Неточные совпадения
В Казани квартирохозяин мой, скопец, ростовщик, очень хитроумный
старичок,
рассказал мне, что Гавриил Державин, будучи богат, до сорока лет притворялся нищим и плачевные песни на улицах пел.
Два дородных жандарма вели рубаку, их сопровождал толстый офицер;
старичок, собирая осколки тарелок,
рассказывал ворчливо...
У нее была очень милая манера говорить о «добрых» людях и «светлых» явлениях приглушенным голосом; как будто она
рассказывала о маленьких тайнах, за которыми скрыта единая, великая, и в ней — объяснения всех небольших тайн. Иногда он слышал в ее рассказах нечто совпадавшее с поэзией буден
старичка Козлова. Но все это было несущественно и не мешало ему привыкать к женщине с быстротой, даже изумлявшей его.
— Сбежал от большого стола старичок-то, женихов отец, —
рассказывал он. — Бой у них вышел промежду гостей, ну, оглянулись, а свекра-то и нет. Словно в воду канул…
— Ты все про других
рассказываешь, родимый мой, — приставал Мосей, разглаживая свою бороду корявою, обожженною рукой. — А нам до себя… Мы тебя своим считаем, самосадским, так, значит, уж ты все обскажи нам, чтобы без сумления. Вот и
старички послушают… Там заводы как хотят, а наша Самосадка допрежь заводов стояла. Прапрадеды жили на Каменке, когда о заводах и слыхом было не слыхать… Наше дело совсем особенное. Родимый мой, ты уж для нас-то постарайся, чтобы воля вышла нам правильная…
Когда же мы пришли в свой флигель, я, забыв о родниках и мельнице, сейчас
рассказал матери о больном
старичке.
Елена же его поразила; она вырвала у него свою руку, когда он щупал ее пульс, и не хотела показать ему язык. На все вопросы его не отвечала ни слова, но все время только пристально смотрела на его огромный Станислав, качавшийся у него на шее. «У нее, верно, голова очень болит, — заметил
старичок, — но только как она глядит!» Я не почел за нужное ему
рассказывать о Елене и отговорился тем, что это длинная история.
Старичок сановник, сладко закрывая глаза, несколько раз
рассказывал себе пикантный анекдот, которым его угостила Раиса Павловна; археолог бережно завертывал в бумагу каменный топор, который Раиса Павловна пожертвовала ему из своей коллекции; миллионер испытывал зуд во всем теле от комплиментов Раисы Павловны; сильное чиновное лицо долго нюхало воздух, насквозь прокуренный Раисой Павловной самым великосветским фимиамом.
— Между прочим, мне тутошний исправник,
старичок почтенный, ополченец двенадцатого года (замечаю здесь для читателя, — тот самый ополченец, которого он встретил на балу у Петра Григорьича), исправник этот
рассказывал: «Я, говорит, теперь, по слабости моего здоровья, оставляю службу…
Прежде всего мы обратились к Очищенному. Это был своего рода Одиссей, которого жизнь представляла такое разнообразное сцепление реального с фантастическим, что можно было целый месяц прожить в захолустье, слушая его рассказы, и не переслушать всего. Почтенный
старичок охотно согласился на нашу просьбу и действительно
рассказал сказку столь несомненно фантастического характера, что я решался передать ее здесь дословно, ничего не прибавляя и не убавляя. Вот она.
Скосив на нее черные глаза, Кострома
рассказывает про охотника Калинина, седенького
старичка с хитрыми глазами, человека дурной славы, знакомого всей слободе. Он недавно помер, но его не зарыли в песке кладбища, а поставили гроб поверх земли, в стороне от других могил. Гроб — черный, на высоких ножках, крышка его расписана белой краской, — изображены крест, копье, трость и две кости.
Рассказал я ему, как
старичок о душе говорил, он взмахнул руками, словно взлететь над столом захотел, и скороговоркой говорит жене...
Отпустил он меня, а я прямо к знакомому жиду, картузник-старичок, умнеющий еврей, замечательный, всё знал, из кантонистов, как начнёт
рассказывать, что с ними делали, — просто ужас слышать!
— Прямо из города, благодетель! прямо оттуда, отец родной! все
расскажу, только позвольте сначала честь заявить, — проговорил вошедший
старичок и направился прямо к генеральше, но остановился на полдороге и снова обратился к дяде...
Пепко вообще почему-то ухаживал за
старичком я всячески старался ему угодить. Появился самовар, полбутылка водки, колбаса в бумажке, несколько пирожков из ближайшего трактира и две бутылки пива.
Старичок сидел на кушетке и
рассказывал далекие новости.
Нехлюдову было больно; но по какому-то детскому самолюбию ему не хотелось признаться в этом, и он, еще раз отказавшись от сетки, продолжал
рассказывать старичку о том устройстве ульев, про которое он читал в «Maison rustique», [Ферма,] и при котором, по его мнению, должно было в два раза больше роиться; но пчела ужалила его в шею, и он сбился и замялся в средине рассуждения.
Долинский, ничего не отвечая, только оглянулся; конногвардеец, сопровождавший полонивших Долинского масок,
рассказывал что-то лейб-казачьему офицеру и
старичку самой благонамеренной наружности. Все они трое помирали со смеха и смотрели в ту сторону, куда маски увлекали Нестора Игнатьевича. Пунцовый бант на капюшоне Анны Михайловны робко жался к стене за колоннадою.
— Говорят-с! — отвечал барон, пожимая плечами. — В клубе один
старичок, весьма почтенной наружности, во всеуслышание и с достоверностью
рассказывал, что он сам был на обеде у отца Оглоблина, который тот давал для молодых и при этом он пояснил даже, что сначала отец был очень сердит на сына за этот брак, но что потом простил его…
В разгар самого горячего спора на тему: «с татем, с разбойником, кольми паче с еретиком не общайся», — когда обе стороны засыпали друг друга текстами и разными тонкостями начетчицкой диалектики, — этот
старичок, с надорванным козырем и искрящимися глазами, вынырнув внезапно в самой середине, испортил всю беседу,
рассказав очень просто и без всяких текстов простой житейский случай.
Впрочем, Иван Матвеич редко
рассказывал о том времени; но раза два или три в год произносил, обращаясь к кривому
старичку эмигранту, которого держал на хлебах и называл, бог знает почему, M. le Commandeur» [«Господин Командор» (фр.).], — произносил своим неспешным носовым голосом экспромпт, некогда сказанный им на вечере у герцогини Полиньяк.
Она прозвала его
старичком и всем своим знакомым
рассказывала, что постояльца ей просто бог послал, что он второй феномен, что этакой скромности она даже сама в девицах не имела, что он, кроме университета, никуда даже шагу не сделал, а уж не то чтобы заводить какие-нибудь дебоширства.
Старик ухватился под бока, и все туловище его закачалось от хриплого прерывистого хохота. Тут разговор сделался общим; несколько человек, увлеченные сочувствием к старичку-балагуру, тотчас же принялись
рассказывать ему в один голос все подробности происшествия ночи.
Старичок буфетчик в женской кацавейке
рассказывал, как при покойном барине женщина в пруду утопилась.
Вошел маленький, лысый
старичок, повар генерала Жукова, тот самый, у которого сгорела шапка. Он присел, послушал и тоже стал вспоминать и
рассказывать разные истории. Николай, сидя на печи, свесив ноги, слушал и спрашивал все о кушаньях, какие готовили при господах. Говорили о битках, котлетах, разных супах, соусах, и повар, который тоже все хорошо помнил, называл кушанья, каких нет теперь; было, например, кушанье, которое приготовлялось из бычьих глаз и называлось «поутру проснувшись».
— А не знаю… Я ведь не грамотный, да и летописи все пригорели. У нас в обители живет о. келарь, древний
старичок, так он все знает и
рассказывает.
В это время вошел
старичок знакомиться с офицерами. Он, хотя и краснея несколько, разумеется, не преминул
рассказать о том, что был товарищем покойного графа, что пользовался его расположением, и даже сказал, что он не раз был облагодетельствован покойником. Разумел ли он под благодениями покойного то, что тот так и не отдал ему занятых ста рублей, или то, что бросил его в сугроб, или что ругал его, —
старичок не объяснил нисколько. Граф был весьма учтив с старичком-кавалеристом и благодарил за помещение.
— Уж извините, что не роскошно, граф (он чуть было не сказал: ваше сиятельство, — так уж отвык от обращения с важными людьми), домик сестрицы маленький. А вот это сейчас завесим чем-нибудь, и будет хорошо, — прибавил
старичок и под предлогом занавески, но главное, чтоб
рассказать поскорее про офицеров, шаркая, вышел из комнаты.
Это был низенький и на вид довольно еще свежий
старичок, разбитый параличом; ходил он переваливаясь, одним плечом вперед, и всем больным
рассказывал одну и ту же историю: о крещении Руси при Владимире Святом.
— Недавно в тюремную палату к нам перевели из особого отдела одного генерала с крупозным воспалением легких. Смирный такой
старичок, тихий. Швабрин этот так и ест его глазами. Молчит, ничего не говорит, а смотрит, как будто тот у него сына зарезал. Как у волка глаза горят, — злые, острые. И вчера мне
рассказал генерал: Швабрин по ночам приходит — и бьет его!.. Вы подумайте: больного, слабого старика!
Басни наши мы ему отвечаем, как говорится, спустя рукава, и тотчас же приступаем к расспросам об образцовой сцене, где он служит, и, главным образом, о «маэстро». Наш
старичок оживляется неожиданно. В «маэстро», в его гений он верует, как в святыню. Он
рассказывает о нем с увлечением взрослого ребенка.
«Ужо вернусь, сейчас же за письмо папеньке с маменькой сяду! Беспременно отпишу, чтобы не беспокоились милые мои
старички, — решила Даша, — да всего-то в письме
рассказывать не стану. К чему их беспокоить задаром… Господь с ними, с девочками, пусть смеются! К чему нашим про это знать!»