Неточные совпадения
Роль социальности в нравственной жизни так велика, что
люди принимают за явление нравственного порядка то, что есть лишь явление порядка
социального,
социальные нравы и обычаи.
Человек есть
социальное существо.
Но когда сила
человека опирается на
социальные орудия, она перестает быть биологически наследственной.
С точки зрения биологически-антропологической
человек не совершенствуется, он совершенствуется лишь с точки зрения возрастания силы сознания и духа, с одной стороны, и изобретенных им
социальных, технических орудий — с другой.
Есть еще самое распространенное в современной Европе антропологическое учение — понимание
человека как существа
социального, как продукта общества, а также как изобретателя орудий (homo faber).
Социальное учение о
человеке конкурирует в современном европейском сознании с учением рационалистически-просветительным.
Не более состоятельно социологическое учение о
человеке, хотя
человек, бесспорно, есть
социальное животное.
В антропологии идеализма, натуралистического эволюционизма, социологизма и психопатологии схвачены отдельные существенные черты —
человек есть существо, носящее в себе разум и ценности, есть существо развивающееся, есть существо
социальное и существо больное от конфликта сознания и бессознательного.
Человек есть не только существо греховное и искупающее свой грех, не только существо разумное, не только существо эволюционирующее, не только существо
социальное, не только существо больное от конфликта сознания с бессознательным, но
человек есть прежде всего существо творческое.
В борьбе этой личность неизбежно сталкивается с обществом, ибо
человек есть существо метафизически
социальное.
Нравственная жизнь переплетается с жизнью
социальной, и нравственный опыт
человека имеет
социальное значение.
Он видит в
социальном могуществе
человека и в его власти над природой верховную ценность.
Различие между личностью и родом, личностью и
социальным коллективом устанавливается
человеком через величайшее духовное усилие.
Социальное сознание, торжествующее в цивилизациях, требует от
человека, чтобы он вытеснил происходящее в глубинах подсознательного, изгнал из своей памяти, согласовал с требованиями цензуры сознания.
Я говорил уже, что
человек болен, потому что он не делает того, что он хочет, не живет, как хочет, потому что влечение бессознательного подавлено у него
социальным сознанием.
Но техническая власть
человека над природой, переносящая орудия борьбы на внешнюю
социальную среду и вырабатывающая орудия органически не наследственные, как уже говорилось, ведет к антропологическому регрессу
человека, ослабляет изощренность его организации.
Но это и значит, что Богу, совести, правде, внутреннему
человеку нужно повиноваться больше, чем обществу, чем
социальной обыденности, чем внешнему закону.
На почве законнической этики, этики
социальной обыденности и общеобязательности, возникает рабство
человека у государства и общества, рабье отношение к монарху, к начальнику, к богатому, знатному, как и рабье отношение к толпе, к массе, к большинству.
В нравственных суждениях законнической этики мыслит не личность, не
человек, а
социальная обыденность, род, клан, сословие, государство, нация, семья.
Тут обнаруживается все значение закона для
социальной жизни
человека.
Это не значит, конечно, что
человек не должен бороться за улучшение внешнего положения, за
социальные изменения и реформы.
Потом наступает вторичный творческий акт, связанный с тем, что
человек есть существо
социальное, реализация продуктов творчества.
Гениальность есть целостное качество человеческой личности, а не специальный дар, и она свидетельствует о том, что
человек прорывается к первоисточнику, что творческий процесс в нем первороден, а не определен
социальными наслоениями.
Человек принужден быть жестоким, потому что он поставлен перед необходимостью жертвовать одной ценностью для другой ценности, одним добром для другого добра, напр. близкими
людьми для отечества или для борьбы за
социальную правду, деятельностью патриотической или
социальной для творчества научного, художественного и наоборот.
Если трагедия любви возникла от столкновения ценности любви с
социальными институтами, связывающими
человека, с порабощающей волей родителей, с невозможностью развода, с боязнью общественного мнения и пр., то это не есть еще чистая и вечная стихия трагического.
Человек свободный, не определяющийся в своих оценках наслоениями
социальной среды, поставлен перед внутренним столкновением ценностей и перед неизбежностью совершить свободный и творческий выбор.
Конечно, и внешняя трагедия, определяющаяся
социальными формами и отношениями, связана с внутренним трагизмом жизни, ибо
человек есть существо
социальное и принужденное жить в обществе.
Социальное освобождение
человека и освобождение
человека от социальности обнаруживают, что трагизм и мучительность человеческой жизни происходят не от
социальных причин и
социальными причинами не могут быть преодолены.
Социальное освобождение
человека обнаруживает ложь, поверхностность и обманность всех
социальных утопий и мечтаний.
Так, если любовь будет освобождена от
социальных уз,
социальных предрассудков и насилий, то это нужно не для того, чтобы
люди могли наслаждаться любовью и удовлетворять свои желания, а для того, чтобы обнаружился внутренний трагизм, серьезность и глубина любви.
В утопиях совершенного
социального строя нравственный опыт
человека и его свободные нравственные усилия оказываются ненужными и невозможными.
Совершенный
человек автоматически создается совершенным
социальным строем, в котором недопустимы и невозможны никакие безнравственные акты.
Совершенная социализация
человека, связанная с идеей совершенного
социального строя, и совершенная регуляция всей человеческой культуры могут привести к новому и окончательному порабощению человеческой личности.
Социальную ложь
люди привыкли считать правдой.
Принципиальная ложь и лицемерие обыденной
социальной морали, распространенные и на самую интимную жизнь
людей, забывают и о душе
людей, и о Божьем духе.
Совесть есть духовное, сверхприродное начало в
человеке, и она совсем не
социального происхождения.
Совершенно так же это носит
социальный характер, и
социальная обыденность, консервативная или революционная, религиозная или антирелигиозная, одинаково перерождает человеческую психику и пользуется в своих интересах подсознательными инстинктами
людей.
Между тем как
социальная обыденность, овладевающая и религиозной жизнью
человека, хочет нравственно управлять
человеком через аффект страха, хотя в смягченной и умеренной форме.
Социальная обыденность создает этику страха, перерождая ужас, вызванный трансцендентной бездной, в повседневную заботу и терроризуя
человека будущими карами.
Смертную казнь защищают тем, что она отрешена от влечений
человека, от человеческих аффектов, что она холодна и выражает лишь
социальный инстинкт самосохранения общества.
Они означают смену
социальных слоев и призывают к творчеству новых
людей, раньше подавленных и в первые ряды жизни не допущенных.
Зависть к дарам другого, которая терзает
человека не менее зависти к богатству, непобедима никакими
социальными изменениями и перестройками.
Но она же является источником свободной деятельности
человека в
социальном мире и как бы продолжением ее в космосе.
Социальное же освобождение достижимо, по-видимому, сложной плюралистической системой координации ограниченной собственности личной и ограниченной собственности общественной и государственной, при которой собственность наименее может превращаться в насилие и эксплуатацию
человека человеком.
Консервативный аргумент, враждебный
социальному реформированию общества, основанный на греховности
человека, этически лицемерен и социологически несостоятелен.
Поэтому
социальный вопрос делается вопросом духовным и нравственным, вопросом нарождения нового духовного
человека и новых духовных отношений между
людьми.
Такова та сторона
социального вопроса, которая связана с отношением
человека к
человеку.
Другая же сторона
социального вопроса связана с отношением
человека к природе и с ростом его власти над природой.
Если
человеку удастся разложить атом и добыть чудовищную энергию, в нем заключенную, то это будет не только
социальный, но и космический переворот.
Именно техника решает ту сторону
социального вопроса, которая связана с отношением
человека к природе.
Неточные совпадения
Человек, оскорбленный и раздосадованный, как вы, вчерашним случаем и в то же время способный думать о несчастии других, — такой человек-с… хотя поступками своими он делает
социальную ошибку, — тем не менее… достоин уважения!
Ему показалось, что никогда еще он не думал так напряженно и никогда не был так близко к чему-то чрезвычайно важному, что раскроется пред ним в следующую минуту, взорвется, рассеет все, что тяготит его, мешая найти основное в нем,
человеке, перегруженном «
социальным хламом».
— Доктора должны писать популярные брошюры об уродствах быта. Да. Для медиков эти уродства особенно резко видимы. Одной экономики — мало для того, чтоб внушить рабочим отвращение и ненависть к быту. Потребности рабочих примитивно низки. Жен удовлетворяет лишний гривенник заработной платы. Мало у нас
людей, охваченных сознанием глубочайшего смысла
социальной революции, все какие-то… механически вовлеченные в ее процесс…
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество
социальной справедливости будет началом духовной смерти
людей». Как тебе нравится? Или: «Начало и конец жизни — в личности, а так как личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
— Я — смешанных воззрений. Роль экономического фактора — признаю, но и роль личности в истории — тоже. Потом — материализм: как его ни толкуйте, а это учение пессимистическое, революции же всегда делались оптимистами. Без
социального идеализма, без пафоса любви к
людям революции не создашь, а пафосом материализма будет цинизм.