Неточные совпадения
— Но ты не ошибаешься? Ты знаешь, о чем мы говорим? — проговорил Левин, впиваясь глазами в своего
собеседника. — Ты
думаешь, что это возможно?
«Что они такое говорят обо мне?» —
думал он, косясь в беспокойстве на них. Он уже хотел уйти, но тетка Ольги подозвала его к столу и посадила подле себя, под перекрестный огонь взглядов всех
собеседников.
Слуга подходил ко всем и протягивал руку: я
думал, что он хочет отбирать пустые чашки, отдал ему три, а он чрез минуту принес мне их опять с теми же кушаньями. Что мне делать? Я
подумал, да и принялся опять за похлебку, стал было приниматься вторично за вареную рыбу, но
собеседники мои перестали действовать, и я унялся. Хозяевам очень нравилось, что мы едим; старик ласково поглядывал на каждого из нас и от души смеялся усилиям моего соседа есть палочками.
— Единственное средство избавиться от видений, — продолжал я, — это вновь подыскать компанию, которая не давала бы
думать. Слыхал я, будто в Париже за сходную цену
собеседника нанять можно? Не знаете ли вы, chere madame?
Это они говорили, уже переходя из столовой в гостиную, в которой стоял самый покойный и манящий к себе турецкий диван, на каковой хозяйка и гость опустились, или, точнее сказать, полуприлегли, и камер-юнкер обнял было тучный стан Екатерины Петровны, чтобы приблизить к себе ее набеленное лицо и напечатлеть на нем поцелуй, но Екатерина Петровна, услыхав в это мгновение какой-то шум в зале, поспешила отстраниться от своего
собеседника и даже пересесть на другой диван, а камер-юнкер,
думая, что это сам Тулузов идет, побледнел и в струнку вытянулся на диване; но вошел пока еще только лакей и доложил Екатерине Петровне, что какой-то молодой господин по фамилии Углаков желает ее видеть.
— Ты, Ваня?.. Ах, как я испужалась! — проговорила Дуня с замешательством. — Я вот сидела тут на берегу…
Думала невесть что… вскочила, так инда земля под ногами посыпалась… Ты, я чай, слышал, так и загремело? — подхватила она скороговоркою, между тем как глаза ее с беспокойством перебегали от
собеседника к озеру.
Когда вперед знаешь, что человек врет, то слушать его иногда забавно, иногда скучно бывает, смотря по тому, кто и как врет; но когда человек врет, а
собеседник его
думает, что он правду говорит, тогда можно с ума сойти.
— Читай ещё… — Двигая усами, старик спрятал книгу в карман. — Книга для детей, для чистых сердцем… Он ворчал ласково, Евсею хотелось ещё спрашивать его о чём-то, но вопросы не складывались, а старик закурил папиросу, окутался дымом и, должно быть, забыл о
собеседнике. Климков осторожно отошёл прочь, его тяготение к Дудке усилилось, и он
подумал...
— Конечно! — вскричал Климков, но тотчас же крепко сжал губы, покосился на чернобородого и решил отойти прочь. В это время подошёл вагон,
собеседники Евсея направились к нему, он
подумал...
Один принимает у себя другого и
думает: «С каким бы я наслаждением вышвырнул тебя, курицына сына, за окно, кабы…», а другой сидит и тоже
думает: «С каким бы я наслаждением плюнул тебе, гнусному пыжику, в лицо, кабы…» Представьте себе, что этого «кабы» не существует — какой обмен мыслей вдруг произошел бы между
собеседниками!
— Неужели же лучше так жениться, как в старину, когда жених и невеста и не видали даже друг друга? — продолжала она, по привычке многих дам отвечая не на слова своего
собеседника, а на те слова, которые она
думала, что он скажет.
Привычный
собеседник, обманутый человек, оживлявший Артамонова уколами своих мыслишек, — исчез, умер. И хорошо сделал, —
думать старику было трудно, не хотелось, да он давно уже понял, что и бесполезно
думать, потому что понять ничего нельзя. Куда исчезли все: Яков, Татьяна, зять?
— Самый свободный народ по духу, — усмехнулся мой
собеседник. — Только — вы не сердитесь, я правильно рассуждаю, так миллионы наши
думают, да — сказать не умеют… Жизнь надо устроить проще, тогда она будет милосерднее к людям…
Но как на этом году именно остановились «Записки» в «
Собеседнике», то нужно
думать, что это уже относится к продолжению «Записок», которое готовила Екатерина для отдельного издания.
Всматриваюсь в моего
собеседника —
думая, коего он духа, — не вышучивает ли он меня, сообщая такие нестаточные дела о Шерамуре?
Я
думаю, Бергер нам искренне обрадовался. Таким людям, как он,
собеседник и собутыльник нужнее воздуха. Он ежеминутно подбегал то ко мне, то к капитану, обнимал нас за талию и все приговаривал: «Милости просим, господа, милости просим». Василию Акинфиевичу он, к моему немалому удивлению, понравился. Мне тоже.
То, что я предполагал, была действительно правда, и молва об этом огласилась уже на все Сокольники. «Что бы там ни было, —
подумал я, — но я должен хоть сколько-нибудь поколебать правдоподобность этих слухов».
Собеседник мой показался удобным для этого средством: он станет встречному и поперечному толковать pro и contra [за и против (лат.).], как его направишь; я решился его разубедить.
— Вот вам весь мой рассказ, — заключил
собеседник, — и я, право,
думаю, что, несмотря на его современное происхождение и на его невымышленность, он отвечает и программе и форме традиционного святочного рассказа.
Вы
думаете, что все кончено, — ничуть не бывало; наблюдая вашего
собеседника, вы невольно начнете себя спрашивать: зачем, например упав в кресло, выбрал он именно такое место, которое больше всего на виду?
Молчание. Гаврилов (будем так звать моего
собеседника), по-видимому, о чем-то
думает.
— Нет, а ты не шути! — настойчиво сказал Горданов и, наклонясь к уху
собеседника, прошептал: — я знаю, кто о тебе
думает, и не самовольно обещаю тебе любовь такой женщины, пред которою у всякого зарябит в глазах. Это вот какая женщина, пред которою и сестра твоя, и твоя генеральша — померкнут как светляки при свете солнца, и которая… сумеет полюбить так… как сорок тысяч жен любить не могут! — заключил он, быстро кинув руку Висленева.
Кроме того, выходило так, что Литтре не сразу схватывал фразеологию своего
собеседника. Герцен бойко вел французский разговор, но
думал он при этом не по-французски, а по-русски и целиком переводил фразы своего полугегельянского жаргона, чем и приводил не раз Литтре в недоумение.
Его
собеседник с удивлением ему возражает: «Что вы говорите, Франция — страна свободы, каждый свободен
думать что хочет, и делать что хочет, это у вас нет никакой свободы».
Глядя как он прислушивался, как всматривался в
собеседника из глубины серых, глубоко запрятанных глаз, и как иронически сжимались его губы, можно было
подумать, что он как бы заранее обдумывает не прямой ответ, но такое мнение, которое должно было озадачить, сразить своею неожиданностью
собеседника».
Лучина нагорела. В светлице был полумрак. Все было тихо; вдруг Захарий вывел носом такую ноту, что все оглянулись,
подумав, что это прозвучала сапелка [Род дудки — старинный инструмент.]. Затем он сильно всхрапнул и, тут же проснувшись, удивленно посмотрел посоловевшими глазами на молчавших
собеседников.
— Ужели ты
думаешь, что она?.. — тем же пониженным шепотом спросил
собеседник.
А вы
думаете, скажу, Парфен Михайлович, — прибавила она, относясь к
собеседнику, большому волтерианцу, который смотрел на нее с иронической улыбкой, как будто поймал ее в преступлении, — нет-таки, не скажу, опять не скажу…
Лучина нагорела. В светлице был полумрак. Все было тихо; вдруг Захарий вывел носом такую ноту, что все оглянулись,
подумав, что это прозвучала сапелка [Старинный инструмент — род дудки.]. Затем он сильно всхрапнул и, тут же проснувшись, удивленно смотрел осоловелыми глазами на молчавших
собеседников.