Неточные совпадения
Потом любимую фарфоровую игрушку — зайчика или собачку — уткнешь в
угол пуховой
подушки и любуешься, как хорошо, тепло и уютно ей там лежать.
Таисья тоже встала, но пошатнулась, снова опустилась на стул, а с него мягко свалилась на пол. Два-три голоса негромко ахнули, многие «взыскующие града» привстали со стульев, Захарий согнулся прямым
углом, легко, как
подушку, взял Таисью на руки, понес к двери; его встретил возглас...
Устав стоять, он обернулся, — в комнате было темно; в
углу у дивана горела маленькая лампа-ночник, постель на одном диване была пуста, а на белой
подушке другой постели торчала черная борода Захария. Самгин почувствовал себя обиженным, — неужели для него не нашлось отдельной комнаты? Схватив ручку шпингалета, он шумно открыл дверь на террасу, — там, в темноте, кто-то пошевелился, крякнув.
Через пяток минут Самгин лежал в
углу, куда передвинули ларь для теста, на крышку ларя постлали полушубок, завернули в чистые полотенца какую-то мягкую рухлядь, образовалась
подушка.
Белые двери привели в небольшую комнату с окнами на улицу и в сад. Здесь жила женщина. В
углу, в цветах, помещалось на мольберте большое зеркало без рамы, — его сверху обнимал коричневыми лапами деревянный дракон. У стола — три глубоких кресла, за дверью — широкая тахта со множеством разноцветных
подушек, над нею, на стене, — дорогой шелковый ковер, дальше — шкаф, тесно набитый книгами, рядом с ним — хорошая копия с картины Нестерова «У колдуна».
Засунув обе руки в чистую наволочку и держа ими
подушку за
углы, она оглянулась на него и улыбнулась, но не веселой и радостной, как прежде, а испуганной, жалостной улыбкой.
Чуть свет являлись на толкучку торговки, барахольщики первой категории и скупщики из «Шилова дома», а из желающих продать — столичная беднота: лишившиеся места чиновники приносили последнюю шинелишку с собачьим воротником, бедный студент продавал сюртук, чтобы заплатить за
угол, из которого его гонят на улицу, голодная мать, продающая одеяльце и
подушку своего ребенка, и жена обанкротившегося купца, когда-то богатая, боязливо предлагала самовар, чтобы купить еду сидящему в долговом отделении мужу.
Встав со стула, она медленно передвинулась в свой
угол, легла на постель и стала вытирать платком вспотевшее лицо. Рука ее двигалась неверно, дважды упала мимо лица на
подушку и провела платком по ней.
Я подумал, что дедушка умер; пораженный и испуганный этой мыслью, я сам не помню, как очутился в комнате своих двоюродных сестриц, как взлез на тетушкину кровать и забился в
угол за
подушки.
Ввел ее князь, взял на руки и посадил, как дитя, с ногами в
угол на широкий мягкий диван; одну бархатную
подушку ей за спину подсунул, другую — под правый локоток подложил, а ленту от гитары перекинул через плечо и персты руки на струны поклал. Потом сел сам на полу у дивана и, голову склонил к ее алому сафьянному башмачку и мне кивает: дескать, садись и ты.
В следующей комнате, куда привел хозяин гостя своего, тоже висело несколько картин такого же колорита; во весь почти передний
угол стояла кивота с образами; на дубовом некрашеном столе лежала раскрытая и повернутая корешком вверх книга, в пергаментном переплете; перед столом у стены висело очень хорошей работы костяное распятие; стулья были некрашеные, дубовые, высокие, с жесткими кожаными
подушками.
— Так… — сказал он, зевая, и сел на диван подальше от нее, обхватив одной рукой
угол шитой
подушки.
Николай Всеволодович осмотрелся; комната была крошечная, низенькая; мебель самая необходимая, стулья и диван деревянные, тоже совсем новой поделки, без обивки и без
подушек, два липовые столика, один у дивана, а другой в
углу, накрытый скатертью, чем-то весь заставленный и прикрытый сверху чистейшею салфеткой.
— Сигарку, вечером, у окна… месяц светил… после беседки… в Скворешниках? Помнишь ли, помнишь ли, — вскочила она с места, схватив за оба
угла его
подушку и потрясая ее вместе с его головой. — Помнишь ли, пустой, пустой, бесславный, малодушный, вечно, вечно пустой человек! — шипела она своим яростным шепотом, удерживаясь от крику. Наконец бросила его и упала на стул, закрыв руками лицо. — Довольно! — отрезала она, выпрямившись. — Двадцать лет прошло, не воротишь; дура и я.
Не однажды он уговаривал меня намазать ей, сонной, лицо ваксой или сажей, натыкать в ее
подушку булавок или как-нибудь иначе «подшутить» над ней, но я боялся кухарки, да и спала она чутко, часто просыпаясь; проснется, зажжет лампу и сидит на кровати, глядя куда-то в
угол. Иногда она приходила ко мне за печку и, разбудив меня, просила хрипло...
— Взял бы
подушку хоть, — предложил Кожемякин, отходя в
угол.
Ровно в шесть часов вечера приехал добродушный немец в Голубиную Солободку, к знакомому домику; не встретив никого в передней, в зале и гостиной, он хотел войти в спальню, но дверь была заперта; он постучался, дверь отперла Катерина Алексевна; Андрей Михайлыч вошел и остановился от изумления: пол был устлан коврами; окна завешены зелеными шелковыми гардинами; над двуспальною кроватью висел парадный штофный занавес; в
углу горела свечка, заставленная книгою; Софья Николавна лежала в постели, на
подушках в парадных же наволочках, одетая в щегольской, утренний широкий капот; лицо ее было свежо, глаза блистали удовольствием.
В
углу был красивый трехъярусный образник и пред ним темного дерева аналой с зелеными бархатными
подушками.
В одном
углу Карп и Игнат прилаживали новую
подушку под большую троечную, окованную телегу.
Доктор Сергей Борисыч был дома; полный, красный, в длинном ниже колен сюртуке и, как казалось, коротконогий, он ходил у себя в кабинете из
угла в
угол, засунув руки в карманы, и напевал вполголоса: «Ру-ру-ру-ру». Седые бакены у него были растрепаны, голова не причесана, как будто он только что встал с постели. И кабинет его с
подушками на диванах, с кипами старых бумаг по
углам и с больным грязным пуделем под столом производил такое же растрепанное, шершавое впечатление, как он сам.
…В тесной и тёмной комнате пили чай, лысый хохотал и вскрикивал так, что на столе звенела посуда. Было душно, крепко пахло горячим хлебом. Евсею хотелось спать, и он всё поглядывал в
угол, где за грязным пологом стояла широкая кровать со множеством
подушек. Летало много больших, чёрных мух, они стукались в лоб, ползали по лицу, досадно щекотали вспотевшую кожу. Евсей стеснялся отгонять их.
Илья Макарович урезонивал его тихо, потом стал кипятиться, начал угрожать ему розгами и вдруг, вынув его из колыбели, положил на
подушке в
угол.
…Наталья проснулась скоро, ей показалось, что её разбудили жалость к матери и обида за неё. Босая, в одной рубахе, она быстро сошла вниз. Дверь в комнату матери, всегда запертая на ночь, была приоткрыта, это ещё более испугало женщину, но, взглянув в
угол, где стояла кровать матери, она увидала под простыней белую глыбу и тёмные волосы, разбросанные по
подушке.
Были на «Самокате», в сумасшедшем трактире, где пол со всеми столиками, людьми, лакеями медленно вертелся; оставались неподвижными только
углы зала, туго, как
подушка пером, набитого гостями, налитого шумом.
Разбросав по
подушке пепельные свои волосы, подложив ладонь под раскрасневшуюся щечку, Верочка спала; но сон ее не был покоен. Грудь подымалась неровно под тонкой рубашкой, полураскрытые губки судорожно шевелились, а на щеке, лоснившейся от недавних слез, одна слезинка еще оставалась и тихо скользила в
углу рта.
Белый некрашеный пол, пожелтевший потолок, неуклюжий старинный диван у одной стены, пред ним раскинутый ломберный стол с остывшим самоваром, крошками белого хлеба и недопитым стаканом чаю, в котором плавали окурки папирос; в
углу небольшая железная кровать с засаленной
подушкой и какой-то сермягой вместо одеяла, несколько сборных дешевых стульев и длинный белый сосновый стол у окна.
Через полчаса в передней избе, на своем письменном столе, одетый в черный сюртук, лежал Гаврило Степаныч; его небольшая голова с посиневшим лицом лежала на белой
подушке, усыпанной живыми цветами; о. Андроник стоял в черной ризе с кадилом в руке, Асклипиодот прижался в
угол. Началась лития.
Но вот кому-то удалось рассмотреть, что четыре всадника, едущие впереди отряда, держат под укрюками седельных арчаков
углы большого пестрого персидского ковра. Это тот самый ковер, назначением которого было покрывать в отъезжем поле большой боярский шатер. Теперь на этом ковре, подвешенном как люлька между четырьмя седлами, лежит что-то маленькое, обложенное белыми пуховыми
подушками и укутанное ярко цветным шелковым архалуком боярина.
Брачное ложе со стеганым одеялом и ситцевыми
подушками, люлька с ребенком, столик на трех ножках, на котором стряпалось, мылось, клалось все домашнее и работал сам Поликей (он был коновал), кадушки, платья, куры, теленок, и сами семеро наполняли весь
угол и не могли бы пошевелиться, ежели бы общая печь не представляла своей четвертой части, на которой ложились и вещи и люди, да ежели бы еще нельзя было выходить на крыльцо.
Что-то стучало в дверь мельницы, так что гул ходил по всему зданию, отдаваясь во всех
углах. Мельник подумал, уж не чертяка ли вернулся, — недаром шептался о чем-то с жидом, — и потому он зарылся с головой в
подушку.
Потом месяц стал
углом на последнюю из досок, постоял на ней с полминуты и скрылся из моего тесного горизонта, оставив меня в моей конурке с сердцем, преисполненным тоской, разнеженностью от воспоминаний и сожалением о себе… К глазам в этой темноте подступали слезы. Мне хотелось кинуться на свою кровать, уткнуться лицом в
подушку и, пожалуй, заплакать, как я плакал когда-то ребенком.
Комната была просторная и светлая; на окнах красные ситцевые гардинки; диван и стулья, обитые тем же дешевым ситцем; на чисто побеленных стенах множество фотографических карточек в деревянных ажурных рамах и два олеографических «приложения»; маленький пузатый комод с висящим над ним квадратным тусклым зеркалом и, наконец, в
углу необыкновенно высокая двухспальная кровать с целой пирамидой
подушек — от громадной, во всю ширину кровати, до крошечной думки.
В комнате было темно; фельдшер толкнулся в дверь — заперта; тогда, зажигая спичку за спичкой, он бросился назад в сени, оттуда в кухню, из кухни в маленькую комнату, где все стены были увешаны юбками и платьями и пахло васильками и укропом, и в
углу около печи стояла чья-то кровать с целою горою
подушек; тут, должно быть, жила старуха, Любкина мать; отсюда прошел он в другую комнату, тоже маленькую, и здесь увидел Любку.
В одном
углу штаб-ротмистр, подложивши себе под бок
подушку, с трубкою в зубах, рассказывал довольно свободно и плавно любовные свои приключения и овладел совершенно вниманием собравшегося около него кружка.
Действительно, собачка хозяйки, которая все время спала на
подушке в
углу, вдруг проснулась, обнюхала чужих и с лаем бросилась под кровать.
Комнатка небольшая, жара, этта, духота, мухи, да какие-то клейкие; в
углу киотище необыкновенный, с древнейшими образами; ризы на них тусклые да дутые; маслом так и разит, да еще какою-то специей; на кровати два пуховика;
подушку пошевелишь, а из-под нее таракан бежит… я уж со скуки чаю до невероятности напился — просто беда!
Тут он увидел, что горит, что горит весь его
угол, горят его ширмы, вся квартира горит, вместе с Устиньей Федоровной и со всеми ее постояльцами, что горит его кровать,
подушка, одеяло, сундук и, наконец, его драгоценный тюфяк.
Лунный свет яркой полосой падал на окно и на пол и, отраженный от белых, тщательно вымытых досок, сумеречным полусветом озарял
углы, и белая чистая кровать с двумя
подушками, большой и маленькой, казалась призрачной и воздушной.
Пол земляной, чистый, как ток, и весь передний
угол устлан войлоками; на войлоках ковры, а на коврах пуховые
подушки.
Большая кровать, стоявшая в
углу, была покрыта полосатым бумажным одеялом, точь-в-точь как у нас в деревнях, и на
подушках были довольно чистые белые наволочки.
Придя домой, Маруся легла в постель и спрятала голову под
подушку, что она делала всегда, когда была возбуждена. Но не удалось ей успокоиться. В ее комнату вошел Егорушка и начал шагать из
угла в
угол, стуча и скрипя своими сапогами.
В
углу стоит кровать, на ней целая гора из пуховиков и
подушек в красных наволочках; чтобы взобраться на эту гору, надо подставлять стул, а ляжешь — утонешь.
Княжна, казалось, утомилась долгой речью. В
углах рта накипала розоватая влага. Голова с бледным, помертвевшим лицом запрокинулась на
подушку, в груди у нее странно-странно зашипело.
Тогда, видя всю бесполезность криков и угроз, утомленная и измученная Тася как сноп повалилась на стоявшую в
углу каморки постель и, уткнувшись лицом в
подушку, тихо заплакала.
А теперь терпи, лежи, кусай от злости губы или
угол кожаной
подушки! Если желаешь, можешь раньше высадиться на привал, теряй стоимость проезда.
Поздно все разошлись. Сашка остался спать на моей постели. Я спал у Миши. Утром встал. Голова болит, тошнит, скверно. Весь пол моей комнаты — липкий от рвоты и пролитой водки, рвота на одеяле и
подушке, разбитая четверть в
углу, на тарелках склизкие головки и коричневые внутренности килек…
И сейчас же ловко, по-военному, перевернул даму вниз головою и поставил ее в
угол на
подушку теменем.
В
углу стояла кровать из простого некрашеного дерева с жестким тюфяком, кожаной
подушкой и вязаным шерстяным одеялом. Над ней висел образок, украшенный высохшей вербой и фарфоровым яичком. У широкого окна, так называемого итальянского, стоял большой стол, на котором в беспорядке валялись книги, бумаги, ландкарты и планы сражений. Шкаф с книгами, глобусы, географические карты, прибитые к стене, и несколько простых деревянных стульев дополняли убранство комнаты юного спартанца.
Елена Павловна сидела под балдахином из китайской материи, с огромным японским веером, развернутым под
углом на широком диване, вроде кровати, где в изголовье валялось множество подушечек и
подушек, шитых золотом, шелком, канаусовых и атласных, расписанных цветами, по моде последних трех-четырех зим.
На постели лежал труп Глафиры Петровны Салтыковой. Лицо ее было совершенно спокойно, точно она спала, и лишь у
углов губ виднелась кровавая пена. Дарья Николаевна отерла ее простыней и, приподняв мертвую голову «тетушки-генеральши», быстро подложила под нее
подушку, затем бросилась к двери с криком...