Неточные совпадения
Он торжествовал внутренне, что
ушел от ее докучливых, мучительных требований и гроз, из-под того горизонта, под которым блещут молнии великих радостей и раздаются внезапные удары великих скорбей, где играют ложные
надежды и великолепные призраки счастья, где гложет и снедает человека собственная мысль и убивает страсть, где падает и торжествует ум, где сражается в непрестанной битве человек и
уходит с поля битвы истерзанный и все недовольный и ненасытимый.
— Если б я была сильна, вы не
уходили бы так отсюда, — а пошли бы со мной туда, на гору, не украдкой, а смело опираясь на мою руку. Пойдемте! хотите моего счастья и моей жизни? — заговорила она живо, вдруг ослепившись опять
надеждой и подходя к нему. — Не может быть, чтоб вы не верили мне, не может быть тоже, чтоб вы и притворялись, — это было бы преступление! —
с отчаянием договорила она. — Что делать, Боже мой! Он не верит, нейдет! Как вразумить вас?
Весь день и вчера всю ночь писали бумаги в Петербург; не до посетителей было, между тем они приезжали опять предложить нам стать на внутренний рейд. Им сказано, что хотим стать дальше, нежели они указали. Они поехали предупредить губернатора и завтра хотели быть
с ответом. О береге все еще ни слова: выжидают, не
уйдем ли. Вероятно, губернатору велено не отводить места, пока в Едо не прочтут письма из России и не узнают, в чем дело, в
надежде, что, может быть, и на берег выходить не понадобится.
17-го утром мы распрощались
с рекой Нахтоху и тронулись в обратный путь, к староверам.
Уходя, я еще раз посмотрел на море
с надеждой, не покажется ли где-нибудь лодка Хей-ба-тоу. Но море было пустынно. Ветер дул
с материка, и потому у берега было тихо, но вдали ходили большие волны. Я махнул рукой и подал сигнал к выступлению. Тоскливо было возвращаться назад, но больше ничего не оставалось делать. Обратный путь наш прошел без всяких приключений.
Павел пожал плечами и
ушел в свою комнату; Клеопатра Петровна, оставшись одна, сидела довольно долго, не двигаясь
с места. Лицо ее приняло обычное могильное выражение: темное и страшное предчувствие говорило ей, что на Павла ей нельзя было возлагать много
надежд, и что он, как пойманный орел, все сильней и сильней начинает рваться у ней из рук, чтобы вспорхнуть и улететь от нее.
И даже радостная
надежда шевельнулась в его душе, и даже не столько
надежда, сколько желание: Коковкина
уйдет, а Людмила как раз в это время придет и побудет
с ним. Вечером он напомнил Коковкиной о завтрашних именинах.
— Так оставь меня! Вот видишь ли, Елена, когда я сделался болен, я не тотчас лишился сознания; я знал, что я на краю гибели; даже в жару, в бреду я понимал, я смутно чувствовал, что это смерть ко мне идет, я прощался
с жизнью,
с тобой, со всем, я расставался
с надеждой… И вдруг это возрождение, этот свет после тьмы, ты… ты… возле меня, у меня… твой голос, твое дыхание… Это свыше сил моих! Я чувствую, что я люблю тебя страстно, я слышу, что ты сама называешь себя моею, я ни за что не отвечаю…
Уйди!
— Общество слишком ко мне снисходительно! Конечно, все, что от меня зависит… я готов жертвовать жизнью… но, во всяком случае, милая
Надежда Петровна, вы мне позвольте
уйти с приятною мыслью… или, лучше сказать,
с надеждою… что вы не захотите меня огорчить, лишая общество, так сказать, его лучшего украшения!
Пришлось
уйти не солоно хлебавши. Признаюсь, меня охватило мрачное предчувствие, что дело как будто неладно. Вдобавок, в
надежде на получение гонорара, я издержал последние гроши и сейчас не имел денег даже на конку. Пришлось шагать пешком к Таврическому саду. «Только редактор» оказался дома и принял меня
с изысканной любезностью.
Он
ушёл, а его слово что-то задело в душе Евсея, и он повторил вполголоса и
с надеждой...
Но"нужный человек"охотно пьет
с кадыком шампанское, когда же речь заходит о предприятии, — смотрит так ясно и даже строго, что просто душа в пятки
уходит!"Зайдите-с","наведайтесь-с","может быть, что-нибудь и окажется полезное" — вот ответы, которые получает бедный кадык, и, весь полный
надежд, начинает изнурительную ходьбу по передним и приемным, покуда наконец самым очевидным образом не убедится, что даже швейцар"нужного человека" — и тот тяготится им.
Входит
Надежда Антоновна
с склянками, за ней горничная
с подушками, кладет их на диван и
уходит.
Здесь отдыхал в полдень Борис Петрович
с толпою собак, лошадей и слуг; травля была неудачная, две лисы
ушли от борзых и один волк отбился; в тороках у стремянного висело только два зайца… и три гончие собаки еще не возвращались из лесу на звук рогов и протяжный крик ловчего, который, лишив себя обеда из усердия, трусил по островам
с тщетными
надеждами, — Борис Петрович
с горя побил двух охотников, выпил полграфина водки и лег спать в избе; — на дворе всё было живо и беспокойно: собаки, разделенные по сворам, лакали в длинных корытах, — лошади валялись на соломе, а бедные всадники поминутно находились принужденными оставлять котел
с кашей, чтоб нагайками подымать их.
Теперь я смотрел на женщину и видел, что это — человек, перешибленный пополам.
Надежда закралась в нее, потом тотчас умирала. Она еще раз всплакнула и
ушла темной тенью.
С тех пор меч повис над женщиной. Каждую субботу беззвучно появлялась в амбулатории у меня. Она очень осунулась, резче выступили скулы, глаза запали и окружились тенями. Сосредоточенная дума оттянула углы ее губ книзу. Она привычным жестом разматывала платок, затем мы
уходили втроем в палату. Осматривали ее.
Он мельком взглянул на
Надежду Николаевну. Она сидела по-прежнему. Я ожидал, что она
уйдет, и мне хотелось этого, но она оставалась, как прикованная к своему стулу, молча и не спускала глаз
с Бессонова.
Прошло еще три или четыре сеанса.
Надежда Николаевна приходила ко мне в десять или одиннадцать часов и оставалась до сумерек. Не раз я просил ее остаться пообедать
с нами, но она всегда, как только кончался сеанс, поспешно
уходила в другую комнату, переодевалась из синего платья в свое черное и тотчас же прощалась.
Записки Лопатина. Гельфрейх побежал за доктором, жившим на одной
с нами лестнице; я принес воды, и скоро истерический припадок прошел.
Надежда Николаевна сидела в углу дивана, на который мы
с Гельфрейхом перенесли ее, и только изредка тихонько всхлипывала. Я боялся потревожить ее и
ушел в другую комнату.
Мухоедов, кажется, сильно отстал от века, может быть, забросил свою любимую науку, не читал новых книжек и все глубже и глубже
уходил в свою скорлупу, но никакие силы не в состоянии были сдвинуть его
с заветной точки, тут он оказал страшный отпор и остался Мухоедовым, который плюнул на все, что его смущало; мне жаль было разбивать его старые
надежды и розовые упования, которыми он еще продолжал жить в Пеньковке, но которые за пределами этой Пеньковки заменены были уже более новыми идеями, стремлениями и упованиями.
Пламенный артиллерист примчал
Надежду Алексеевну к ее стулу, лихо повертелся
с ней пред ним, поклонился, звякнул шпорами и
ушел. Она села.
Михевна. Наша слабость такая, женская. Разумеется, по
надежде говоришь, что ничего из этого дурного не выдет. А кто же вас знает: в чужую душу не влезешь, может, вы
с каким умыслом выспрашиваете. Да вот она и сама, а я уж по хозяйству пойду. (
Уходит.)
Надежда Ивановна. Не смейся, Мишель, это ужасно! Поди поговори
с ним, как я тебя просила. (Хочет
уйти, но на полдороге останавливается.)Брат, ты не убьешь его? Не заставь меня, мой друг, раскаиваться в моей откровенности!
Была прекрасная летняя ночь, тихая и светлая, как это бывает иногда в Петербурге. Из Садовой мы вышли на набережную Фонтанки, хотя это было дальше, и так прошли до Сенной. Брата моего уже не было у
Надежды Федоровны, в окнах было темно; он
ушел спать домой, а Степан проводил его; мы жили тогда на другой квартире, в доме Волкова, очень близко от Шушерина, в том переулке, который идет
с Сенной на Екатеринку.
Надежда Ивановна (стремительно).Пощадите меня оба хоть сколько-нибудь… (Дурнопечину.)Прощайте, Николай Михайлыч! Укорять я вас больше не стану: ваша собственная совесть скажет вам, как вы черно и неблагородно поступили
с любившею и никогда ни словом, ни взглядом не изменявшею вам женщиною… (
Уходит с достоинством.)
Надежда Федоровна была постоянной нашей собеседницей, присутствовала и при чтениях; но когда Яков Емельянович рассказывал про свою забубенную молодость или ставил меня на какие-нибудь роли, она
уходила в свою комнату, уводила
с собой моего брата, разговаривала
с ним или заставляла читать вслух.
(Пётр незаметно
уходит. Вере скучно, она стоит сзади кресла няньки, прикрепляя ей на голову бумажные цветы
с абажура лампы. Любовь смотрит на всех из угла неподвижным взглядом.
Надежда всё время охорашивается, тихонько напевая.)
Юморист машет рукой и
уходит восвояси
с надеждой на елку будущего года…
Она говорила Лубкову вы и,
уходя спать, прощалась
с ним так же, как со мной, «до завтра», и жили они в разных этажах, — это подавало мне
надежду, что все вздор и никакого романа у них нет, и, встречаясь
с ним, я чувствовал себя легко. И когда он однажды попросил у меня триста рублей взаймы, то я дал ему их
с большим удовольствием.
Он был вечером в цирке, а потом зашел в гостиницу поужинать в
надежде, что встретит там офицеров
с «Коршуна» и вместе
с ними вернется на корвет. Но офицеров не было — они только что
ушли.
Через полчаса Наталья посылается за водкой и закуской; Зайкин, напившись чаю и съевши целый французский хлеб,
уходит в спальню и ложится на постель, а
Надежда Степановна и ее гости, шумя и смеясь, приступают к повторению ролей. Павел Матвеевич долго слышит гнусавое чтение Коромыслова и актерские возгласы Смеркалова… За чтением следует длинный разговор, прерываемый визгливым смехом Ольги Кирилловны. Смеркалов, на правах настоящего актера,
с апломбом и жаром объясняет роли…
Теркин тоже подосадовал на старушку за перерыв их беседы. У него было еще многое на сердце,
с чем он стремился к Аршаулову. Сегодня он
с ним и простится и не
уйдет от него
с пустыми руками… И утомлять его он боялся, хотя ему вид Аршаулова не показался уже таким безнадежным. Явилась
надежда вылечить его, поселить на юге, обеспечить работой по душе.
Вот тут бы ей жить, если б нашлась недорогая комната… Мать
с каждым днем ожесточается… Отцу Тася прямо сказала, что так долго продолжаться не может… Надо думать о куске хлеба… Она же будет кормить их. На Нику им
надежда плохая… Бабушка сильно огорчилась, отец тоже начал кричать:"Срамишь фамилию!"Она потерпит еще, пока возможно, а там
уйдет… Скандалу она не хочет; да и нельзя иначе. Но на что жить одной?.. Наняла она сиделку. И та обойдется в сорок рублей. Даром и учить не станут… Извозчики, то, другое…
Акушерки
Надежды Осиповны не было в палатах, хотя она должна была каждое утро присутствовать при перевязках. Доктор поглядел вокруг себя, и ему стало казаться, что в палате не убрано, что все разбросано, ничего, что нужно, не сделано и что все так же топорщится, мнется и покрыто пухом, как противная жилетка фельдшера, и ему захотелось сорвать
с себя белый фартук, накричать, бросить все, плюнуть и
уйти. Но он сделал над собою усилие и продолжал обход.
Надежды Николая Митрофановича, однако, не сбылись. Старый педагог
с первого же урока спасовал перед своей ученицей и не только не угостил ее спасительной лозой, которая в достаточном количестве была приготовлена заботливым родителем ко дню вступления его дочери в храм науки, но даже
ушел с урока
с несколькими синяками на руках, сделанными новой кандидаткой в грамотейки. Это окончательно смутило Николая Митрофанова.
Может быть, если бы Тамара обращалась
с ним так же, как
с другими, ему было бы возможно
уйти от нее, но он не обольщал себя, что на него обращено больше, чем на остальных, внимания. Его первый разговор
с нею, ее любезные приглашения, взгляды, часто останавливаемые на нем даже во время беседы
с другими, и, наконец, что-то необъяснимое, чувствуемое нами, когда женщина дает нам понять, что мы ей нравимся — все это заставляло его иметь не только
надежду, но прямо уверенность, что она полюбит его.
Грустный,
с поникшею головою, хотя и
с радужными
надеждами в сердце,
ушел от сада Горбачевых в этот вечер Семен Иванович.
С тех пор прошло много времени. Слава
ушла от Владимира Михайловича так же, как и пришла — загадочная и жестокая. Он обманул
надежды, которые возлагали на него, и все были злы на этот обман и выместили его негодующими речами и холодными насмешками. А потом, точно крышка гроба, опустилось на него мертвое, тяжелое забвение.