Неточные совпадения
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он хотел не смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять вглядывался в это лицо, стараясь не читать того,
что так ясно было на нем написано, и против воли своей с
ужасом читал на нем то,
чего он не хотел знать.
«Да, может быть, и это неприятно ей было, когда я подала ему плед. Всё это
так просто, но он
так неловко это принял,
так долго благодарил,
что и мне стало неловко. И потом этот портрет мой, который он
так хорошо сделал. А главное — этот взгляд, смущенный и нежный! Да, да, это
так! — с
ужасом повторила себе Кити. — Нет, это не может, не должно быть! Он
так жалок!» говорила она себе вслед за этим.
Что?
Что такое страшное я видел во сне? Да, да. Мужик — обкладчик, кажется, маленький, грязный, со взъерошенною бородой, что-то делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше ничего не было во сне, ― cказал он себе. ― Но отчего же это было
так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые призносил этот мужик, и
ужас пробежал холодом по его спине.
И
такой ужас нашел на нее,
что она долго не могла понять, где она, и долго не могла дрожащими руками найти спички и зажечь другую свечу вместо той, которая догорела и потухла.
— Вот и я, — сказал князь. — Я жил за границей, читал газеты и, признаюсь, еще до Болгарских
ужасов никак не понимал, почему все Русские
так вдруг полюбили братьев Славян, а я никакой к ним любви не чувствую? Я очень огорчался, думал,
что я урод или
что так Карлсбад на меня действует. Но, приехав сюда, я успокоился, я вижу,
что и кроме меня есть люди, интересующиеся только Россией, а не братьями Славянами. Вот и Константин.
Все громко выражали свое неодобрение, все повторяли сказанную кем-то фразу: «недостает только цирка с львами», и
ужас чувствовался всеми,
так что, когда Вронский упал и Анна громко ахнула, в этом не было ничего необыкновенного. Но вслед затем в лице Анны произошла перемена, которая была уже положительно неприлична. Она совершенно потерялась. Она стала биться, как пойманная птица: то хотела встать и итти куда-то, то обращалась к Бетси.
Ты пойми,
что я не только не подозревала неверности, но
что я считала это невозможным, и тут, представь себе, с
такими понятиями узнать вдруг весь
ужас, всю гадость….
Княгиня была сперва твердо уверена,
что нынешний вечер решил судьбу Кити и
что не может быть сомнения в намерениях Вронского; но слова мужа смутили ее. И, вернувшись к себе, она, точно
так же как и Кити, с
ужасом пред неизвестностью будущего, несколько раз повторила в душе: «Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй!»
Что ж? Тайну прелесть находила
И в самом
ужасе она:
Так нас природа сотворила,
К противуречию склонна.
Настали святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни даль
Лежит светла, необозрима;
Гадает старость сквозь очки
У гробовой своей доски,
Всё потеряв невозвратимо;
И всё равно: надежда им
Лжет детским лепетом своим.
Я вздрогнул от
ужаса, когда убедился,
что это была она; но отчего закрытые глаза
так впали? отчего эта страшная бледность и на одной щеке черноватое пятно под прозрачной кожей? отчего выражение всего лица
так строго и холодно? отчего губы
так бледны и склад их
так прекрасен,
так величествен и выражает
такое неземное спокойствие,
что холодная дрожь пробегает по моей спине и волосам, когда я вглядываюсь в него?..
В это время я нечаянно уронил свой мокрый платок и хотел поднять его; но только
что я нагнулся, меня поразил страшный пронзительный крик, исполненный
такого ужаса,
что, проживи я сто лет, я никогда его не забуду, и, когда вспомню, всегда пробежит холодная дрожь по моему телу.
Он ничего не мог выговорить. Он совсем, совсем не
так предполагал объявить и сам не понимал того,
что теперь с ним делалось. Она тихо подошла к нему, села на постель подле и ждала, не сводя с него глаз. Сердце ее стучало и замирало. Стало невыносимо: он обернул к ней мертво-бледное лицо свое; губы его бессильно кривились, усиливаясь что-то выговорить.
Ужас прошел по сердцу Сони.
— Да
что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы в глубоком изумлении, — ведь я знал же,
что я этого не вынесу,
так чего ж я до сих пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу, ведь я вчера же понял совершенно,
что не вытерплю…
Чего ж я теперь-то?
Чего ж я еще до сих пор сомневался? Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал,
что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в
ужас бросило…
Раскольников в бессилии упал на диван, но уже не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса в
таком страдании, в
таком нестерпимом ощущении безграничного
ужаса, какого никогда еще не испытывал. Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа. Посмотрев на него внимательно и разглядев,
что он не спит, она поставила свечку на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
«Как! пятилетняя! — прошептал в настоящем
ужасе Свидригайлов, — это…
что ж это
такое?» Но вот она уже совсем поворачивается к нему всем пылающим личиком, простирает руки…
Дмитрий Прокофьич сказал мне,
что никакой нет опасности и
что напрасно ты с
таким ужасом это принимаешь.
Еще бы не
ужас,
что ты живешь в этой грязи, которую
так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть),
что никому ты этим не помогаешь и никого ни от
чего не спасаешь!
Так вот, стало быть,
чем разрешился весь этот вчерашний
ужас.
Ты, конечно, прав, говоря,
что это не ново и похоже на все,
что мы тысячу раз читали и слышали; но
что действительно оригинально во всем этом, — и действительно принадлежит одному тебе, к моему
ужасу, — это то,
что все-таки кровь по совести разрешаешь, и, извини меня, с
таким фанатизмом даже…
Согласитесь сами,
что, припоминая ваше смущение, торопливость уйти и то,
что вы держали руки, некоторое время, на столе; взяв, наконец, в соображение общественное положение ваше и сопряженные с ним привычки, я,
так сказать, с
ужасом, и даже против воли моей, принужден был остановиться на подозрении, — конечно, жестоком, но — справедливом-с!
— Нелегко. Черт меня дернул сегодня подразнить отца: он на днях велел высечь одного своего оброчного мужика — и очень хорошо сделал; да, да, не гляди на меня с
таким ужасом — очень хорошо сделал, потому
что вор и пьяница он страшнейший; только отец никак не ожидал,
что я об этом, как говорится, известен стал. Он очень сконфузился, а теперь мне придется вдобавок его огорчить… Ничего! До свадьбы заживет.
— Кто ж его знает! — ответил Базаров, — всего вероятнее,
что ничего не думает. — Русский мужик — это тот самый таинственный незнакомец, о котором некогда
так много толковала госпожа Ратклифф. [Госпожа Ратклиф (Редклифф) — английская писательница (1764–1823). Для ее произведений характерны описания фантастических
ужасов и таинственных происшествий.] Кто его поймет? Он сам себя не понимает.
Доктор, схватив шляпу, бросился вниз, Самгин пошел за ним, но
так как Любомудров не повторил ему приглашения ехать с ним, Самгин прошел в сад, в беседку. Он вдруг подумал,
что день Девятого января, несмотря на весь его
ужас, может быть менее значителен по смыслу,
чем сегодняшняя драка,
что вот этот серый день более глубоко задевает лично его.
— Я видела все это. Не помню когда, наверное — маленькой и во сне. Я шла вверх, и все поднималось вверх, но — быстрее меня, и я чувствовала,
что опускаюсь, падаю. Это был
такой горький
ужас, Клим, право же, милый…
так ужасно. И вот сегодня…
Не верилось,
что люди могут мелькать в воздухе
так быстро, в
таких неестественно изогнутых позах и шлепаться о землю с
таким сильным звуком,
что Клим слышал его даже сквозь треск, скрип и разноголосый вой
ужаса.
И не одну сотню раз Клим Самгин видел, как вдали, над зубчатой стеной елового леса краснеет солнце, тоже как будто усталое, видел облака, спрессованные в
такую непроницаемо плотную массу цвета кровельного железа,
что можно было думать: за нею уж ничего нет, кроме «черного холода вселенской тьмы», о котором с
таким ужасом говорила Серафима Нехаева.
На дворе, на улице шумели, таскали тяжести. Это — не мешало. Самгин, усмехаясь, подумал,
что, наверное, тысячи Варвар с
ужасом слушают
такой шум, — тысячи, на разных улицах Москвы, в больших и маленьких уютных гнездах. Вспомнились слова Макарова о не тяжелом, но пагубном владычестве женщин.
— И все вообще,
такой ужас! Ты не знаешь: отец, зимою, увлекался водевильной актрисой; толстенькая, красная, пошлая, как торговка. Я не очень хороша с Верой Петровной, мы не любим друг друга, но — господи! Как ей было тяжело! У нее глаза обезумели. Видел, как она поседела? До
чего все это грубо и страшно. Люди топчут друг друга. Я хочу жить, Клим, но я не знаю — как?
— Гуманизм во всех его формах всегда был и есть не
что иное, как выражение интеллектуалистами сознания бессилия своего пред лицом народа. Точно
так же, как унизительное проклятие пола мы пытаемся прикрыть сладкими стишками, мы хотим прикрыть трагизм нашего одиночества евангелиями от Фурье, Кропоткина, Маркса и других апостолов бессилия и
ужаса пред жизнью.
— Как это ты решилась, Ольга, на
такой поступок? — с
ужасом заговорил он. — Ты знаешь ли,
что ты делаешь…
— К генералу! — с
ужасом повторило все присутствие. — Зачем?
Что такое? Не требует ли дела какого-нибудь? Какое именно? Скорей, скорей! Подшивать дела, делать описи!
Что такое?
— Вот
что, Ольга, я думаю, — сказал он, — у меня все это время
так напугано воображение этими
ужасами за тебя,
так истерзан ум заботами, сердце наболело то от сбывающихся, то от пропадающих надежд, от ожиданий,
что весь организм мой потрясен: он немеет, требует хоть временного успокоения…
Обломову и хотелось бы, чтоб было чисто, да он бы желал, чтоб это сделалось как-нибудь
так, незаметно, само собой; а Захар всегда заводил тяжбу, лишь только начинали требовать от него сметания пыли, мытья полов и т. п. Он в
таком случае станет доказывать необходимость громадной возни в доме, зная очень хорошо,
что одна мысль об этом приводила барина его в
ужас.
Она с
ужасом представляла себе,
что выразится у него на лице, как он взглянет на нее,
что скажет,
что будет думать потом? Она вдруг покажется ему
такой ничтожной, слабой, мелкой. Нет, нет, ни за
что!
—
Что я сделал! оскорбил тебя, женщину, сестру! — вырывались у него вопли среди рыданий. — Это был не я, не человек: зверь сделал преступление.
Что это
такое было! — говорил он с
ужасом, оглядываясь, как будто теперь только пришел в себя.
— Пуще всего — без гордости, без пренебрежения! — с живостью прибавил он, — это все противоречия, которые только раздражают страсть, а я пришел к тебе с надеждой,
что если ты не можешь разделить моей сумасшедшей мечты,
так по крайней мере не откажешь мне в простом дружеском участии, даже поможешь мне. Но я с
ужасом замечаю,
что ты зла, Вера…
Ее эти взгляды Тушина обдавали
ужасом. «Не узнал ли? не слыхал ли он
чего? — шептала ей совесть. — Он ставит ее
так высоко, думает,
что она лучше всех в целом свете! Теперь она молча будет красть его уважение…» «Нет, пусть знает и он! Пришли бы хоть новые муки на смену этой ужасной пытке — казаться обманщицей!» — шептало в ней отчаяние.
«А!
что это
такое!» — думал он, слушая с дрожью почти
ужаса эти широко разливающиеся волны гармонии.
Между тем граф серьезных намерений не обнаруживал и наконец… наконец… вот где
ужас! узнали,
что он из «новых» и своим прежним правительством был — «mal vu», [на подозрении (фр.).] и «эмигрировал» из отечества в Париж, где и проживал, а главное,
что у него там, под голубыми небесами, во Флоренции или в Милане, есть какая-то нареченная невеста, тоже кузина…
что вся ее фортуна («fortune» — в оригинале) перейдет в его род из того рода,
так же как и виды на карьеру.
Вся Малиновка, слобода и дом Райских, и город были поражены
ужасом. В народе, как всегда в
таких случаях, возникли слухи,
что самоубийца, весь в белом, блуждает по лесу, взбирается иногда на обрыв, смотрит на жилые места и исчезает. От суеверного страха ту часть сада, которая шла с обрыва по горе и отделялась плетнем от ельника и кустов шиповника, забросили.
Ужас был всеобщий,
так что в мае 1846 г. по всей колонии служили молебны, прося Бога о помощи.
Благодаря ей, может быть, и мне, без ложной скромности скажу, удалось всё изменить, и изменить
так,
что нет уже тех
ужасов, которые были прежде, а им прямо там очень хорошо.
Он знал еще твердо и несомненно, узнав это прямо от Бога,
что люди эти были точно
такие же, как и он сам, как и все люди, и
что поэтому над этими людьми было кем-то сделано что-то дурное —
такое,
чего не должно делать; и ему было жалко их, и он испытывал
ужас и перед теми людьми, которые были закованы и обриты, и перед теми, которые их заковали и обрили.
— Но я понимаю еще и то,
что, увидев все страдания, весь
ужас того,
что делается в тюрьмах, — говорила Mariette, желая только одного — привлечь его к себе, своим женским чутьем угадывая всё то,
что было ему важно и дорого, — вы хотите помочь страдающим и страдающим
так ужасно,
так ужасно от людей, от равнодушия, жестокости…
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до
чего доводит дурное, не
такое, как наше, поведение». Дети с
ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем,
что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Так закончил свое чтение длинного обвинительного акта секретарь и, сложив листы, сел на свое место, оправляя обеими руками длинные волосы. Все вздохнули облегченно с приятным сознанием того,
что теперь началось исследование, и сейчас всё выяснится, и справедливость будет удовлетворена. Один Нехлюдов не испытывал этого чувства: он весь был поглощен
ужасом перед тем,
что могла сделать та Маслова, которую он знал невинной и прелестной девочкой 10 лет тому назад.
Точно
так же, когда Нехлюдов, достигнув совершеннолетия, отдал то небольшое имение, которое он наследовал от отца, крестьянам, потому
что считал несправедливым владенье землею, — этот поступок его привел в
ужас его мать и родных и был постоянным предметом укора и насмешки над ним всех его родственников.
Она любовалась этой решительностью, узнавала в этом его и себя, какими они были оба в те хорошие времена до замужества, но вместе с тем ее брал
ужас при мысли о том,
что брат ее женится на
такой ужасной женщине.
И
так понемногу приходил народ в это положение,
что он сам не видит всего
ужаса его и не жалуется на него.
Если утверждается,
что война сама по себе не есть благо,
что она связана со злом и
ужасом,
что желанно
такое состояние человечества, при котором войны невозможны и ненужны, то это очень элементарно и слишком неоспоримо.