Неточные совпадения
Человек, оскорбленный и раздосадованный, как вы, вчерашним случаем и в то же время способный думать о несчастии других, — такой человек-с… хотя поступками своими он делает
социальную ошибку, — тем не менее… достоин уважения!
Ему показалось, что никогда еще он не думал так напряженно и никогда не был так близко к чему-то чрезвычайно важному, что раскроется пред ним в следующую минуту, взорвется, рассеет все, что тяготит его, мешая найти основное в нем,
человеке, перегруженном «
социальным хламом».
— Доктора должны писать популярные брошюры об уродствах быта. Да. Для медиков эти уродства особенно резко видимы. Одной экономики — мало для того, чтоб внушить рабочим отвращение и ненависть к быту. Потребности рабочих примитивно низки. Жен удовлетворяет лишний гривенник заработной платы. Мало у нас
людей, охваченных сознанием глубочайшего смысла
социальной революции, все какие-то… механически вовлеченные в ее процесс…
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество
социальной справедливости будет началом духовной смерти
людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и конец жизни — в личности, а так как личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
— Я — смешанных воззрений. Роль экономического фактора — признаю, но и роль личности в истории — тоже. Потом — материализм: как его ни толкуйте, а это учение пессимистическое, революции же всегда делались оптимистами. Без
социального идеализма, без пафоса любви к
людям революции не создашь, а пафосом материализма будет цинизм.
«В сущности, есть много оснований думать, что именно эти
люди — основной материал истории, сырье, из которого вырабатывается все остальное человеческое, культурное. Они и — крестьянство. Это — демократия, подлинный демос — замечательно живучая, неистощимая сила. Переживает все
социальные и стихийные катастрофы и покорно, неутомимо ткет паутину жизни. Социалисты недооценивают значение демократии».
«Да, это именно объясняющий господин, из тех, что возлагают
социальные обязанности». Он ждал чего-то смешного от этого
человека и, в следующую минуту, — дождался...
«Родится
человек, долго чему-то учится, испытывает множество различных неприятностей, решает
социальные вопросы, потому что действительность враждебна ему, тратит силы на поиски душевной близости с женщиной, — наиболее бесплодная трата сил. В сорок лет
человек становится одиноким…»
«Нужно создать некий
социальный катехизис, книгу, которая просто и ясно рассказала бы о необходимости различных связей и ролей в процессе культуры, о неизбежности жертв. Каждый
человек чем-нибудь жертвует…»
— А
люди построены на двух противоречивых началах, биологическом и
социальном.
— Я ее лечу. Мне кажется, я ее — знаю. Да. Лечу. Вот — написал работу: «
Социальные причины истерии у женщин». Показывал Форелю, хвалит, предлагает издать, рукопись переведена одним товарищем на немецкий. А мне издавать — не хочется. Ну, издам, семь или семьдесят
человек прочитают, а — дальше что? Лечить тоже не хочется.
— Вульгарная речь безграмотного епископа не может оскорбить нас, не должна волновать. Лев Толстой — явление глубочайшего этико-социального смысла, явление, все еще не получившее правильной, объективной оценки, приемлемой для большинства мыслящих
людей.
«
Социальная революция без социалистов», — еще раз попробовал он успокоить себя и вступил сам с собой в некий безмысленный и бессловесный, но тем более волнующий спор. Оделся и пошел в город, внимательно присматриваясь к
людям интеллигентской внешности, уверенный, что они чувствуют себя так же расколото и смущенно, как сам он. Народа на улицах было много, и много было рабочих, двигались
люди неторопливо, вызывая двойственное впечатление праздности и ожидания каких-то событий.
Среди них немалое количество неврастеников, они читали Фрейда и, убежденные, что уже «познали себя», особенно крепко были уверены в своей исключительности. Все эти
люди желали встать над действительностью, почти все они были беспартийны, ибо опасались, что дисциплина партии и программы может пагубно отразиться на своеобразии их личной «духовной конституции».
Социальная самооценка этих
людей была выражена Алябьевым.
Было скучно, и чувствовалось, что у этих
людей что-то не ладится, все они недовольны чем-то или кем-то, Самгин решил показать себя и заговорил, что о
социальной войне думают и что есть
люди, для которых она — решенное дело.
«Воспитанная литераторами, публицистами, «критически мыслящая личность» уже сыграла свою роль, перезрела, отжила. Ее мысль все окисляет, покрывая однообразной ржавчиной критицизма. Из фактов совершенно конкретных она делает не прямые выводы, а утопические, как, например, гипотеза
социальной, то есть — в сущности, социалистической революции в России, стране полудиких
людей, каковы, например, эти «взыскующие града». Но, назвав
людей полудикими, он упрекнул себя...
Все это
люди, которые верят в необходимость
социальной революции, проповедуют ее на фабриках, вызывают политические стачки, проповедуют в армии, мечтают о гражданской войне.
—
Человек — свят! Христос был
человек, победивший дьявола. После Христа врожденное зло перестало существовать. Теперь зло —
социальная болезнь. Один
человек — беззлобен…
«Ты мог бы не делать таких глупостей, как эта поездка сюда. Ты исполняешь поручение группы
людей, которые мечтают о
социальной революции. Тебе вообще никаких революций не нужно, и ты не веришь в необходимость революции
социальной. Что может быть нелепее, смешнее атеиста, который ходит в церковь и причащается?»
Лежа в постели, Самгин следил, как дым его папиросы сгущает сумрак комнаты, как цветет огонь свечи, и думал о том, что, конечно, Москва, Россия устали за эти годы
социального террора, возглавляемого царем «карликовых
людей», за десять лет студенческих волнений, рабочих демонстраций, крестьянских бунтов.
— Каково: это идеал, венец свободы! Бабушка! Татьяна Марковна! Вы стоите на вершинах развития, умственного, нравственного и
социального! Вы совсем готовый, выработанный
человек! И как это вам далось даром, когда мы хлопочем, хлопочем! Я кланялся вам раз, как женщине, кланяюсь опять и горжусь вами: вы велики!
Нельзя быть моральным
человеком и хорошим христианином в индивидуальной, личной жизни и быть жестоким эксплуататором и аморальным в
социальной жизни в качестве представителя власти, хозяина предприятий, главы семьи и пр.
Только соединение
социального движения с духовным движением может вывести
человека из состояния раздвоенности и потерянности.
Завоевания
человека на ограниченной, замкнутой
социальной территории достигались ослаблением памяти, забвением бесконечности.
Изменение
социального положения, когда богатый делается бедным или бедный делается богатым, само по себе не делает
человека внутренне иным.
Без существования внутреннего духовного ядра и творческих процессов, в нем происходящих, никакой новый
социальный строй не приведет к новому
человеку.
В разных мирах живут служители культа и теологии, ученые и изобретатели, политические деятели,
социальные реформаторы и революционеры, писатели и деятели искусства,
люди деловые, поглощенные хозяйством и т. д.
Человек окончательно был водворен на замкнутую
социальную территорию, на ней захотел он быть господином, забыл обо всем остальном мире и об иных мирах, на которые не простирается его власть и господство.
Революционность в
социальной борьбе за новое общество определяется обычно не по
социальному идеалу, и не по духовному и моральному изменению
людей, создающих новое общество, а по средствам, которые применяются в борьбе, по степени применения насилия.
Когда русский
человек религиозен, то он верит, что святые или сам Бог все за него сделают, когда же он атеист, то думает, что все за него должна сделать
социальная среда.
Религиозное же сознание должно бороться с этими разлагающими и обессиливающими теориями
социальной среды во имя творческой активности
человека, во имя его высшей свободы, во имя высшего смысла жизни.
Совершенно ошибочна та точка зрения, которая видит в политической жизни самые корыстные чувства
людей и
социальных групп.
Эта точка зрения признает
человека исключительно
социальным существом, в котором мыслит и творит класс.
Во имя свободы
человек может пожертвовать любовью, во имя
социальной справедливости может пожертвовать свободой, во имя жалости может пожертвовать научным призванием и т. д.
Материалистическая теория
социальной среды в России есть своеобразное и искаженное переживание религиозной трансцендентности, полагающей центр тяжести вне глубины
человека.
Рациональные онтологические учения об отношениях между Богом и
человеком нестерпимы, такие построения имеют лишь педагогически-социальный смысл для христианской общины.
Человек оторван от природы в старом смысле слова и погружен в замкнутый
социальный мир, какой мы видим в марксизме.
В сущности проблема социализма, перед которой стоит современный
человек, — проблема «хлеба» и
социальной справедливости — элементарна и относительна.
Человек есть существо природное,
социальное и духовное.
Сложность проблемы свободы в ее
социальных последствиях в том, что средний
человек масс в сущности не очень дорожит свободой.
Для осуществления
социальной правды, для уничтожения эксплуатации
человека человеком, для создания бесклассового общества совсем не нужно свободного творчества, философии и эстетических ценностей, вредна религиозная и мистическая настроенность, противоречит цели
социальной революции аристократическое понимание духовной культуры.
Поразительно, что марксизм, который так выдвигал моменты производственные, рост производительных сил в
социальной жизни и им давал перевес над моментами распределительными, был совершенно лишен космического мироощущения и явил собой крайний образец социологического утопизма, замыкающего
человека в ограниченной и поверхностной общественности.
Человек в своей исторической судьбе проходит не только через радикальные изменения
социальной жизни, которые должны создать новую структуру общества, но и через радикальное изменение отношения к жизни космической.
Быть может, и нужно было
человеку пережить период этого ограниченного мироощущения, чтобы усилить и укрепить свою
социальную энергию.
Человек есть субъект и личность, и оправдан
социальный строй, который это признает.
Поэтому для марксизма новый
человек,
человек грядущего
социального общества, создается фабричным производством.
Человек остается существом целиком детерминированным природой и
социальной средой.
Социальная утопия всегда заключает в себе ложь, и вместе с тем
человек в своей исторической судьбе не может обойтись без
социальных утопий, они являются движущей силой.
Свободная религиозная и
социальная психология должна победить внутри каждого
человека рабскую религиозную и
социальную психологию.
Он признал их порождением
социальной неорганизованности, зависимости
человека от стихийных сил природы и общества.