли сказать ничего утешительного княгине, откровенно заявляя, что исход
болезни ее мужа несомненно смертельный, и лишь можно поддерживать, и то сравнительно недолгое время, угасающую жизнь.
— Теперь нет… Удар при известии о смерти Коры случился с ним при нем, и вот уже неделя, как я каждый день хожу навещать его… Он до сих пор не приходил в себя… Я его не лечу… Его лечит врач, приглашенный г-жею Ботт… Это человек знающий и серьезный, который, конечно, не позволит перенести
больного… Я сам, признаюсь, несмотря ни на что, воспротивился бы этому…
Болезнь Владимира тяжелая, не дающая надежды, но требующая большой предосторожности,
у ней два исхода и оба ужасные: смерть или сумасшествие.
Владимир Воротынский не ошибся, чудная девушка, находившаяся во время
болезни у его постели, была далеко не созданием горячего воображения
больного, а живым существом, — это была дочь князя Василия.
Лечит его другой доктор, Павел Степанович. Он знает его только по имени и отчеству; узнать фамилию не полюбопытствовал. Павел Степанович ладит с ним.
У него добродушное, улыбающееся лицо коренного москвича, веселые глаза, ласковая речь, в манерах мягкость и порядочность. Он умеет успокоить и лечит, не кидаясь из стороны в сторону, любит объяснять ход
болезни, но делает это так, чтобы
больной, слушая такие объяснения, не смущался, а набирался бодрости духа.