Неточные совпадения
Просидев дома целый день, она придумывала средства для свиданья с сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла это
письмо, когда ей принесли
письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но
письмо, всё то, что она прочла между его
строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
В последней
строке не было размера, но это, впрочем, ничего:
письмо было написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum [В приписке (лат.).] было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
Затем писавшая упоминала, что омочает слезами
строки нежной матери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует на свете; приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди в душных оградах не пользуются воздухом; окончание
письма отзывалось даже решительным отчаяньем и заключалось такими стихами...
И что ж? Глаза его читали,
Но мысли были далеко;
Мечты, желания, печали
Теснились в душу глубоко.
Он меж печатными
строкамиЧитал духовными глазами
Другие
строки. В них-то он
Был совершенно углублен.
То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль
письма девы молодой.
Это приуготовило меня к чему-то важному, ибо обыкновенно
письма писала ко мне матушка, а он в конце приписывал несколько
строк.
Я старался по почерку угадать расположение духа, в котором писано было
письмо; наконец решился его распечатать и с первых
строк увидел, что все дело пошло к черту.
Письмо было написано мелким, но четким почерком, слова составлены так плотно, как будто каждая
строка — одно слово. Самгин читал...
Письмо было написано так небрежно, что кривые
строки, местами, сливались одна с другой, точно их писали в темноте.
Иван Матвеевич взял
письмо и привычными глазами бегал по
строкам, а
письмо слегка дрожало в его пальцах. Прочитав, он положил
письмо на стол, а руки спрятал за спину.
Прежде всего тороплюсь кинуть вам эти две
строки, в ответ на ваше
письмо, где вы пишете, что собираетесь в Италию, в Рим, — на случай, если я замедлю в дороге.
— Как можно! — с испугом сказал Леонтий, выхватывая
письмо и пряча его опять в ящик. — Ведь это единственные ее
строки ко мне, других у меня нет… Это одно только и осталось у меня на память от нее… — добавил он, глотая слезы.
Она сидела за столом, опершись на него локтями, и разбирала какое-то
письмо, на простой синей бумаге, написанное, как он мельком заметил, беспорядочными
строками и запечатанное бурым сургучом.
Письмо оканчивалось этой
строкой. Райский дочитал — и все глядел на
строки, чего-то ожидая еще, стараясь прочесть за
строками. В
письме о самой Вере не было почти ничего: она оставалась в тени, а освещен один он — и как ярко!
«Что сделалось с тобой, любезный Борис Павлович? — писал Аянов, — в какую всероссийскую щель заполз ты от нашего мокрого, но вечно юного Петербурга, что от тебя два месяца нет ни
строки? Уж не женился ли ты там на какой-нибудь стерляди? Забрасывал сначала своими повестями, то есть
письмами, а тут вдруг и пропал, так что я не знаю, не переехал ли ты из своей трущобы — Малиновки, в какую-нибудь трущобу — Смородиновку, и получишь ли мое
письмо?
Она подумала, подумала, потом опустила руку в карман, достала и другое
письмо, пробежала его глазами, взяла перо, тщательно вымарала некоторые слова и
строки в разных местах и подала ему.
Письмо было в ее руке, и она все время, пока кричала, махала им по воздуху. Грушенька выхватила от нее
письмо и поднесла к свечке. Это была только записочка, несколько
строк, в один миг она прочла ее.
Этот писатель мне столько указал, столько указал в назначении женщины, что я отправила ему прошлого года анонимное
письмо в две
строки: «Обнимаю и целую вас, мой писатель, за современную женщину, продолжайте».
Передо мною лежат три-четыре
письма, которые я получил от Грановского в последние годы; какая разъедающая, мертвящая грусть в каждой
строке!
Отец мой обыкновенно писал мне несколько
строк раз в неделю, он не ускорил ни одним днем ответа и не отдалил его, даже начало
письма было как всегда.
Имя сестры начинало теснить меня, теперь мне недостаточно было дружбы, это тихое чувство казалось холодным. Любовь ее видна из каждой
строки ее
писем, но мне уж и этого мало, мне нужно не только любовь, но и самое слово, и вот я пишу: «Я сделаю тебе странный вопрос: веришь ли ты, что чувство, которое ты имеешь ко мне, — одна дружба? Веришь ли ты, что чувство, которое я имею к тебе, — одна дружба?Я не верю».
На это
письмо Маццини отвечал несколькими дружескими
строками, в которых, не касаясь сущности, говорил о необходимости соединения всех сил в одно единое действие, грустил о разномыслии их и проч.
«Я с вами примирился за ваши „
Письма об изучении природы“; в них я понял (насколько человеческому уму можно понимать) немецкую философию — зачем же, вместо продолжения серьезного труда, вы пишете сказки?» Я отвечал ему несколькими дружескими
строками — тем наши сношения и кончились.
Эти вопросы были легки, но не были вопросы. В захваченных бумагах и
письмах мнения были высказаны довольно просто; вопросы, собственно, могли относиться к вещественному факту: писал ли человек или нет такие
строки. Комиссия сочла нужным прибавлять к каждой выписанной фразе: «Как вы объясняете следующее место вашего
письма?»
Когда я писал эту часть «Былого и дум», у меня не было нашей прежней переписки. Я ее получил в 1856 году. Мне пришлось, перечитывая ее, поправить два-три места — не больше. Память тут мне не изменила. Хотелось бы мне приложить несколько
писем NataLie — и с тем вместе какой-то страх останавливает меня, и я не решил вопрос, следует ли еще дальше разоблачать жизнь, и не встретят ли
строки, дорогие мне, холодную улыбку?
Последние
строки вписаны автором
письма собственноручно, и тон проникнут уважением.
Очень понимаю, как бедная Варя утомилась душой;поблагодари ее, если мое
письмо застанет вас вместе. Добрые ее
строки вполне выражают состояние ее души: она за нас всех отсутствующих сострадала больной. Сходи за меня на родную могилу, поклонись праху. Тут соединяются все наши молитвы.
Два слова письменных в дополнение к
письму вашего соименника, дорогой фотограф, в ответ на ваши
строки от 18 декабря… О кончине Вольфа — вы, верно, это уже знаете от Ж.Адамовны, к которой писали из Тобольска. Он страдал жестоко пять месяцев. Горячка тифозная, а потом вода в груди. Смерть была успокоением, которого он сам желал, зная, что нет выздоровления.
Скоро ли к вам дойдут мои несвязные
строки? Скоро ли от вас что-нибудь услышу? Говорите мне про себя, про наших, если что знаете из
писем. Нетерпеливо жду вашего доброго
письма. Приветствуйте за меня Матвея Ивановича. Обоим вам желаю всего приятного и утешительного.
В конце
письма —
строки из «Прощальной песни» А. А. Дельвига к выпускному экзамену лицеистов 1-го выпуска.
Annette! Кто меня поддерживает? Я в Шлиссельбурге сам не свой был, когда получал
письмо твое не в субботу, а в воскресенье, — теперь вот слишком год ни
строки, и я, благодаря бога, спокоен, слезно молюсь за вас. Это каше свидание. У Плуталова после смерти нашли вашу записку, но я ее не видал, не знаю, получили ли вы ту, которую он взял от меня и обещал вам показать.
В доказательство, что наши
письма не без внимания остаются в III отделении, скажу вам, что недавно сестра Annette получила мой листок с несколькими зачеркнутыми
строками. Видно, этим господам нечего там делать…
Подписи не было, но тотчас же под последнею
строкою начиналась приписка бойкою мужскою рукою: «Так как вследствие особенностей женского организма каждая женщина имеет право иногда быть пошлою и надоедливою, то я смотрю на ваше
письмо как на проявление патологического состояния вашего организма и не придаю ему никакого значения; но если вы и через несколько дней будете рассуждать точно так же, то придется думать, что у вас есть та двойственность в принципах, встречая которую в человеке от него нужно удаляться.
Отец мой побледнел, руки у него затряслись; он с трудом распечатал конверт, прочел первые
строки, зарыдал, опустил
письмо на колени и сказал: «Матушка отчаянно больна».
Мать написала большое
письмо к ней, которое прочла вслух моему отцу: он только приписал несколько
строк.
В
письме неточно приводится первая
строка стихотворения Шевырева «Чтение Данта».
При чтении этих
строк лицо Калиновича загорелось радостью.
Письмо это было от Настеньки. Десять лет он не имел о ней ни слуху ни духу, не переставая почти никогда думать о ней, и через десять лет, наконец, снова откликнулась эта женщина, питавшая к нему какую-то собачью привязанность.
По приходе домой, однако, все эти мечтания его разлетелись в прах: он нашел
письмо от Настеньки и, наперед предчувствуя упреки, торопливо и с досадой развернул его; по беспорядочности мыслей, по небрежности почерка и, наконец, по каплям слез, еще не засохшим и слившимся с чернилами, можно было судить, что чувствовала бедная девушка, писав эти
строки.
— Не опять ли вспять возвращают? — проговорил он и, надев торопливо очки, начал читать
письмо. Лицо его просветлело с первых же
строк. Дочитав, он перекрестился и закричал...
Петр Иваныч сел к столу и наскоро написал несколько
строк, потом передал
письмо Александру.
— Все дело можно бы в трех
строках объяснить, — сказал Петр Иваныч, поглядев на часы, — а он в приятельском
письме написал целую диссертацию! ну, не педант ли? Читать ли дальше, Александр? брось: скучно. Мне бы надо тебе кое-что сказать…
Она взяла себе за образец Татьяну и мысленно повторяла своему идеалу пламенные
строки Татьянина
письма к Онегину, и сердце ее ныло, билось.
Вернувшись к себе в комнату, Санин нашел на столе
письмо от Джеммы. Он мгновенно… испугался — и тотчас же обрадовался, чтобы поскорей замаскировать перед самим собою свой испуг. Оно состояло из нескольких
строк. Она радовалась благополучному «началу дела», советовала ему быть терпеливым и прибавила, что все в доме здоровы и заранее радуются его возвращению. Санин нашел это
письмо довольно сухим — однако взял перо, бумагу… и все бросил. «Что писать?! Завтра сам вернусь… пора, пора!»
Очень быстро приходит в голову Александрову (немножко поэту) мысль о системе акростиха. Но удается ему написать такое сложное
письмо только после многих часов упорного труда, изорвав сначала в мелкие клочки чуть ли не десть почтовой бумаги. Вот это
письмо, в котором начальные буквы каждой
строки Александров выделял чуть заметным нажимом пера.
Потом она вспомнила о
письме и развернула его. Она прочитала следующие
строки, написанные мелко, великолепно-каллиграфическим почерком...
Предупреждая события, приведу несколько первых
строк этого
письма к Дарье Павловне, которое та действительно назавтра же получила.
Тулузов, взяв с собой
письмо Ченцова, ушел в свое отделение, где снова прочитал это
письмо и снова главным образом обратил свое внимание на последние
строки. «Может быть, и в самом деле застрелится!» — произнес он тем же полушепотом, как прежде сказал: — «Пойдут теперь истории, надобно только не зевать!»
—
Письмо с почты привезли к барину, — сказала та, подавая и самое
письмо, которое Антип Ильич, положив на имеющийся для того особый серебряный подносик, почтительно подал Егору Егорычу. Тот, как всегда он это делал, нервно и торопливо распечатал
письмо и, пробежав первые
строки, обратился к Сверстову...
Потом он долго, до света, сидел, держа в руках лист бумаги, усеянный мелкими точками букв, они сливались в чёрные полоски, и прочитать их нельзя было, да и не хотелось читать. Наконец, когда небо стало каким-то светло-зелёным, в саду проснулись птицы, а от забора и деревьев поползли тени, точно утро, спугнув, прогоняло остатки не успевшей спрятаться ночи, — он медленно,
строку за
строкой стал разбирать многословное
письмо.
В три часа убранная Вава сидела в гостиной, где уж с половины третьего было несколько гостей и поднос, стоявший перед диваном, утратил уже половину икры и балыка, как вдруг вошел лакей и подал Карпу Кондратьичу
письмо. Карп Кондратьич достал из кармана очки, замарал им стекла грязным платком и, как-то, должно быть, по складам, судя по времени, прочитавши записку в две
строки, возвестил голосом, явно не спокойным...
… Одно
письмо было с дороги, другое из Женевы. Оно оканчивалось следующими
строками: «Эта встреча, любезная маменька, этот разговор потрясли меня, — и я, как уже писал вначале, решился возвратиться и начать службу по выборам. Завтра я еду отсюда, пробуду с месяц на берегах Рейна, оттуда — прямо в Тауроген, не останавливаясь… Германия мне страшно надоела. В Петербурге, в Москве я только повидаюсь с знакомыми и тотчас к вам, милая матушка, к вам в Белое Поле».