Посмотрев роту, генерал удалял из строя всех офицеров и унтер-офицеров и спрашивал людей, всем ли довольны, получают ли все по положению, нет ли жалоб и претензий? Но солдаты дружно гаркали, что они «точно так, всем довольны». Когда спрашивали первую роту, Ромашов слышал, как сзади него фельдфебель его роты, Рында, говорил шипящим и
угрожающим голосом...
Неточные совпадения
— Принимаете ли горчицу? — внятно спросил он, стараясь по возможности устранить из
голоса угрожающие ноты.
— Любовь прошла, Митя! — начала опять Катя, — но дорого до боли мне то, что прошло. Это узнай навек. Но теперь, на одну минутку, пусть будет то, что могло бы быть, — с искривленною улыбкой пролепетала она, опять радостно смотря ему в глаза. — И ты теперь любишь другую, и я другого люблю, а все-таки тебя вечно буду любить, а ты меня, знал ли ты это? Слышишь, люби меня, всю твою жизнь люби! — воскликнула она с каким-то почти
угрожающим дрожанием в
голосе.
— Зачем вы на меня так внимательно смотрите? — прокричал он по-немецки резким, пронзительным
голосом и с
угрожающим видом.
На этой
угрожающей ноте
голос пресекся. Мимо меня, по направлению к Неве, пронесся густой вздох… и все смолкло.
И в срывающихся звуках его
голоса было слышно, что он делает усилие просить, что ему хочется кричать дерзкие,
угрожающие слова.
Он никуда не ходил, но иногда к нему являлся Сухобаев; уже выбранный городским головой, он кубарем вертелся в своих разраставшихся делах, стал ещё тоньше, острее, посапывал, широко раздувая ноздри хрящеватого носа, и не жаловался уже на людей, а говорил о них приглушённым
голосом, часто облизывая губы, — слушать его непримиримые,
угрожающие слова было неприятно и тяжело.
Ничего не понимая, я между тем сообразил, что, судя по
голосу, это не могла быть кто-нибудь из компании Геза. Я не колебался, так как предпочесть шлюпку безопасному кораблю возможно лишь в невыносимых, может быть,
угрожающих для жизни условиях. Трап стукнул: отвалясь и наискось упав вниз, он коснулся воды. Я подвинул шлюпку и ухватился за трап, всматриваясь наверх до боли в глазах, но не различая фигур.
Голос старушки, выражение всей фигуры изменялись с непостижимою быстротою; все существо ее мгновенно отдавалось под влияние слов и воспоминаний, которые возникали вереницами в слабой голове ее: они переходили от украденных полушубков к Дуне, от Дуни к замку у двери каморы, от замка к покойному мужу, от мужа к внучке, от внучки к Захару, от Захара к дедушке Кондратию, которого всеслезно просила она вступиться за сирот и сократить словами беспутного, потерянного парня, — от Кондратия переходили они к Ване и только что полученному письму, и вместе с этими скачками
голос ее слабел или повышался, слезы лились обильными потоками или вдруг пересыхали, лицо изображало отчаяние или уныние, руки бессильно опускались или делали
угрожающие жесты.
Каждый день из растворенных хлевов вопиют
голоса трихинных пристанодержателей,
угрожающие, проклинающие, требующие пропятия…
В ее вопросе было что-то
угрожающее. Фома почувствовал робость пред ней и уже без задора в
голосе сказал...
В сумерки — самое ужасное время — уже на квартире слышал отчетливо
голос, монотонный и
угрожающий, который повторял...
Четыре часа после этого Коротков прислушивался, не выходя из своей комнаты, в том расчете, чтобы новый заведующий, если вздумает обходить помещение, непременно застал его погруженным в работу. Но никаких звуков из страшного кабинета не доносилось. Раз только долетел смутный чугунный
голос, как будто
угрожающий кого-то уволить, но кого именно Коротков не расслышал, хоть и припадал ухом к замочной скважине. В три с половиной часа пополудни за стеной канцелярии раздался
голос Пантелеймона...
До сих пор Магнус почти не выходил из тона иронии и мягкой насмешки: мое замечание вдруг переродило его. Он побледнел, его большие белые руки судорожно забегали по телу, как бы отыскивая оружие, и все лицо стало
угрожающим и немного страшным. Словно боясь силы собственного
голоса, он понизил его почти до шепота; словно боясь, что слова сорвутся и побегут сами, он старательно ровнял их.
Прочтя об опасностях,
угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием
голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного везде, где только появится.
И иногда Норден кричал весело и шутливо, но часто — как мне помнится —
голос становился хриплым, почти
угрожающим; казалось порою, что и сам он устал, но уже не может остановиться и кричит с угрозой, почти со слезами...