Неточные совпадения
Ласка всё подсовывала
голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив
голову на высунувшуюся заднюю лапу. И
в знак того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и, лучше
уложив около старых зуб липкие губы, затихла
в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
Ему и
в голову не приходило подумать, чтобы разобрать все подробности состояния больного, подумать о том, как лежало там, под одеялом, это тело, как, сгибаясь, уложены были эти исхудалые голени, кострецы, спина и нельзя ли как-нибудь лучше
уложить их, сделать что-нибудь, чтобы было хоть не лучше, но менее дурно.
Она заплетает свои лунные волосы
в длинную косу и
укладывает ее на
голове в три круга, это делает ее очень высокой, гораздо выше отца.
Смердяков бросился за водой. Старика наконец раздели, снесли
в спальню и
уложили в постель.
Голову обвязали ему мокрым полотенцем. Ослабев от коньяку, от сильных ощущений и от побоев, он мигом, только что коснулся подушки, завел глаза и забылся. Иван Федорович и Алеша вернулись
в залу. Смердяков выносил черепки разбитой вазы, а Григорий стоял у стола, мрачно потупившись.
Приехал доктор. Взяв ребенка на руки, он перенес и
уложил его поближе к окну. Быстро отдернув занавеску, он пропустил
в комнату луч яркого света и наклонился над мальчиком с своими инструментами. Петр сидел тут же с опущенной
головой, все такой же подавленный и безучастный. Казалось, он не придавал действиям доктора ни малейшего значения, предвидя вперед результаты.
Лакей раздел и
уложил доктора
в кровать. Полинька велела никого не пускать сюда и говорить, что Розанов уехал. Потом она сняла шляпу, бурнус и калоши, разорвала полотенце и, сделав компресс, положила его на
голову больного.
Сам
голова, с чисто-начисто вымытыми руками и
в совершенно чистой рубашке и портах,
укладывал их
в новые рогожные кули и к некоторым иконам, больше, вероятно, чтимым, прежде чем
уложить их, прикладывался, за ним также прикладывались и некоторые другие мужики.
Но
голова опять повторил: «Пожалуйте!» — и так настойчиво, что, видно, он никогда не отстанет, пока не выпьют. Вихров исполнил его желание. Почтенный
голова был замечателен способностью своей напоить каждого: ни один губернатор, приезжавший
в уездный городишко на ревизию, не уезжал без того, чтобы
голова не
уложил его
в лежку. У Вихрова очень уж зашумело
в голове.
—
В мурье-то у него — на клопах да на комарах! Я бы тебя на мягкую постельку
уложила, побаюкала бы и полюлюкала!.. Что это переловил ребят-то? — прибавила она, показывая
головой на раскольников.
Родиона Антоныча насильно
уложили рядом с Лаптевым и заставили зацепить ногой барскую ногу. Бедный Ришелье только сотворил про себя молитву и даже закрыл глаза со страху. Лаптев был сильнее
в ногах Прейна, но как ни старался и ни надувался, —
в конце концов оказался побежденным, хотя Родион Антоныч и не поставил его на
голову.
Последние тяжелые сборы протянулись, как водится, далеко за полдень: пока еще был привезен тарантас, потом приведены лошади, и, наконец, сам Афонька Беспалый,
в дубленом полушубке, перепачканном
в овсяной пыли и дегтю, неторопливо заложил их и, облокотившись на запряг, стал флегматически смотреть, как Терка, под надзором капитана, стал вытаскивать и
укладывать вещи. Петр Михайлыч, воспользовавшись этим временем, позвал таинственным кивком
головы Калиновича
в кабинет.
Джемма тотчас принялась ухаживать за нею, тихонько дула ей на лоб, намочив его сперва одеколоном, тихонько целовала ее щеки,
укладывала ей
голову в подушки, запрещала ей говорить — и опять ее целовала. Потом, обратившись к Санину, она начала рассказывать ему полушутливым, полутронутым тоном — какая у ней отличная мать и какая она была красавица! «Что я говорю: была! она и теперь — прелесть. Посмотрите, посмотрите, какие у ней глаза!»
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за окна доносился изредка шелест, когда ветер на лету качал ветки у деревьев. Саша и Людмила были одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, — синяя одежда из тонкого полотна, —
уложила на низком ложе и села на пол у его
голых ног, босая,
в одной рубашке. И одежду, и Сашино тело облила она духами, — густой, травянистый и ломкий у них был запах, как неподвижный дух замкнутой
в горах странно-цветущей долины.
— Как нам за тебя бога молить! — радостно воскликнул Аким, поспешно нагибая
голову Гришки и сам кланяясь
в то же время. — Благодетели вы, отцы наши!.. А уж про себя скажу, Глеб Савиныч,
в гроб
уложу себя, старика. К какому делу ни приставишь, куда ни пошлешь, что сделать велишь…
Зарубились они
в рать неприятельскую
в самую средину и всё кричали: «Все за мной, все за мной!», но только мало было
в этом случае смелых охотников за ним следовать, кроме одного трубача! Тот один изо всех и видел, как дед бился, пока его самого на части изрубили. Жестоко израненный трубач выскочил и привез с собой князеву
голову, которую Патрикей обмыл,
уложил в дорожный берестяной туес и схоронил
в глубокой ямке, под заметным крушинным кустом.
Флаг на духане размок от дождя и повис, и сам духан с мокрой крышей казался темнее и ниже, чем он был раньше. Около дверей стояла арба; Кербалай, каких-то два абхазца и молодая татарка
в шароварах, должно быть жена или дочь Кербалая, выносили из духана мешки с чем-то и клали их
в арбу на кукурузовую солому. Около арбы, опустив
головы, стояла пара ослов.
Уложив мешки, абхазцы и татарка стали накрывать их сверху соломой, а Кербалай принялся поспешно запрягать ослов.
На него
в ряд
уложили десятка полтора пленных, так что у всех
головы очутились по другую сторону заплота, а шеи на деревянной плахе.
Последний
в один миг снял с него рубашку и панталоны; после этого он поднял его, как соломинку, и,
уложив голого поперек колен, принялся ощупывать ему грудь и бока, нажимая большим пальцем на те места, которые казались ему не сразу удовлетворительными, и посылая шлепок всякий раз, как мальчик корчился, мешая ему продолжать операцию.
— Дурак! вставай, дурак! — крикнула Катерина Львовна и с этими словами она сама порхнула к Феде,
уложила его мертвую
голову в самой естественной спящей позе на подушках и твердой рукой отперла двери,
в которые ломилась куча народа.
И казалось, что роскошные зеленые ковры на берегах, алмазные отражения лучей, прозрачную синюю даль и все щегольское и парадное природа сняла теперь с Волги и
уложила в сундуки до будущей весны, и вороны летали около Волги и дразнили ее: «
Голая!
Выбравшись на свежий воздух, Дутлов отошел с дороги к липкам, даже распоясался, чтобы ловчее достать кошель, и стал
укладывать деньги. Губы его шевелились, вытягиваясь и растягиваясь, хотя он и не произносил ни одного звука.
Уложив деньги и подпоясавшись, он перекрестился и пошел, как пьяный колеся по дорожке: так он был занят мыслями, хлынувшими ему
в голову. Вдруг увидел он перед собой фигуру мужика, шедшего ему навстречу. Он кликнул: это был Ефим, который, с дубиной, караульщиком ходил около флигеля.
Старик проворчал что-то
в ответ и отошел, понурив
голову, а Василий пошел к товарищам сказать, чтобы готовились. От должности помощника старосты он отказался ранее, и на eгo место уже выбрали другого. Беглецы
уложили котомочки, выменяли лучшую одежду и обувь, и на следующий день, когда действительно стали снаряжать рабочих на мельницу, они стали
в число выкликаемых.
В тот же день с постройки все они ушли
в кусты. Не было только Бурана.
Золотилов. Как ты хочешь, друг любезнейший, а я никак не могу
уложить в своей
голове, чтобы из-за какой-нибудь крестьянки можно было так тревожиться.
— Ну! — сказал он наконец, тряхнув
головой. — Что уж тут, сами понимаете: каторга не свой брат. Так уж… что было, чего не было… только
в этот вечер пошел у них
в камере дым коромыслом: обошли, околдовали,
в лоск
уложили и старшого, и надзирателя, и фершала. Старшой так, говорили, и не очухался… Сами знаете, баба с нашим братом что может сделать… А тут о
головах дело пошло… Притом же — сонного
в хмельное подсыпали…
Сидя
в бывшей Настиной светлице, молча глядела Манефа, как Фленушка с Устиньей Московкой
укладывали пожитки ее
в чемоданы. Вдруг распахнулась дверь из сеней и вошел Патап Максимыч, одетый по-домашнему:
в широкой рубахе из алого канауса, опоясанный шелковым поясом, вытканным
в подарок отцу покойницей Настей. Поглядел он на укладыванье, поглядел на Манефу, почесал слегка
голову и молвил сестре...
Но
в хозяйкиной комнате, куда было забежал наш герой так, как был, без приличия, босой и
в рубашке, его перехватили, скрутили и победно снесли обратно за ширмы, которые, между прочим, совсем не горели, а горела скорее
голова Семена Ивановича, и
уложили в постель.
Я
уложил больного и осторожно приставил стетоскоп к его груди. Закинув свою красивую
голову и прикусив тонкие, окровавленные губы, он лежал и, прищурившись, смотрел
в потолок.
По всем рядам татары
в пропитанных салом и дегтем холщовых рубахах, с белыми валяными шляпами на
головах, спешно
укладывают товары — зашивают
в рогожи ящики, уставляют их на телеги.
Поспела постель, поспела и липка. Меня раздели и
уложили.
Голова моя и тело горели. Обрывки мыслей носились
в усталом мозгу.
Ванна была готова. Я велел посадить
в нее стонавшего Рыкова. Судороги прекратились, больной замолк и опустил
голову на грудь. Через четверть часа он попросился
в постель; его
уложили и окутали одеялами.
Настал вечер. Отужинали. Непогода усиливалась.
В саду стоял глухой, могучий гул.
В печных трубах свистело. На крыше сарая полуоторванный железный лист звякал и трепался под ветром. Конкордия Сергеевна
в поношенной блузе и с косынкою на редких волосах
укладывала в спальне белье
в чемоданы и корзины — на днях Катя уезжала
в гимназию. Горничная Дашка, зевая и почесывая лохматую
голову, подавала Конкордии Сергеевне из бельевой корзины выглаженные женские рубашки, юбки и простыни.
Несмотря на то, что с вечера добрый Андрюша
уложил Тасю, завернул ее во все, что было теплого под рукой, и напоил горячим чаем, девочка проснулась со страшной ломотой во всех членах и с каким-то тяжелым туманом
в голове.
Скоро стало мне очень плохо. Меня
уложили в клети, на дощатом помосте, покрытом войлоком. Как только я опускал
голову на свое ложе, оно вдруг словно принималось качаться подо мною, вроде как лодка на сильной волне, и начинало тошнить. Тяжко рвало. Тогда приходил из избы Петр, по-товарищески хорошо ухаживал за мною, давал пить холодную воду, мочил ею
голову. Слышал я, как
в избе мужики пьяными голосами говорили обо мне, восхваляли, — что вот это барин, не задирает перед мужиками коса, не гордый.
Но
в том-то и особенность Толстого, что нет для него живого труда, который бы мог ему показаться дрянью, раз он захватил его душу. И вот он, — художник, — едет за границу с специальною целью изучить постановку там школьного дела. Объезжает Германию, Швейцарию, Италию, Францию, Англию, Бельгию. Жадно, как всегда, ловит впечатления. «Я везу, — пишет он своей тетушке Т. А. Ергольской, — такое количество впечатлений, знаний, что я должен бы много работать, прежде чем
уложить все это
в моей
голове».
По этой, например, лестнице однажды пьяные люди несли покойника, спотыкнулись и вместе с гробом полетели вниз; живые больно ушиблись, а мертвый, как ни
в чем не бывало, был очень серьезен и покачивал
головой, когда его поднимали с пола и опять
укладывали в гроб.
Когда свету прибавилось, она занялась своим туалетом: поправила прическу, освежила
голову одеколоном,
уложила опять свои вещи
в дорожный мешок и сидела у полузаиндевелого окна.
Посмотрели бы вы на Василия Федоровича, когда шестьдесят с лишком лет осыпали
голову его снегом; вы и тогда сказали б: этот взор,
в проблески одушевления, должен был нападать на врага орлиным гневом; эта исполинская рука, вооруженная мечом, должна была
укладывать под собою ряды мертвецов; эта грудь широкая, мохнатая, эта вся геркулесовская обстановка — созданы быть оплотом боевым.
Последний еще более разъярился, и страшный кулак, как молот, готов был опуститься на
голову Кузьмы, но тот, накренившись набок, избег удара,
в то же время дал такую затрещину
в ухо Степану, что тот пошатнулся. Не давая опомниться врагу, Кузьма бросился на него, ловко обхватил его за пояс, дал подножку и
уложил на пол. Дав ему еще раза два
в зубы и надавив грудь коленкой, он спросил его...
К майору подскочил один из поселян и одним ударом шкворня по
голове уложил мертвым. Его тоже стащили
в ригу. Туда же живого притащили ветеринара.
Обморок с Ксенией Яковлевной был очень продолжителен. Сенные девушки раздели ее,
уложили в постель, а она все не приходила
в себя, несмотря на то что Антиповна опрыскала свою питомицу водой, смочила
голову винным уксусом, давала нюхать спирт. Ничего не помогало.
Такие отрывочные, странные мысли бродили у него
в голове в то время, как Василий — так звали его лакея — запаковывав вещи,
укладывая в сундук и чемодан белье и платье.
В ту же ночь, разбудив слугу, я приказал ему
уложить вещи, и мы уехали. Я не окажу, где нахожусь я сейчас; но всю вчерашнюю и нынешнюю ночь над
головою моей шумели деревья и дождь стучал
в окна. Здесь окна маленькие, и мне легче за ними. Ей я написал довольно обширное письмо, содержание которого считаю излишним приводить. Больше с нею мы не увидимся никогда.