Неточные совпадения
― Только бы были лучше меня. Вот всё, чего я желаю. Вы не знаете еще всего
труда, ―
начал он, ―
с мальчиками, которые, как мои, были запущены этою жизнью за границей.
С первых
начал нáчал он ему жаловаться на необразованность окружающих помещиков, на великие
труды, которые ему предстоят.
Соня
начала дышать
с трудом. Лицо становилось все бледнее и бледнее.
— Для серьезной оценки этой книги нужно, разумеется, прочитать всю ее, — медленно
начал он, следя за узорами дыма папиросы и
с трудом думая о том, что говорит. — Мне кажется — она более полемична, чем следовало бы. Ее идеи требуют… философского спокойствия. И не таких острых формулировок… Автор…
В других местах, куда являлись белые
с трудом и волею, подвиг вел за собой почти немедленное вознаграждение: едва успевали они миролюбиво или силой оружия завязывать сношения
с жителями, как начиналась торговля, размен произведений, и победители, в самом
начале завоевания, могли удовлетворить по крайней мере своей страсти к приобретению.
Когда Старцев пробовал заговорить даже
с либеральным обывателем, например, о том, что человечество, слава богу, идет вперед и что со временем оно будет обходиться без паспортов и без смертной казни, то обыватель глядел на него искоса и недоверчиво и спрашивал: «Значит, тогда всякий может резать на улице кого угодно?» А когда Старцев в обществе, за ужином или чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без
труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрек и
начинал сердиться и назойливо спорить.
Вышел на средину храма отрок
с большою книгой, такою большою, что, показалось мне тогда,
с трудом даже и нес ее, и возложил на налой, отверз и
начал читать, и вдруг я тогда в первый раз нечто понял, в первый раз в жизни понял, что во храме Божием читают.
Это дело казалось безмерно трудным всей канцелярии; оно было просто невозможно; но на это никто не обратил внимания, хлопотали о том, чтоб не было выговора. Я обещал Аленицыну приготовить введение и
начало, очерки таблиц
с красноречивыми отметками,
с иностранными словами,
с цитатами и поразительными выводами — если он разрешит мне этим тяжелым
трудом заниматься дома, а не в канцелярии. Аленицын переговорил
с Тюфяевым и согласился.
«Господи, какая невыносимая тоска! Слабость ли это или мое законное право? Неужели мне считать жизнь оконченною, неужели всю готовность
труда, всю необходимость обнаружения держать под спудом, пока потребности заглохнут, и тогда
начать пустую жизнь? Можно было бы жить
с единой целью внутреннего образования, но середь кабинетных занятий является та же ужасная тоска. Я должен обнаруживаться, — ну, пожалуй, по той же необходимости, по которой пищит сверчок… и еще годы надобно таскать эту тяжесть!»
Влияние Грановского на университет и на все молодое поколение было огромно и пережило его; длинную светлую полосу оставил он по себе. Я
с особенным умилением смотрю на книги, посвященные его памяти бывшими его студентами, на горячие, восторженные строки об нем в их предисловиях, в журнальных статьях, на это юношески прекрасное желание новый
труд свой примкнуть к дружеской тени, коснуться,
начиная речь, до его гроба, считать от него свою умственную генеалогию.
Я ему заметил, что в Кенигсберге я спрашивал и мне сказали, что места останутся, кондуктор ссылался на снег и на необходимость взять дилижанс на полозьях; против этого нечего было сказать. Мы
начали перегружаться
с детьми и
с пожитками ночью, в мокром снегу. На следующей станции та же история, и кондуктор уже не давал себе
труда объяснять перемену экипажа. Так мы проехали
с полдороги, тут он объявил нам очень просто, что «нам дадут только пять мест».
Помню, что в
начале революции я
с большим
трудом убедил священника нашего прихода в Большом Власьевском переулке выбросить из церковной службы слово о самодержавном государе императоре.
В первые дни революции активность моя выразилась лишь в том, что когда Манеж осаждался революционными массами, а вокруг Манежа и внутри его были войска, которые каждую минуту могли
начать стрелять, я
с трудом пробрался внутрь Манежа, спросил офицера, стоявшего во главе этой части войска, и
начал убеждать его не стрелять, доказывая ему, что образовалось новое правительство и что старое правительство безнадежно пало.
Ведь так ясно, чтобы
начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить
с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным
трудом.
Это же и не стоит ему большого
труда, — дело привычное
с малолетства: как вытянут по спине аршином или
начнут об голову кулаки оббивать, — так тут поневоле выгнешься и сожмешься…
По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических
начал, безбрачия и вообще естественной жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать
с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но
с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен, глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный на все и ничего не делающий; из всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному
труду.
— Первая из них, —
начал он всхлипывающим голосом и утирая кулаком будто бы слезы, — посвящена памяти моего благодетеля Ивана Алексеевича Мохова; вот нарисована его могила, а рядом
с ней и могила madame Пиколовой. Петька Пиколов, супруг ее (он теперь, каналья, без просыпу день и ночь пьет), стоит над этими могилами пьяный, плачет и говорит к могиле жены: «Ты для меня трудилась на поле чести!..» — «А ты, — к могиле Ивана Алексеевича, — на поле
труда и пота!»
По свойственной всем молодым людям житейской смелости, Павел решился навсегда разорвать
с отцом всякую связь и
начать жить своими
трудами.
Я чувствую, как от эфира —
начинает холодеть вот тут, вокруг ворота, и
с трудом спрашиваю...
Повторяю вам, вы очень ошибаетесь, если думаете, что вот я призову мужика, да так и
начну его собственными руками обдирать… фи! Вы забыли, что от него там бог знает чем пахнет… да и не хочу я совсем давать себе этот
труд. Я просто призываю писаря или там другого, et je lui dis:"Mon cher, tu me dois tant et tant", [и я ему говорю «Дорогой мой, ты мне должен столько то и столько то» (франц.).] — ну, и дело
с концом. Как уж он там делает — это до меня не относится.
Этот
труд он выполняет
с замечательным рвением, но и в этом случае личная его инициатива отсутствует, а руководящим
началом служит внешний толчок.
— Бог
с ними! Бог
с ними! — сказал
с беспокойством Александр. — И вы, дядюшка,
начали дико говорить! Этого прежде не водилось за вами. Не для меня ли? Напрасный
труд! Я стремился выше — вы помните? Что ж вышло?
А тут Соня добралась до этого дьявольского цыганского престо-престиссимо, от которого ноги молодых людей
начинают сами собой плясать, ноги стариков выделывают поневоле, хоть и
с трудом, хоть и совсем не похоже, лихие па старинных огненных танцев и кости мертвецов шевелятся в могилах.
От этого происходит то, что все эти люди,
начиная от Конта, Страуса, Спенсера и Ренана, не понимая смысла речей Христа, не понимая того, к чему и зачем они сказаны, не понимая даже и вопроса, на который они служат ответом, не давая себе даже
труда вникнуть в смысл их, прямо, если они враждебно настроены, отрицают разумность учения; если же они хотят быть снисходительны к нему, то
с высоты своего величия поправляют его, предполагая, что Христос хотел сказать то самое, что они думают, но не сумел этого сделать.
Отвечала не спеша, но и не задумываясь, тотчас же вслед за вопросом, а казалось, что все слова её
с трудом проходят сквозь одну какую-то густую мысль и обесцвечиваются ею. Так, говоря как бы не о себе, однотонно и тускло, она рассказала, что её отец, сторож при казённой палате, велел ей, семнадцатилетней девице, выйти замуж за чиновника, одного из своих начальников; муж вскоре после свадьбы
начал пить и умер в одночасье на улице, испугавшись собаки, которая бросилась на него.
— Атанде-с, — прервал Коровкин. — Рекомендуюсь: дитя природы… Но что я вижу? Здесь дамы… А зачем же ты не сказал мне, подлец, что у тебя здесь дамы? — прибавил он,
с плутовскою улыбкою смотря на дядю. — Ничего? не робей!.. представимся и прекрасному полу… Прелестные дамы! —
начал он,
с трудом ворочая языком и завязая на каждом слове. — Вы видите несчастного, который… ну, да уж и так далее… Остальное не договаривается… Музыканты! польку!
«Продолжение ее рассказов сходно
с тем, что мы будем описывать за истинное; но изложенное сейчас
начало, невзирая на известную ученость, полезные
труды и обширные сведения Рычкова о Средней Азии и Оренбургском крае, хронологически невозможно и противно многим несомненным историческим известиям.
Как только, отдавшись одному стремлению, он
начинал чуять приближение
труда и борьбы, мелочной борьбы
с жизнию, он инстинктивно торопился оторваться от чувства или дела и восстановить свою свободу.
Дашка, хорошо знавшая дорогу в кабинет, принесла очки. Алексей Абрамович сел к свечке, зевнул, приподнял верхнюю губу, что придало его носу очень почтенное выражение, прищурил глаза и
начал с большим
трудом,
с каким-то тяжело книжным произношением читать...
Рассуждения, несомненно, прекрасные; но то утро, которое я сейчас буду описывать, являлось ярким опровержением Пепкиной философии.
Начать с того, что в собственном смысле утра уже не было, потому что солнце уже стояло над головой — значит, был летний полдень. Я проснулся от легкого стука в окно и сейчас же заснул. Стук повторился. Я
с трудом поднял тяжелую вчерашним похмельем голову и увидал заглядывавшее в стекло женское лицо. Первая мысль была та, что это явилась Любочка.
Они проехали, хотя
с большим
трудом и опасностию, но без всякого приключения, почти всю проложенную болотом дорожку; но шагах в десяти от выезда на твердую дорогу лошадь под земским ярыжкою испугалась толстой колоды, лежащей поперек тропинки, поднялась на дыбы, опрокинулась на бок и, придавя его всем телом, до половины погрузилась вместе
с ним в трясину, которая, расступясь, обхватила кругом коня и всадника и, подобно удаву, всасывающему в себя живую добычу,
начала понемногу тянуть их в бездонную свою пучину.
Он искренно любил, он глубоко уважал свою молодую родственницу и, окончив свою темную, приготовительную работу, собираясь вступить на новое поприще,
начать действительную, не коронную службу, предложил ей, как любимой женщине, как товарищу и другу, соединить свою жизнь
с его жизнью — на радость и на горе, на
труд и на отдых,"for better for worse", как говорят англичане.
Предостерегаю вас: читать эти брошюры, как обыкновенно путные книги читают,
с начала до конца —
труд непосильный и в высшей степени бесплодный. Но перелистовать их,
с пятого на десятое, дело не лишнее. Во-первых, для вас сделается ясным, какие запретные мысли русский грамотей находится вынужденным прятать от бдительности цензорского ока; во-вторых, вы узнаете, до каких пределов может дойти несознанность мысли, в счастливом соединении
с пустословием и малограмотностью.
Перевоспитание же
начал с объяснения, в чем заключается истинное благородство души, но так как при этом беспрестанно приходилось говорить об общем благе, которое он смешивал
с"потрясением", то, признаюсь, мне стоило большого
труда, чтобы хотя отчасти устранить это смешение.
Тогда только что приступили к работам по постройке канала. Двое рабочих подняли на улице железную решетку колодца, в который стекают вода и нечистоты
с улиц. Образовалось глубокое, четырехугольное,
с каменными, покрытыми грязью стенами отверстие, настолько узкое, что
с трудом в него можно было опуститься. Туда спустили длинную лестницу. Один из рабочих зажег бензиновую лампочку и, держа ее в одной руке, а другой придерживаясь за лестницу,
начал спускаться.
Он говорил это и ходил по кабинету. Вероятно, он думал, что я пришел к нему
с повинною, и, вероятно, он ждал, что я
начну просить за себя и сестру. Мне было холодно, я дрожал, как в лихорадке, и говорил
с трудом, хриплым голосом.
— Когда ты
начинаешь говорить о физическом
труде, то это выходит глупо и пошло! — сказал отец
с раздражением.
— Засим… — продолжал речь адвокат, но нервный господин
с горевшими огнем теперь глазами, очевидно,
с трудом удерживался и, не дав адвокату договорить,
начал...
Плод многих годов, бесчисленных опытов — прекрасный плод не награжденных ни славою, ни почестьми бескорыстных
трудов великих гениев — созревает; истинное просвещение разливается по всей стране; мы не презираем и не боготворим иностранцев; мы сравнялись
с ними; не желаем уже знать кое-как все, а стараемся изучить хорошо то, что знаем; народный характер и физиономия образуются, мы
начинаем любить свой язык, уважать отечественные таланты и дорожить своей национальной славою.
Иногда это был тихий плач и рыданья, всегда
с прижатыми к груди руками,
с невнятным шепотом каких-то слов, продолжавшиеся целые часы и переходившие в бешенство и судорожные движения, если меня
начинали будить, чего впоследствии никогда не делали; утомившись от слез и рыданий, я засыпал уже сном спокойным; но большого
труда стоило, особенно сначала, чтоб окружающие могли вытерпеть такое жалкое зрелище, не попробовав меня разбудить и помочь мне хоть чем-нибудь.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи
с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера
начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без
труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной
с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно,
с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Шестнадцати лет
начинает он учиться сложению, которое называет адицое; правописания у него нет никакого; мало того, г. Устрялов свидетельствует, что тетради эти писаны рукою нетвердою, очевидно непривычною, и дают заметить, что Петр в это время едва мог еще,
с очевидным
трудом, выводить буквы (стр. 19).
С Вашего архипастырского благословения я
начал труд сей; при Вашем постоянном внимании продолжал его, Вам и приношу сию малую лепту моего делания.
И вдруг то необыкновенно хорошее, радостное и мирное, чего я не испытывал
с самого детства, нахлынуло на меня вместе
с сознанием, что я далек от смерти, что впереди еще целая жизнь, которую я, наверно, сумею повернуть по-своему (о! наверно сумею), и я, хотя
с трудом, повернулся на бок, поджал ноги, подложил ладонь под голову и заснул, точно так, как в детстве, когда, бывало, проснешься ночью возле спящей матери, когда в окно стучит ветер, и в трубе жалобно воет буря, и бревна дома стреляют, как из пистолета, от лютого мороза, и
начнешь тихонько плакать, и боясь и желая разбудить мать, и она проснется, сквозь сон поцелует и перекрестит, и, успокоенный, свертываешься калачиком и засыпаешь
с отрадой в маленькой душе.
Выпросит, например, у бабушки за
труды пять фридрихсдоров и
начнет их тут же ставить на рулетке, рядом
с бабушкиными ставками.
Благодаря
трудам наших библиографов и биографов,
трудам, принимаемым читающею публикою
с видимым участием, мы имеем теперь довольно важных сведений о писателях второстепенных, которые
начинали приходить у нас в забвение, потому что они имели достоинства, относительные к своему времени.
С самого
начала царствования своего Екатерина II покровительствовала ученым
трудам касательно русской истории (46).
С некоторого времени
труды одного из учеников его
начали привлекать внимание небольшого круга знатоков и любителей.
Пока еще тянулся проселок, они шли ходко, но как только старуха свернула на пашню, Антон
начал уже
с трудом поспевать за ней; ночь стала опять черна, и дождь, ослабевший было на время, полил вдруг
с такой силой, что он едва мог различать черты своей спутницы.
— Печорин вспомнил, что когда он говорил то же самое и гораздо лучше одной из бальных нимф дня три тому назад — она только пожала плечами и не взяла на себя даже
труд понять его;
с этой минуты он стал больше танцевать и реже говорить умно; — и даже ему показалось, что его
начали принимать
с большим удовольствием.