Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо
масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Вновь ввел
в употребление, яко полезные, горчицу, лавровый лист и прованское
масло.
3. По положении начинки и удобрении оной должным числом
масла и яиц, класть пирог
в печь и содержать
в вольном духе, доколе не зарумянится.
Тут же, кстати, он доведался, что глуповцы, по упущению, совсем отстали от употребления горчицы, а потому на первый раз ограничился тем, что объявил это употребление обязательным;
в наказание же за ослушание прибавил еще прованское
масло. И
в то же время положил
в сердце своем: дотоле не класть оружия, доколе
в городе останется хоть один недоумевающий.
Ввел
в употребление игру ламуш [Игра ламуш — карточная игра.] и прованское
масло; замостил базарную площадь и засадил березками улицу, ведущую к присутственным местам; вновь ходатайствовал о заведении
в Глупове академии, но, получив отказ, построил съезжий дом.
— Этак он, братцы, всех нас завинит! — догадывались глуповцы, и этого опасения было достаточно, чтобы подлить
масла в потухавший огонь.
В конце сентября был свезен лес для постройки двора на отданной артели земле, и было продано
масло от коров и разделен барыш.
Правда, что на скотном дворе дело шло до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному
маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное
масло спорее, и требовал жалованья, как и
в старину, и нисколько не интересовался тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
Под дрожащею кругами тенью листьев, у покрытого белою скатертью и уставленного кофейниками, хлебом,
маслом, сыром, холодною дичью стола, сидела княгиня
в наколке с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки.
И Степан Аркадьич улыбнулся. Никто бы на месте Степана Аркадьича, имея дело с таким отчаянием, не позволил себе улыбнуться (улыбка показалась бы грубой), но
в его улыбке было так много доброты и почти женской нежности, что улыбка его не оскорбляла, а смягчала и успокоивала. Его тихие успокоительные речи и улыбки действовали смягчающе успокоительно, как миндальное
масло. И Анна скоро почувствовала это.
В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их
в растопленное
масло, отправил
в рот, а губы и руки вытер салфеткой. Повторивши это раза три, он попросил хозяйку приказать заложить его бричку. Настасья Петровна тут же послала Фетинью, приказавши
в то же время принести еще горячих блинов.
Оканчивая писать, он потянул несколько к себе носом воздух и услышал завлекательный запах чего-то горячего
в масле.
Скоро вокруг подносов и графинов обстановилось ожерелье тарелок — икра, сыры, соленые грузди, опенки, да новые приносы из кухни чего-то
в закрытых тарелках, сквозь которые слышно было ворчавшее
масло.
Потом появились прибавления с хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ и щеки девятипудового осетра, другой пирог — с груздями, пряженцы, маслянцы, [Маслянцы — клецки
в растопленном
масле.] взваренцы.
— Одеть всех до одного
в России, как ходят
в Германии. Ничего больше, как только это, и я вам ручаюсь, что все пойдет как по
маслу: науки возвысятся, торговля подымется, золотой век настанет
в России.
Каждый столб оканчивался наверху пышной чугунной лилией; эти чаши по торжественным дням наполнялись
маслом, пылая
в ночном мраке обширным огненным строем.
Она не взвешивала и не мерила, но видела, что с мукой не дотянуть до конца недели, что
в жестянке с сахаром виднеется дно, обертки с чаем и кофе почти пусты, нет
масла, и единственное, на чем, с некоторой досадой на исключение, отдыхал глаз, — был мешок картофеля.
Табак страшно могуч; как
масло, вылитое
в скачущий разрыв волн, смиряет их бешенство, так и табак: смягчая раздражение чувств, он сводит их несколькими тонами ниже; они звучат плавнее и музыкальнее.
Он был
в поддевке и
в страшно засаленном черном атласном жилете, без галстука, а все лицо его было как будто смазано
маслом, точно железный замóк.
Светлые с проседью, жиденькие волосы ее, по обыкновению жирно смазанные
маслом, были заплетены
в крысиную косичку и подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на ее затылке.
— Да, да, вы совершенно правы… вот я поскорей поступлю
в университет, и тогда все пойдет… как по
маслу…
Зато ни
в чём не будешь ты нуждаться
И станешь у меня как
в масле сыр кататься».
В это время батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписали из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского
масла.
— Лампадным
маслом отзывает да донником, — произнес, зевая, Базаров. — А что мух
в этих милых домиках… Фа!
Потом явился на сцену чай со сливками, с
маслом и кренделями; потом Василий Иванович повел всех
в сад, для того чтобы полюбоваться красотою вечера.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет
в женскую ватную кофту, на ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его голове были смазаны
маслом и лежали гладко.
В одной руке он держал узенькую и длинную книгу из тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
Впечатление огненной печи еще усиливалось, если смотреть сверху, с балкона: пред ослепленными глазами открывалась продолговатая,
в форме могилы, яма, а на дне ее и по бокам
в ложах, освещенные пылающей игрой огня, краснели, жарились лысины мужчин, таяли, как
масло, голые спины, плечи женщин, трещали ладони, аплодируя ярко освещенным и еще более голым певицам.
— Он —
в Нижнем, под надзором. Я же с ним все время переписывался. Замечательный человек Степан, — вдумчиво сказал он, намазывая хлеб
маслом. И, помолчав, добавил...
Он ушел
в свою комнату с уверенностью, что им положен первый камень пьедестала, на котором он, Самгин, со временем, встанет монументально.
В комнате стоял тяжелый запах
масла, — утром стекольщик замазывал на зиму рамы, — Клим понюхал, открыл вентилятор и снисходительно, вполголоса сказал...
«Жажда развлечений, привыкли к событиям», — определил Самгин. Говорили негромко и ничего не оставляя
в памяти Самгина; говорили больше о том, что дорожает мясо,
масло и прекратился подвоз дров. Казалось, что весь город выжидающе притих. Людей обдувал не сильный, но неприятно сыроватый ветер,
в небе являлись голубые пятна, напоминая глаза, полуприкрытые мохнатыми ресницами.
В общем было как-то слепо и скучно.
Проснулся он с тяжестью
в голове и смутным воспоминанием о какой-то ошибке, о неосторожности, совершенной вчера. Комнату наполнял неприятно рассеянный, белесоватый свет солнца, спрятанного
в бескрасочной пустоте за окном. Пришел Дмитрий, его мокрые, гладко причесанные волосы казались жирно смазанными
маслом и уродливо обнажали красноватые глаза, бабье, несколько опухшее лицо. Уже по унылому взгляду его Клим понял, что сейчас он услышит нечто плохонькое.
— Рыжий напоминает мне тарантула. Я не видал этого насекомого, но
в старинной «Естественной истории» Горизонтова сказано: «Тарантулы тем полезны, что, будучи настояны
в масле, служат лучшим лекарством от укусов, причиняемых ими же».
В синем табачном дыме, пропитанном запахом кожи,
масла, дегтя, Самгин видел вытянутые шеи, затылки, лохматые головы, они подскакивали, исчезали, как пузыри на воде.
С ловкостью, удивительной
в ее тяжелом теле, готовя посуду к чаю, поблескивая маленькими глазками, круглыми, как бусы, и мутными, точно лампадное
масло, она горевала...
Прищурив левый глаз, он выпил и сунул
в рот маленький кусочек хлеба с
маслом; это не помешало ему говорить.
Но не это сходство было приятно
в подруге отца, а сдержанность ее чувства, необыкновенность речи, необычность всего, что окружало ее и, несомненно, было ее делом, эта чистота, уют, простая, но красивая, легкая и крепкая мебель и ярко написанные этюды
маслом на стенах. Нравилось, что она так хорошо и, пожалуй, метко говорит некролог отца. Даже не показалось лишним, когда она, подумав, покачав головою, проговорила тихо и печально...
Ходил Дунаев
в сапогах с голенищами до колен,
в шведской, кожаной куртке и кожаной фуражке, вся эта кожа, густо смазанная машинным
маслом, тускло поблескивала.
Покручивая бородку, он осматривал стены комнаты, выкрашенные
в неопределенный, тусклый тон; против него на стене висел этюд
маслом, написанный резко, сильными мазками: сочно синее небо и зеленоватая волна, пенясь, опрокидывается на оранжевый песок.
Длинный, тощий, с остатками черных, с проседью, курчавых и, видимо, жестких волос на желтом черепе,
в форме дыни, с бородкой клином, горбоносый, он говорил неутомимо, взмахивая густыми бровями, такие же густые усы быстро шевелились над нижней, очень толстой губой, сияли и таяли влажные, точно смазанные
маслом, темные глаза. Заметив, что сын не очень легко владеет языком Франции, мать заботливо подсказывала сыну слова, переводила фразы и этим еще более стесняла его.
Толстую, добрейшую бабушку свою, которая как-то даже яростно нянчилась с ним, он доводил до слез, подсыпая
в табакерку ей золу или перец, распускал петли чулков, сгибал вязальные спицы, бросал клубок шерсти котятам или смазывал шерсть
маслом, клеем.
Его особенно удивляла легкость движений толстяка, легкость его речи. Он даже попытался вспомнить: изображен
в русской литературе такой жизнерадостный и комический тип? А Бердников, как-то особенно искусно смазывая редиску
маслом, поглощая ее, помахивая пред лицом салфеткой, распевал тонким голоском...
— Вчера этот господин убеждал нас, что сибирские маслоделы продают
масло японцам, заведомо зная, что оно пойдет
в Германию, — говорил он, похлестывая стеком по сапогу. — Сегодня он обвинил меня и капитана Загуляева
в том, что мы осудили невинных…
Она величественно отошла
в угол комнаты, украшенный множеством икон и тремя лампадами, села к столу, на нем буйно кипел самовар, исходя обильным паром, блестела посуда, комнату наполнял запах лампадного
масла, сдобного теста и меда. Самгин с удовольствием присел к столу, обнял ладонями горячий стакан чая. Со стены, сквозь запотевшее стекло, на него смотрело лицо бородатого царя Александра Третьего, а под ним картинка: овечье стадо пасет благообразный Христос, с длинной палкой
в руке.
— Что это у вас на халате опять пятно? — заботливо спросила она, взяв
в руки полу халата. — Кажется,
масло? — Она понюхала пятно. — Где это вы? Не с лампадки ли накапало?
Утешься, добрая мать: твой сын вырос на русской почве — не
в будничной толпе, с бюргерскими коровьими рогами, с руками, ворочающими жернова. Вблизи была Обломовка: там вечный праздник! Там сбывают с плеч работу, как иго; там барин не встает с зарей и не ходит по фабрикам около намазанных салом и
маслом колес и пружин.
Лампада горит ярко, и
масла в ней много.
Райский тоже, увидя свою комнату, следя за бабушкой, как она чуть не сама делала ему постель, как опускала занавески, чтоб утром не беспокоило его солнце, как заботливо расспрашивала,
в котором часу его будить, что приготовить — чаю или кофе поутру,
масла или яиц, сливок или варенья, — убедился, что бабушка не все угождает себе этим, особенно когда она попробовала рукой, мягка ли перина, сама поправила подушки повыше и велела поставить графин с водой на столик, а потом раза три заглянула, спит ли он, не беспокойно ли ему, не нужно ли чего-нибудь.
— Есть, батюшка, да сил нет, мякоти одолели, до церкви дойду — одышка мучает. Мне седьмой десяток! Другое дело, кабы барыня маялась
в постели месяца три, да причастили ее и особоровали бы
маслом, а Бог, по моей грешной молитве, поднял бы ее на ноги, так я бы хоть ползком поползла. А то она и недели не хворала!
В доме была суета. Закладывали коляску, старомодную карету. Кучера оделись
в синие новые кафтаны, намазали головы коровьим
маслом и с утра напились пьяны. Дворовые женщины и девицы пестрели праздничными, разноцветными ситцевыми платьями, платками, косынками, ленточками. От горничных за десять шагов несло гвоздичной помадой.
Я обвинял Стебелькова, а ведь, может быть, я-то, главное, и подлил
масла в огонь.