Неточные совпадения
Поняли, что кому-нибудь да надо верх взять, и послали
сказать соседям: будем друг с дружкой до тех пор головами тяпаться, пока кто кого перетяпает.
— Да вот я вам
скажу, — продолжал помещик. —
Сосед купец был у меня. Мы прошлись по хозяйству, по саду. «Нет, — говорит, — Степан Васильич, всё у вас в порядке идет, но садик в забросе». А он у меня в порядке. «На мой разум, я бы эту липу срубил. Только в сок надо. Ведь их тысяча лип, из каждой два хороших лубка выйдет. А нынче лубок в цене, и струбов бы липовеньких нарубил».
— У меня хозяйство простое, —
сказал Михаил Петрович. — Благодарю Бога. Мое хозяйство всё, чтобы денежки к осенним податям были готовы. Приходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои всё
соседи мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только
скажешь: помнить, ребята, я вам помог, и вы помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже есть бессовестные и из них, это правда.
— Улинька! Павел Иванович сейчас
сказал преинтересную новость.
Сосед наш Тентетников совсем не такой глупый человек, как мы полагали. Он занимается довольно важным делом: историей генералов двенадцатого года.
А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего
соседа и
скажет ему, чуть не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное знанию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!
— Капитан Копейкин, —
сказал почтмейстер, открывший свою табакерку только вполовину, из боязни, чтобы кто-нибудь из
соседей не запустил туда своих пальцев, в чистоту которых он плохо верил и даже имел обыкновение приговаривать: «Знаем, батюшка: вы пальцами своими, может быть, невесть в какие места наведываетесь, а табак вещь, требующая чистоты».
Сначала все к нему езжали;
Но так как с заднего крыльца
Обыкновенно подавали
Ему донского жеребца,
Лишь только вдоль большой дороги
Заслышат их домашни дроги, —
Поступком оскорбясь таким,
Все дружбу прекратили с ним.
«
Сосед наш неуч; сумасбродит;
Он фармазон; он пьет одно
Стаканом красное вино;
Он дамам к ручке не подходит;
Всё да да нет; не
скажет да-с
Иль нет-с». Таков был общий глас.
Скажи, в чём есть тут главное уменье?» —
«В том», отвечал
сосед:
«Чего в тебе, кум, вовсе нет...
— Слушало его человек… тридцать, может быть — сорок; он стоял у царь-колокола. Говорил без воодушевления, не храбро. Один рабочий отметил это,
сказав соседу: «Опасается парень пошире-то рот раскрыть». Они удивительно чутко подмечали все.
У ног Самгина полулежал человек, выпачканный нефтью, куря махорку, кашлял и оглядывался, не видя, куда плюнуть; плюнул в руку, вытер ладонь о промасленные штаны и
сказал соседу в пиджаке, лопнувшем на спине по шву...
— Вот —
соседи мои и знакомые не говорят мне, что я не так живу, а дети, наверное,
сказали бы. Ты слышишь, как в наши дни дети-то кричат отцам — не так, все — не так! А как марксисты народников зачеркивали? Ну — это политика! А декаденты? Это уж — быт, декаденты-то! Они уж отцам кричат: не в таких домах живете, не на тех стульях сидите, книги читаете не те! И заметно, что у родителей-атеистов дети — церковники…
Не хотелось смотреть на людей, было неприятно слышать их голоса, он заранее знал, что
скажет мать, Варавка, нерешительный доктор и вот этот желтолицый, фланелевый человек,
сосед по месту в вагоне, и грязный смазчик с длинным молотком в руке.
«Прошу покорно передать доверенность другому лицу (писал
сосед), а у меня накопилось столько дела, что, по совести
сказать, не могу, как следует, присматривать за вашим имением.
— Вот, посмотрите, барин, котеночка от
соседей принесли; не надо ли? Вы спрашивали вчера, —
сказала Анисья, думая развлечь его, и положила ему котенка на колени.
— Да, да, это правда: был у
соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! —
сказал помещик, обратясь к священнику. — Смирно так шло все сначала: шептал, шептал, кто его знает что, старшим детям — только однажды девочка, сестра их, матери и проговорись: «Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его к допросу: «Как Бога нет: как так?» Отец к архиерею ездил: перебрали тогда: всю семинарию…
«То, что она не дворянка, поверьте, не смущало меня ни минуты, —
сказал он мне, — мой дед женат был на дворовой девушке, певице на собственном крепостном театре одного соседа-помещика.
«Овса в город отпущено на прошлой неделе семьдесят…» — хочется
сказать — пять четвертей. «Семьдесят девять», — договаривает барин и кладет на счетах. «Семьдесят девять, — мрачно повторяет приказчик и думает: — Экая память-то мужицкая, а еще барин! сосед-то барин, слышь, ничего не помнит…»
«Смотрите, —
сказал я
соседу своему, — видите, звезда плывет в чаще баниана?» — «Это ветви колышутся, — отвечал он, — а сквозь них видны звезды…
— Мне нравятся простота и трудолюбие, —
сказал я. — Есть же уголок в мире, который не нуждается ни в каком
соседе, ни в какой помощи! Кажется, если б этим детям природы предоставлено было просить чего-нибудь, то они, как Диоген, попросили бы не загораживать им солнца. Они умеренны, воздержны…
А между тем, должен я вам
сказать, — прибавил лекарь, нагнувшись вперед и подняв кверху брови, — что с
соседями они мало водились оттого, что мелкие им не под стать приходились, а с богатыми гордость запрещала знаться.
«Извините, любезный
сосед, —
сказал он тем русским наречием, которое мы без смеха доныне слышать не можем, — извините, что я вам помешал… я желал поскорее с вами познакомиться.
— Как ты заспался, батюшка, Адриан Прохорович, —
сказала Аксинья, подавая ему халат. — К тебе заходил
сосед портной и здешний будочник забегал с объявлением, что сегодня частный [Частный — частный пристав, полицейский чин, начальник «части».] именинник, да ты изволил почивать, и мы не хотели тебя разбудить.
— У меня
сосед есть, —
сказал Троекуров, — мелкопоместный грубиян; я хочу взять у него имение — как ты про то думаешь?
Собирались раза два-три в зиму и в Малиновце, и я должен
сказать правду, что в этих случаях матушка изменяла своим экономическим соображениям и устраивала праздники на славу. Да и нельзя было иначе. Дом был громадный, помещения для всех вдоволь, запасов — тоже. Притом же сами всюду ездили и веселились — стыдно было бы и
соседям не отплатить тем же.
Соседи езжали к Струнниковым часто и охотно, особенно по зимам, так как усадьба их, можно
сказать, представляла собой въезжий дом, в котором всякий ел, пил и жил сколько угодно.
Сам Федор Васильич очень редко езжал к
соседям, да, признаться
сказать, никто особенно и не жаждал его посещений. Во-первых, прием такого избалованного идола требовал издержек, которые не всякому были по карману, а во-вторых, приедет он, да, пожалуй, еще нагрубит. А не нагрубит, так денег выпросит — а это уж упаси Бог!
Пришлось обращаться за помощью к
соседям. Больше других выказали вдове участие старики Бурмакины, которые однажды, под видом гощения, выпросили у нее младшую дочь Людмилу, да так и оставили ее у себя воспитывать вместе с своими дочерьми. Дочери между тем росли и из хорошеньких девочек сделались красавицами невестами. В особенности, как я уж
сказал, красива была Людмила, которую весь полк называл не иначе, как Милочкой. Надо было думать об женихах, и тут началась для вдовы целая жизнь тревожных испытаний.
— Гм, что это за индейка! —
сказал вполголоса Иван Иванович с видом пренебрежения, оборотившись к своему
соседу. — Такие ли должны быть индейки! Если бы вы увидели у меня индеек! Я вас уверяю, что жиру в одной больше, чем в десятке таких, как эти. Верите ли, государь мой, что даже противно смотреть, когда ходят они у меня по двору, так жирны!..
— Я вам
скажу, — продолжал все так же своему
соседу Иван Иванович, показывая вид, будто бы он не слышал слов Григория Григорьевича, — что прошлый год, когда я отправлял их в Гадяч, давали по пятидесяти копеек за штуку. И то еще не хотел брать.
— Это, матушка, наш
сосед, Иван Федорович Шпонька! —
сказал Григорий Григорьевич.
— Малой, смотайся ко мне на фатеру да
скажи самой, что я обедать не буду, в город еду, — приказывает сосед-подрядчик, и «малый» иногда по дождю и грязи, иногда в двадцатиградусный мороз, накинув на шею или на голову грязную салфетку, мчится в одной рубахе через улицу и исполняет приказание постоянного посетителя, которым хозяин дорожит. Одеваться некогда — по шее попадет от буфетчика.
—
Соседи сработали… С Хитрова. Это уж у нас бывалое дело. Забыли окно запереть! —
сказала старая кухарка.
— Не лучше ли, уважаемый собрат и
сосед, бросить это грязное дело, —
сказал он. — Ну, случилось там… с кем не бывает… Стоит ли мешать судейских крючков в соседские дела?
— Этот ничего… славный малый, —
сказал мой
сосед, по фамилии Крыштанович.
Кровь бросилась мне в голову. Я потупился и перестал отвечать… В моей груди столпились и клокотали бесформенные чувства, но я не умел их выразить и, может быть, расплакался бы или выбежал из класса, но меня поддержало сознание, что за мной — сочувствие товарищей. Не добившись продолжения молитвы, священник отпустил меня на место. Когда я сел, мой
сосед Кроль
сказал...
В это время дверь широко и быстро открылась. В класс решительной, почти военной походкой вошел большой полный человек. «Директор Герасименко», — робко шепнул мне
сосед, Едва поклонившись учителю, директор развернул ведомость и
сказал отрывистым, точно лающим голосом...
— Если б у меня спросили мнение насчет вашего возраста, —
сказал ее
сосед, — я сильно колебался бы между тринадцатью и двадцатью тремя. Правда, иногда вы кажетесь совсем-таки ребенком, а рассуждаете порой, как опытная старушка.
Прощай, любезный друг Оболенский, мильон раз тебя целую, больше, чем когда-нибудь. Продолжай любить меня попрежнему. Будь доволен неполным и неудовлетворительным моим письмом. Об
соседях на западе нечего
сказать особенного. Знаю только, что Беляевы уехали на Кавказ. Туда же просились Крюковы, Киреев и Фролов. Фонвизину отказано. — Крепко обнимаю тебя.
У нее было множество причин; главные состояли в том, что Багрово сыро и вредно ее здоровью, что она в нем будет непременно хворать, а помощи получить неоткуда, потому что лекарей близко нет; что все
соседи и родные ей не нравятся, что все это люди грубые и необразованные, с которыми ни о чем ни слова
сказать нельзя, что жизнь в деревенской глуши, без общества умных людей, ужасна, что мы сами там поглупеем.
— Так так-то-с, молодой
сосед! — воскликнула она и ударила уже Павла рукою по ноге, так что он поотстранился даже от нее несколько. — Когда же вы к нам опять приедете? Мальчик ваш
сказал, что вы совсем уже от нас уезжаете.
— Постойте, постойте! новый гость, надо и ему дать билет, — и, легко соскочив со стула, взяла меня за обшлаг сюртука. — Пойдемте же, —
сказала она, — что вы стоите? Messieurs, [Господа (фр.).] позвольте вас познакомить: это мсьё Вольдемар, сын нашего
соседа. А это, — прибавила она, обращаясь ко мне и указывая поочередно на гостей, — граф Малевский, доктор Лушин, поэт Майданов, отставной капитан Нирмацкий и Беловзоров, гусар, которого вы уже видели. Прошу любить да жаловать.
Мать тоже почувствовала в сердце горечь и, обращаясь к
соседу своему, бедно одетому молодому человеку,
сказала возмущенно...
— А женился я, братец, вот каким образом, —
сказал Лузгин скороговоркой, — жила у
соседей гувернантка, девочка лет семнадцати; ну, житье ее было горькое: хозяйка капризная, хозяин сладострастнейший, дети тупоголовые… Эта гувернантка и есть жена моя… понимаешь?
Целый месяц после свадьбы они ездили с визитами и принимали у себя, в своем гнездышке. Потом уехали в усадьбу к ней, и там началась настоящая poeme d'amour. [поэма любви (франц.)] Но даже в деревне, среди изъявлений любви, они успевали повеселиться; ездили по
соседям, приглашали к себе, устраивали охоты, пикники, кавалькады. Словом
сказать, не видали, как пролетело время и настала минута возвратиться из деревенского гнездышка в петербургское.
— А как любит русских, если б вы знали! — рассказывал мне
сосед по креслу, — представьте себе, прихожу я на днях к ней. — Так и так, говорю, позвольте поблагодарить за наслаждение… В Петербурге, говорю, изволили в семьдесят четвертом году побывать… — Так вы, говорит, русский?
Скажите, говорит, русским, что они — душки! Все, все русские — душки! а немцы — фи! И еще
скажите русским, что они (
сосед наклонился к моему уху и шепнул что-то, чего я, признаюсь, не разобрал)… Это, говорит, меня один кирасир научил!
Во все время, покуда кутит муж, Экзархатова убегала к
соседям; но когда он приходил в себя, принималась его, как ржа железо, есть, и достаточно было ему
сказать одно слово — она пустит в него чем ни попало, растреплет на себе волосы, платье и побежит к Петру Михайлычу жаловаться, прямо ворвется в смотрительскую и кричит...
Сосед его по койке, скромный, тихий, благовоспитанный Прибиль, отличный пианист,
сказал сочувственно...
Одно, что они не знакомились ни с кем из
соседей, да, признаться
сказать, и не с кем было, потому что близко от них никого не жило из помещиков; знакомиться же с чиновниками уездного города Катрин не хотела, так как они ее нисколько не интересовали, а сверх того очень возможно, что в их кругу могла найтись какая-нибудь хорошенькая дама, за которой ее Валерьян, пожалуй, приволокнется.
Держит она себя грозно; единолично и бесконтрольно управляет обширным головлевским имением, живет уединенно, расчетливо, почти скупо, с
соседями дружбы не водит, местным властям доброхотствует, а от детей требует, чтоб они были в таком у нее послушании, чтобы при каждом поступке спрашивали себя: что-то об этом маменька
скажет?