Неточные совпадения
— Знаешь, на меня нашло почти вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего
слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласен?
— Разве он здесь? — сказал Левин и хотел спросить
про Кити. Он
слышал, что она была в начале зимы в Петербурге у своей сестры, жены дипломата, и не знал, вернулась ли она или нет, но раздумал расспрашивать. «Будет, не будет — всё равно».
Глядя на нее, он вспоминал все те милые речи, которые он
слышал от нее, всё, что знал
про нее хорошего, и всё более и более сознавал, что чувство, которое он испытывает к ней, есть что-то особенное, испытанное им давно-давно и один только раз, в первой молодости.
Он
слышал слова: «всегда в девятом часу», и он понял, что это говорилось
про отца и что матери с отцом нельзя встречаться.
— Это, однако ж, странно, — сказала во всех отношениях приятная дама, — что бы такое могли значить эти мертвые души? Я, признаюсь, тут ровно ничего не понимаю. Вот уже во второй раз я все
слышу про эти мертвые души; а муж мой еще говорит, что Ноздрев врет; что-нибудь, верно же, есть.
— В другой уже раз
про него
слышу! — вскрикнул Чичиков.
Не мадригалы Ленский пишет
В альбоме Ольги молодой;
Его перо любовью дышит,
Не хладно блещет остротой;
Что ни заметит, ни
услышитОб Ольге, он
про то и пишет:
И полны истины живой
Текут элегии рекой.
Так ты, Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь бог ведает кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
Она, приговаривая что-то
про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала в усы, и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами, сказала: «Ну вот, теперь ты не
слышишь, что я тебя люблю».
Вор ворует, зато уж он
про себя и знает, что он подлец; а вот я
слышал про одного благородного человека, что почту разбил; так кто его знает, может, он и в самом деле думал, что порядочное дело сделал!
— Это я знаю, что вы были, — отвечал он, — слышал-с. Носок отыскивали… А знаете, Разумихин от вас без ума, говорит, что вы с ним к Лавизе Ивановне ходили, вот
про которую вы старались тогда, поручику-то Пороху мигали, а он все не понимал, помните? Уж как бы, кажется, не понять — дело ясное… а?
Вдруг он
услышал, что студент говорит офицеру
про процентщицу, Алену Ивановну, коллежскую секретаршу, и сообщает ему ее адрес.
Они стали взбираться на лестницу, и у Разумихина мелькнула мысль, что Зосимов-то, может быть, прав. «Эх! Расстроил я его моей болтовней!» — пробормотал он
про себя. Вдруг, подходя к двери, они
услышали в комнате голоса.
— Да
про убийство это я и прежде твоего
слышал и этим делом даже интересуюсь… отчасти… по одному случаю… и в газетах читал! А вот…
Нет, вы что думаете, вот та самая,
про которую говорят, что девчонка-то, в воде-то, зимой-то, — ну,
слышите ли?
«Нет, думаю, мне бы уж лучше черточку!..» Да как
услышал тогда
про эти колокольчики, так весь даже так и замер, даже дрожь прохватила.
Мне надо быть на похоронах того самого раздавленного лошадьми чиновника,
про которого вы… тоже знаете… — прибавил он, тотчас же рассердившись за это прибавление, а потом тотчас же еще более раздражившись, — мне это все надоело-с,
слышите ли, и давно уже… я отчасти от этого и болен был… одним словом, — почти вскрикнул он, почувствовав, что фраза о болезни еще более некстати, — одним словом: извольте или спрашивать меня, или отпустить сейчас же… а если спрашивать, то не иначе как по форме-с!
Марфа Петровна уже третий день принуждена была дома сидеть; не с чем в городишко показаться, да и надоела она там всем с своим этим письмом (
про чтение письма-то
слышали?).
Если не приду завтра,
услышишь про все сама, и тогда припомни эти теперешние слова.
Буду вот твои сочинения читать, буду
про тебя
слышать ото всех, а нет-нет — и сам зайдешь проведать, чего ж лучше?
— Да я не
про то, не
про то (хоть я, впрочем, кое-что и
слышал), нет, я
про то, что вы вот всё охаете да охаете!
Кабанов. Я в Москву ездил, ты знаешь? На дорогу-то маменька читала, читала мне наставления-то, а я как выехал, так загулял. Уж очень рад, что на волю-то вырвался. И всю дорогу пил, и в Москве все пил, так это кучу, что нб-поди! Так, чтобы уж на целый год отгуляться. Ни разу
про дом-то и не вспомнил. Да хоть бы и вспомнил-то, так мне бы и в ум не пришло, что тут делается.
Слышал?
Кабанова. Не слыхала, мой друг, не слыхала, лгать не хочу. Уж кабы я
слышала, я бы с тобой, мой милый, тогда не так заговорила. (Вздыхает.) Ох, грех тяжкий! Вот долго ли согрешить-то! Разговор близкий сердцу пойдет, ну, и согрешишь, рассердишься. Нет, мой друг, говори, что хочешь,
про меня. Никому не закажешь говорить: в глаза не посмеют, так за глаза станут.
По счастью, или нет (увидим это вскоре),
Услышав про царёво горе,
Такой же царь, пернатых царь, Орёл,
Который вёл
Со Львом приязнь и дружбу,
Для друга сослужить большую взялся службу
И вызвался сам Львёнка воспитать.
— Строгий моралист найдет мою откровенность неуместною, но, во-первых, это скрыть нельзя, а во-вторых, тебе известно, у меня всегда были особенные принципы насчет отношений отца к сыну. Впрочем, ты, конечно, будешь вправе осудить меня. В мои лета… Словом, эта… эта девушка,
про которую ты, вероятно, уже
слышал…
— Ты — умница, — шептала она. — Я ведь много знаю
про тебя,
слышала, как рассказывала Алина Лютову, и Макаров говорил тоже, и сам Лютов тоже говорил хорошо…
— Приятно было
слышать, что и вы отказались от иллюзий пятого года, — говорил он, щупая лицо Самгина пристальным взглядом наглых, но уже мутноватых глаз. — Трезвеем. Спасибо немцам — бьют. Учат. О классовой революции мечтали, а
про врага-соседа и забыли, а он вот напомнил.
— Не скромничай, кое-что я знаю
про тебя.
Слышала, что ты как был неподатлив людям, таким и остался. На портрет смотришь? Супруг мой.
— Нет, нет! — опровергал Обломов. — Помилуйте, та барышня,
про которую болтает Захар, огромного роста, говорит басом, а эта, портниха-то, чай,
слышали, каким тоненьким голосом говорит: у ней чудесный голос. Пожалуйста, не думайте…
Она порылась в своей опытности: там о второй любви никакого сведения не отыскалось. Вспомнила
про авторитеты теток, старых дев, разных умниц, наконец писателей, «мыслителей о любви», — со всех сторон
слышит неумолимый приговор: «Женщина истинно любит только однажды». И Обломов так изрек свой приговор. Вспомнила о Сонечке, как бы она отозвалась о второй любви, но от приезжих из России
слышала, что приятельница ее перешла на третью…
Опять полились на Захара «жалкие» слова, опять Анисья заговорила носом, что «она в первый раз от хозяйки
слышит о свадьбе, что в разговорах с ней даже помину не было, да и свадьбы нет, и статочное ли дело? Это выдумал, должно быть, враг рода человеческого, хоть сейчас сквозь землю провалиться, и что хозяйка тоже готова снять образ со стены, что она
про Ильинскую барышню и не слыхивала, а разумела какую-нибудь другую невесту…».
— Ну, да — да. Я вижу, я угадала! О, мы будем счастливы! Enfin!.. [Наконец-то!.. (фр.)] — будто
про себя шепнула она, но так, что он
слышал.
Вот почему Марья, как
услышала давеча, что в половине двенадцатого Катерина Николаевна будет у Татьяны Павловны и что буду тут и я, то тотчас же бросилась из дому и на извозчике прискакала с этим известием к Ламберту. Именно
про это-то она и должна была сообщить Ламберту — в том и заключалась услуга. Как раз у Ламберта в ту минуту находился и Версилов. В один миг Версилов выдумал эту адскую комбинацию. Говорят, что сумасшедшие в иные минуты ужасно бывают хитры.
— Нет там никого. Оставь их всех! Ты, духгак, вчера рассердился; ты был пьян, а я имею тебе говорить важное; я сегодня
слышал прелестные вести
про то, что мы вчера говорили…
— Я
слышал, что дела господина Стебелькова несколько порасстроились, — попробовал я еще спросить, — по крайней мере я
слышал про одни акции…
О том, что вышло, —
про то я знаю: о вашей обоюдной вражде и о вашем отвращении, так сказать, обоюдном друг от друга я знаю,
слышал, слишком
слышал, еще в Москве
слышал; но ведь именно тут прежде всего выпрыгивает наружу факт ожесточенного отвращения, ожесточенность неприязни, именно нелюбви, а Анна Андреевна вдруг задает вам: «Любите ли?» Неужели она так плохо рансеньирована?
Я воротился к дивану и стал было подслушивать, но всего не мог разобрать,
слышал только, что часто упоминали
про Версилова.
Я
слышал из другой комнаты, как он в понедельник и во вторник напевал
про себя: «Се жених грядет» — и восторгался и напевом и стихом.
— Ах! Я так давно
слышал… — быстро проговорил он, — я имел чрезвычайное удовольствие познакомиться прошлого года в Луге с сестрицей вашей Лизаветой Макаровной… Она тоже мне
про вас говорила…
А тут вдруг на беду и постучался этот вчерашний господин: «
Слышу, говорят
про Версилова, могу сообщить».
Так болтая и чуть не захлебываясь от моей радостной болтовни, я вытащил чемодан и отправился с ним на квартиру. Мне, главное, ужасно нравилось то, что Версилов так несомненно на меня давеча сердился, говорить и глядеть не хотел. Перевезя чемодан, я тотчас же полетел к моему старику князю. Признаюсь, эти два дня мне было без него даже немножко тяжело. Да и
про Версилова он наверно уже
слышал.
— Аркадий Макарович, одно слово, еще одно слово! — ухватил он меня вдруг за плечи совсем с другим видом и жестом и усадил в кресло. — Вы
слышали про этих, понимаете? — наклонился он ко мне.
— Оставим, — сказал Версилов, странно посмотрев на меня (именно так, как смотрят на человека непонимающего и неугадывающего), — кто знает, что у них там есть, и кто может знать, что с ними будет? Я не
про то: я
слышал, ты завтра хотел бы выйти. Не зайдешь ли к князю Сергею Петровичу?
— Ты-то чего там? — спросила она вдруг. — Ты-то там в чем участвуешь?
Слышала я что-то и
про тебя — ой, смотри!
Но если я и вымолвил это, то смотрел я с любовью. Говорили мы как два друга, в высшем и полном смысле слова. Он привел меня сюда, чтобы что-то мне выяснить, рассказать, оправдать; а между тем уже все было, раньше слов, разъяснено и оправдано. Что бы я ни
услышал от него теперь — результат уже был достигнут, и мы оба со счастием знали
про это и так и смотрели друг на друга.
А это он действительно смешал: я
слышал какой-то в этом роде рассказ о камне еще во времена моего детства, только, разумеется, не так и не
про этот камень.
У этого Версилова была подлейшая замашка из высшего тона: сказав (когда нельзя было иначе) несколько преумных и прекрасных вещей, вдруг кончить нарочно какою-нибудь глупостью, вроде этой догадки
про седину Макара Ивановича и
про влияние ее на мать. Это он делал нарочно и, вероятно, сам не зная зачем, по глупейшей светской привычке.
Слышать его — кажется, говорит очень серьезно, а между тем
про себя кривляется или смеется.
Они рассказывали потом, что я с ужасом все спрашивал
про какого-то Ламберта и все
слышал лай какой-то болонки.
И стал он объяснять, признаться, не поняла я,
про арифметику тут что-то, только Оля, смотрю, покраснела и вся словно оживилась, слушает, в разговор вступила так охотно (да и умный же человек, должно быть!),
слышу, даже благодарит его.
Я только о том негодую, что Версилов,
услышав, что ты
про Васина выговариваешь их, а не его, наверно, не поправил бы тебя вовсе — до того он высокомерен и равнодушен с нами.
Про упорство и непрерывность, без сомнения,
слышали и они; но для достижения моей цели нужны не фатерское упорство и не фатерская непрерывность.