Неточные совпадения
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не
смотрите на меня так, — прибавила она. —
С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и
с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою
любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин будто не замечает; я заговорю о другом, а он,
смотришь, тотчас собьет разговор на лошадь Казбича. Эта история продолжалась всякий раз, как приезжал Азамат. Недели три спустя стал я замечать, что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает от
любви в романах-с. Что за диво?..
В Ванкувере Грэя поймало письмо матери, полное слез и страха. Он ответил: «Я знаю. Но если бы ты видела, как я;
посмотри моими глазами. Если бы ты слышала, как я; приложи к уху раковину: в ней шум вечной волны; если бы ты любила, как я, — все, в твоем письме я нашел бы, кроме
любви и чека, — улыбку…» И он продолжал плавать, пока «Ансельм» не прибыл
с грузом в Дубельт, откуда, пользуясь остановкой, двадцатилетний Грэй отправился навестить замок.
Раза два-три Иноков, вместе
с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза
смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
Он
с любовью смотрел на стул, где она сидела, и вдруг глаза его заблистали: на полу, около стула, он увидел крошечную перчатку.
Однажды в сумерки опять он застал ее у часовни молящеюся. Она была покойна,
смотрела светло,
с тихой уверенностью на лице,
с какою-то покорностью судьбе, как будто примирилась
с тем, что выстрелов давно не слыхать, что
с обрыва ходить более не нужно. Так и он толковал это спокойствие, и тут же тотчас готов был опять верить своей мечте о ее
любви к себе.
Она никогда не искала смысла той апатии, скуки и молчания,
с которыми друг ее иногда
смотрел на нее, не догадывалась об отжившей
любви и не поняла бы никогда причин.
— А чем он несчастлив? — вспыхнув, сказала Ульяна Андреевна, — поищите ему другую такую жену. Если не
посмотреть за ним, он мимо рта ложку пронесет. Он одет, обут, ест вкусно, спит покойно, знает свою латынь: чего ему еще больше? И будет
с него! А
любовь не про таких!
Он перевел дух и вздохнул. Решительно, я доставил ему чрезвычайное удовольствие моим приходом. Жажда сообщительности была болезненная. Кроме того, я решительно не ошибусь, утверждая, что он
смотрел на меня минутами
с какою-то необыкновенною даже
любовью: он ласкательно клал ладонь на мою руку, гладил меня по плечу… ну, а минутами, надо признаться, совсем как бы забывал обо мне, точно один сидел, и хотя
с жаром продолжал говорить, но как бы куда-то на воздух.
— Или идиотка; впрочем, я думаю, что и сумасшедшая. У нее был ребенок от князя Сергея Петровича (по сумасшествию, а не по
любви; это — один из подлейших поступков князя Сергея Петровича); ребенок теперь здесь, в той комнате, и я давно хотел тебе показать его. Князь Сергей Петрович не смел сюда приходить и
смотреть на ребенка; это был мой
с ним уговор еще за границей. Я взял его к себе,
с позволения твоей мамы.
С позволения твоей мамы хотел тогда и жениться на этой… несчастной…
Но если я и вымолвил это, то
смотрел я
с любовью. Говорили мы как два друга, в высшем и полном смысле слова. Он привел меня сюда, чтобы что-то мне выяснить, рассказать, оправдать; а между тем уже все было, раньше слов, разъяснено и оправдано. Что бы я ни услышал от него теперь — результат уже был достигнут, и мы оба со счастием знали про это и так и
смотрели друг на друга.
Но вы
с любовью успокоиваетесь от нестерпимого блеска на четырех звездах Южного Креста: они сияют скромно и, кажется,
смотрят на вас так пристально и умно.
Женщин этих сближало еще и то отвращение, которое обе они испытывали к половой
любви. Одна ненавидела эту
любовь потому, что изведала весь ужас ее; другая потому, что, не испытав ее,
смотрела на нее как на что-то непонятное и вместе
с тем отвратительное и оскорбительное для человеческого достоинства.
«Plutôt une affaire d’amour sale», [Скорее дело, в котором замешана грязная
любовь, — непереводимый каламбур.] хотела сказать и не сказала Мисси, глядя перед собой
с совершенно другим, потухшим лицом, чем то,
с каким она
смотрела на него, но она не сказала даже Катерине Алексеевне этого каламбура дурного тона, а сказала только.
И в самом деле, она
с наивным любопытством
смотрела на него, точно хотела поближе разглядеть и понять человека, который когда-то любил ее так пламенно,
с такой нежностью и так несчастливо; ее глаза благодарили его за эту
любовь.
—
Любовь прошла, Митя! — начала опять Катя, — но дорого до боли мне то, что прошло. Это узнай навек. Но теперь, на одну минутку, пусть будет то, что могло бы быть, —
с искривленною улыбкой пролепетала она, опять радостно
смотря ему в глаза. — И ты теперь любишь другую, и я другого люблю, а все-таки тебя вечно буду любить, а ты меня, знал ли ты это? Слышишь, люби меня, всю твою жизнь люби! — воскликнула она
с каким-то почти угрожающим дрожанием в голосе.
На
любовь к нему Катерины Ивановны Иван
смотрел с негодованием.
— Верочка, друг мой, ты упрекнула меня, — его голос дрожал, во второй раз в жизни и в последний раз; в первый раз голос его дрожал от сомнения в своем предположении, что он отгадал, теперь дрожал от радости: — ты упрекнула меня, но этот упрек мне дороже всех слов
любви. Я оскорбил тебя своим вопросом, но как я счастлив, что мой дурной вопрос дал мне такой упрек!
Посмотри, слезы на моих глазах,
с детства первые слезы в моей жизни!
Помню только, как изредка по воскресеньям к нам приезжали из пансиона две дочери Б. Меньшая, лет шестнадцати, была поразительной красоты. Я терялся, когда она входила в комнату, не смел никогда обращаться к ней
с речью, а украдкой
смотрел в ее прекрасные темные глаза, на ее темные кудри. Никогда никому не заикался я об этом, и первое дыхание
любви прошло, не сведанное никем, ни даже ею.
Думая об этом, я еще раз
посмотрел на старцев, на женщин
с детьми, поверженных в прахе, и на святую икону, — тогда я сам увидел черты богородицы одушевленными, она
с милосердием и
любовью смотрела на этих простых людей… и я пал на колени и смиренно молился ей».
У них и у нас запало
с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы — за пророчество: чувство безграничной, обхватывающей все существование
любви к русскому народу, русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел,
смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно.
Она вышла из-за поворота дорожки и прошла мимо обоих говоривших спокойно и
с высоко поднятою головой. Максим
с невольной торопливостью подобрал свой костыль, чтобы дать ей дорогу, а Анна Михайловна
посмотрела на нее
с каким-то подавленным выражением
любви, почти обожания и страха.
— Князь! — сказал генерал, опять сжимая до боли его руку и сверкающими глазами пристально
смотря на него, как бы сам вдруг опомнившись и точно ошеломленный какою-то внезапною мыслию, — князь! Вы до того добры, до того простодушны, что мне становится даже вас жаль иногда. Я
с умилением
смотрю на вас; о, благослови вас бог! Пусть жизнь ваша начнется и процветет… в
любви. Моя же кончена! О, простите, простите!
Вы знаете, что я не большой поклонник г-жи Анненковой, но не могу не отдать ей справедливости: она
с неимоверною
любовью смотрит на своего мужа, которого женой я никак бы не хотел быть.
Она
посмотрела на него ласково. И правда, она сегодня утром в первый раз за всю свою небольшую, но исковерканную жизнь отдала мужчине свое тело — хотя и не
с наслаждением, а больше из признательности и жалости, но добровольно, не за деньги, не по принуждению, не под угрозой расчета или скандала. И ее женское сердце, всегда неувядаемое, всегда тянущееся к
любви, как подсолнечник к свету, было сейчас чисто и разнежено.
Прежнее эстетическое чувство заменилось теперь в Еспере Иваныче
любовью к изящным игрушкам; кроме собаки, у него еще была картина
с музыкой, где и танцевали, и пилили, и на скрипке играли; и на все это он
смотрел иногда по целым часам неотстанно.
Те, оставшись вдвоем, заметно конфузились один другого: письмами они уже сказали о взаимных чувствах, но как было начать об этом разговор на словах? Вихров, очень еще слабый и больной, только
с любовью и нежностью
смотрел на Мари, а та сидела перед ним, потупя глаза в землю, — и видно было, что если бы она всю жизнь просидела тут, то сама первая никогда бы не начала говорить о том. Катишь, решившая в своих мыслях, что довольно уже долгое время медлила, ввела, наконец, ребенка.
У Павла, как всегда это
с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем
любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал
смотреть на горесть отца от предстоящей
с ним разлуки… У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три дня — и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.
— Груша, разве тебе жаль меня? — продолжал Вихров,
смотря на нее
с любовью. — Жаль тебе меня? — повторил он.
— Ваня! — вскричала она, — я виновата перед ним и не стою его! Я думала, что ты уже и не придешь, Алеша. Забудь мои дурные мысли, Ваня. Я заглажу это! — прибавила она,
с бесконечною
любовью смотря на него. Он улыбнулся, поцеловал у ней руку и, не выпуская ее руки, сказал, обращаясь ко мне...
Странен был для меня и Алеша: он любил ее не меньше, чем прежде, даже, может быть, и сильнее, мучительнее, от раскаяния и благодарности. Но в то же время новая
любовь крепко вселялась в его сердце. Чем это кончится — невозможно было предвидеть. Мне самому ужасно любопытно было
посмотреть на Катю. Я снова обещал Наташе познакомиться
с нею.
Тогда и отец стал
смотреть на связь сына
с Наташей сквозь пальцы, предоставляя все времени, и надеялся, зная ветреность и легкомыслие Алеши, что
любовь его скоро пройдет.
Но и в его глазах сияла
любовь, и он
с восторгом
смотрел на нее.
Она давно уже приметила, что я
смотрю с бесконечной
любовью на ее бесценную Наташу; что у меня дух занимается и темнеет в глазах, когда я
с ней заговариваю, и что и Наташа тоже как-то яснее, чем прежде, на меня поглядывает.
Она поняла, что он нашел его, обрадовался своей находке и, может быть, дрожа от восторга, ревниво спрятал его у себя от всех глаз; что где-нибудь один, тихонько от всех, он
с беспредельною
любовью смотрел на личико своего возлюбленного дитяти, —
смотрел и не мог насмотреться, что, может быть, он так же, как и бедная мать, запирался один от всех разговаривать
с своей бесценной Наташей, выдумывать ее ответы, отвечать на них самому, а ночью, в мучительной тоске,
с подавленными в груди рыданиями, ласкал и целовал милый образ и вместо проклятий призывал прощение и благословение на ту, которую не хотел видеть и проклинал перед всеми.
И она
с такою
любовью взглянула на меня, сказав это. Все это утро она
смотрела на меня таким же нежным взглядом и казалась такою веселенькою, такою ласковою, и в то же время что-то стыдливое, даже робкое было в ней, как будто она боялась чем-нибудь досадить мне, потерять мою привязанность и… и слишком высказаться, точно стыдясь этого.
Князь сидел молча и
с какой-то торжествующе иронической улыбкой
смотрел на Алешу. Точно он рад был, что сын выказывает себя
с такой легкомысленной и даже смешной точки зрения. Весь этот вечер я прилежно наблюдал его и совершенно убедился, что он вовсе не любит сына, хотя и говорили про слишком горячую отцовскую
любовь его.
Амальхен тоже засмеялась, презрительно сморщив свой длинный нос. В самом деле, не смешно ли рассчитывать на место главного управляющего всем этим свиньям, когда оно должно принадлежать именно Николаю Карлычу! Она
с любовью посмотрела на статную, плечистую фигуру мужа и кстати припомнила, что еще в прошлом году он убил собственноручно медведя. У такого человека разве могли быть соперники?
Я
с живостью схватил его руку и стал ее целовать. Я знал, что теперь никогда уже он не будет
смотреть на меня теми страшными глазами, какими
смотрел за несколько минут перед тем, и долго сдерживаемая
любовь хлынула целым потоком в мое сердце.
Вообще, как я уже сказал выше, Болгария доставила ему неистощимый родник новостей. И до сих пор он занимается ею
с особенной
любовью: подыскивает кандидатов на болгарский престол, разузнает, будет ли оккупация и как
смотрит на этот вопрос австрияк, распространяет вернейшие сведения о путешествии болгарской депутации по Европе, о свиданиях Стоилова
с Баттенбергом, и проч., и проч.
— И между тем, — продолжал Калинович, опять обращаясь более к Настеньке, — я жил посреди роскоши, в товариществе
с этими глупыми мальчишками, которых окружала
любовь, для удовольствия которых изобретали всевозможные средства… которым на сто рублей в один раз покупали игрушек, и я обязан был
смотреть, как они играют этими игрушками, не смея дотронуться ни до одной из них.
— Измена в
любви, какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… Да и вообще противно, гадко
смотреть на людей, жить
с ними! Все их мысли, слова, дела — все зиждется на песке. Сегодня бегут к одной цели, спешат, сбивают друг друга
с ног, делают подлости, льстят, унижаются, строят козни, а завтра — и забыли о вчерашнем и бегут за другим. Сегодня восхищаются одним, завтра ругают; сегодня горячи, нежны, завтра холодны… нет! как
посмотришь — страшна, противна жизнь! А люди!..
Она
с любовью посмотрела на сына.
Она так естественно показывала вид, что ей было все равно говорить со мной,
с братом или
с Любовью Сергеевной, что и я усвоил привычку
смотреть на нее просто, как на человека, которому ничего нет постыдного и опасного выказывать удовольствие, доставляемое его обществом.
Любовь Сергеевна весь этот вечер говорила такими большею частию не идущими ни к делу, ни друг к другу изречениями; но я так верил Дмитрию, и он так заботливо весь этот вечер
смотрел то на меня, то на нее
с выражением, спрашивавшим: «Ну, что?» — что я, как это часто случается, хотя в душе был уже убежден, что в
Любовь Сергеевне ничего особенного нет, еще чрезвычайно далек был от того, чтобы высказать эту мысль даже самому себе.
Но луна все выше, выше, светлее и светлее стояла на небе, пышный блеск пруда, равномерно усиливающийся, как звук, становился яснее и яснее, тени становились чернее и чернее, свет прозрачнее и прозрачнее, и, вглядываясь и вслушиваясь во все это, что-то говорило мне, что и она,
с обнаженными руками и пылкими объятиями, еще далеко, далеко не все счастие, что и
любовь к ней далеко, далеко еще не все благо; и чем больше я
смотрел на высокий, полный месяц, тем истинная красота и благо казались мне выше и выше, чище и чище, и ближе и ближе к Нему, к источнику всего прекрасного и благого, и слезы какой-то неудовлетворенной, но волнующей радости навертывались мне на глаза.
Но я почему-то не решился сказать ему прямо свои предположения о том, как будет хорошо, когда я, женившись на Сонечке, буду жить в деревне, как у меня будут маленькие дети, которые, ползая по полу, будут называть меня папой, и как я обрадуюсь, когда он
с своей женой,
Любовью Сергеевной, приедет ко мне в дорожном платье… а сказал вместо всего этого, указывая на заходящее солнце: «Дмитрий,
посмотри, какая прелесть!»
Ах! Однажды его великая летняя
любовь в Химках была омрачена и пронзена зловещим подозрением:
с горем и со стыдом он вдруг подумал, что Юленька
смотрит на него только как на мальчика, как на желторотого кадетика, еще даже не юнкера, что кокетничает она
с ним только от дачного «нечего делать» и что если она в нем что-нибудь и ценит, то только свое удобство танцевать
с постоянным партнером, неутомимым, ловким и находчивым;
с чем-то вроде механического манекена.
Я не любил работать в редакции — уж очень чинно и холодно среди застегнутых черных сюртуков, всех этих прекрасных людей, больших людей, но скучных. То ли дело в типографии! Наборщики — это моя
любовь. Влетаешь
с известием, и сразу все
смотрят: что-нибудь новое привез! Первым делом открываю табакерку. Рады оторваться от скучной ловли букашек. Два-три любителя — потом я их развел много — подойдут, понюхают табаку и чихают. Смех, веселье! И метранпаж рад — после минутного веселого отдыха лучше работают.
«Вы, говорит, нарочно выбрали самое последнее существо, калеку, покрытую вечным позором и побоями, — и вдобавок зная, что это существо умирает к вам от комической
любви своей, — и вдруг вы нарочно принимаетесь ее морочить, единственно для того, чтобы
посмотреть, что из этого выйдет!» Чем, наконец, так особенно виноват человек в фантазиях сумасшедшей женщины,
с которой, заметьте, он вряд ли две фразы во всё время выговорил!