Неточные совпадения
— Клянусь Гриммами, Эзопом и Андерсеном, — сказал Эгль, посматривая то на
девочку, то на яхту. — Это что-то особенное. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука?
— Когда так, извольте
послушать. — И Хин рассказал Грэю о том, как лет семь назад
девочка говорила на берегу моря с собирателем песен. Разумеется, эта история с тех пор, как нищий утвердил ее бытие в том же трактире, приняла очертания грубой и плоской сплетни, но сущность оставалась нетронутой. — С тех пор так ее и зовут, — сказал Меннерс, — зовут ее Ассоль Корабельная.
С этой
девочкой Климу было легко и приятно, так же приятно, как
слушать сказки няньки Евгении.
Клим Самгин смотрел,
слушал и чувствовал, что в нем нарастает негодование, как будто его нарочно привели сюда, чтоб наполнить голову тяжелой и отравляющей мутью. Все вокруг было непримиримо чуждо, но, заталкивая в какой-то темный угол, насиловало, заставляя думать о горбатой
девочке, о словах Алины и вопросе слепой старухи...
Борис бегал в рваных рубашках, всклоченный, неумытый. Лида одевалась хуже Сомовых, хотя отец ее был богаче доктора. Клим все более ценил дружбу
девочки, — ему нравилось молчать,
слушая ее милую болтовню, — молчать, забывая о своей обязанности говорить умное, не детское.
Не
слушая ни Алину, ни ее, горбатенькая все таскала детей, как собака щенят. Лидия, вздрогнув, отвернулась в сторону, Алина и Макаров стали снова сажать ребятишек на ступени, но
девочка, смело взглянув на них умненькими глазами, крикнула...
Он смущался и досадовал, видя, что
девочка возвращает его к детскому, глупенькому, но он не мог, не умел убедить ее в своей значительности; это было уже потому трудно, что Лида могла говорить непрерывно целый час, но не
слушала его и не отвечала на вопросы.
В углу двора, между конюшней и каменной стеной недавно выстроенного дома соседей, стоял, умирая без солнца, большой вяз, у ствола его были сложены старые доски и бревна, а на них, в уровень с крышей конюшни, лежал плетенный из прутьев возок дедушки. Клим и Лида влезали в этот возок и сидели в нем, беседуя. Зябкая
девочка прижималась к Самгину, и ему было особенно томно приятно чувствовать ее крепкое, очень горячее тело,
слушать задумчивый и ломкий голосок.
Девочка некоторое время
слушала и спешила-спешила, наклонив голову и закрывшись вуалем, боясь и трепеща, но вдруг остановилась, откинула вуаль с своего очень недурного, сколько помню, но худенького лица и с сверкающими глазами крикнула нам...
Настя, старшая
девочка, восьми уже лет, умела читать, а младший пузырь, семилетний мальчик Костя, очень любил
слушать, когда Настя ему читает.
—
Послушайте! — нагнулся вдруг старичок к самому уху Мити, — эта вот девочка-с, Марьюшка-с, хи-хи, как бы мне, если бы можно, с нею познакомиться, по доброте вашей…
После обеда Анфиса Егоровна ушла в кабинет к Петру Елисеичу и здесь между ними произошел какой-то таинственный разговор вполголоса. Нюрочке было велено уйти в свою комнату. О чем они говорили там и почему ей нельзя было
слушать? — удивлялась Нюрочка. Вообще поведение гостьи имело какой-то таинственный характер, начинавший пугать Нюрочку. По смущенным лицам прислуги
девочка заметила, что у них в доме вообще что-то неладно, не так, как прежде.
Присутствовавшие за ужином дети совсем не
слушали, что говорили большие. За день они так набегались, что засыпали сидя. У Нюрочки сладко слипались глаза, и Вася должен был ее щипать, чтобы она совсем не уснула. Груздев с гордостью смотрел на своего молодца-наследника, а Анфиса Егоровна потихоньку вздыхала, вглядываясь в Нюрочку. «Славная
девочка, скромная да очестливая», — думала она матерински. Спать она увела Нюрочку в свою комнату.
— Мать, опомнись, что ты говоришь? — застонал Мухин, хватаясь за голову. — Неужели тебя радует, что несчастная женщина умерла?.. Постыдись хоть той
девочки, которая нас
слушает!.. Мне так тяжело было идти к тебе, а ты опять за старое… Мать, бог нас рассудит!
С этой почтой было письмо от родных покойного Вильгельма, по которому можно надеяться, что они будут просить о детях. Я уверен, что им не откажут взять к себе сирот, а может быть, и мать пустят в Россию. Покамест Миша учится в приходском училище. Тиночка милая и забавная
девочка. Я их навещаю часто и к себе иногда зазываю, когда чувствую себя способным
слушать шум и с ними возиться.
Но боже, как она была прекрасна! Никогда, ни прежде, ни после, не видал я ее такою, как в этот роковой день. Та ли, та ли это Наташа, та ли это
девочка, которая, еще только год тому назад, не спускала с меня глаз и, шевеля за мною губками,
слушала мой роман и которая так весело, так беспечно хохотала и шутила в тот вечер с отцом и со мною за ужином? Та ли это Наташа, которая там, в той комнате, наклонив головку и вся загоревшись румянцем, сказала мне: да.
— Не пренебрегай этим, Ваня, голубчик, не пренебрегай! Сегодня никуда не ходи. Анне Андреевне так и скажу, в каком ты положении. Не надо ли доктора? Завтра навещу тебя; по крайней мере всеми силами постараюсь, если только сам буду ноги таскать. А теперь лег бы ты… Ну, прощай. Прощай,
девочка; отворотилась!
Слушай, друг мой! Вот еще пять рублей; это
девочке. Ты, впрочем, ей не говори, что я дал, а так, просто истрать на нее, ну там башмачонки какие-нибудь, белье… мало ль что понадобится! Прощай, друг мой…
—
Слушай, — проговорил Маслобоев, спокойно подходя ко мне и стукнув меня по плечу, — бери нашего извозчика, бери
девочку и поезжай к себе, а здесь тебе больше нечего делать. Завтра уладим и остальное.
Раиса Павловна не помнила, сколько прошло времени, пока она
слушала маленькую глупую
девочку.
Мать внимательно вслушивалась в бессвязную быструю речь, стараясь подавить свою тревогу, рассеять унылое ожидание. А
девочка, должно быть, была рада тому, что ее
слушали, и, захлебываясь словами, все с большим оживлением болтала, понижая голос...
— Ты
слушаешь? — спрашивает
девочка.
Служанке, которая подала ему стакан воды, он положил на поднос двугривенный, и когда сия взять эти деньги сомневалась, он сам сконфузился и заговорил: „Нет, матушка, не обидьте, это у меня такая привычка“; а когда попадья моя вышла ко мне, чтобы волосы мне напомадить, он взял на руки случившуюся здесь за матерью замарашку-девочку кухаркину и говорит: „
Слушай, как вон уточки на бережку разговаривают.
«Дрянь человек и плут, авось в другой раз не приедет», — сказал Степан Михайлович семье своей, и, конечно, ничей голос не возразил ему; но зато потихоньку долго хвалили бравого майора, и охотно
слушала и рассказывала про его угодливости молодая
девочка, богатая сирота.
Старик Кокин увязался за своей снохой и, не добившись от нее ничего, зверски убил ее ребенка,
девочку лет четырех: старик завел маленькую жертву в подполье и там отрезывал ей один палец за другим, а мать в это время оставалась наверху и должна была
слушать отчаянные вопли четвертуемой дочери.
— Э… па…
послушайте… Кто эта
девочка?
— Как бы хорошо-то, — вздыхая, говорила
девочка. — Весной бы и пошли мы. Все дни я про это думаю, даже во сне снится, будто иду, иду… Голубчик! Он тебя
послушает — скажи, чтобы взял! Я его хлеба не буду есть… я милостину просить буду! Мне дадут — я маленькая… Илюша? Хочешь — руку поцелую?
Илья
слушал и молчал. Он понимал, что Маша пристроилась лучше, чем можно было ожидать. Но всё же ему было жалко
девочку. Последнее время он почти не видал её, не думал о ней, а теперь ему вдруг показалось, что без Маши дом этот стал грязнее.
Илья
слушал её шёпот, стоя у печки, и, рассматривая окутанную чем-то серым фигурку Маши, думал: «А что будет с этой
девочкой?..»
Большая лампа под матовым абажуром обливала молочным светом посуду, серебро на столе и гладко причёсанную, тёмную головку маленькой
девочки с зелёным козырьком над глазами; пред нею лежала тетрадь,
девочка рисовала тонким карандашом и мурлыкала тихонько, не мешая
слушать ровную речь матери.
Рябинин лежал в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что жилец сегодня не выходил из комнаты, догадалась войти к нему и, увидев бедного юношу, разметавшегося в сильнейшем жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и послала
девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал,
послушал, помычал, присел к столу и, прописав рецепт, уехал, а Рябинин продолжал бредить и метаться.
Владимир Сергеич продолжал свой рассказ.
Девочки, дочери Михаила Николаича, вошли, тихонько сели и тихонько стали
слушать…
— Мари нейдет тут в сравнение, — отвечал Хозаров. — Мари ангелочек-девочка; на ней можно жениться, любить ее, знаете, как жену; но это другое дело: эту надобно
слушать и удивляться.
Наивно глядя на меня, как будто уверенный, что я очень рад видеть его и
слушать, он сообщил мне, что со своею женой он давно уже разошелся и отдает ей три четверти своего жалованья; что живет она в городе с его детьми — мальчиком и
девочкой, которых он обожает, что любит он другую, вдову-помещицу, интеллигентную женщину, но бывает у нее редко, так как бывает занят своим делом с утра до ночи и совсем не имеет свободного времени.
И Саша, и Мотька, и все
девочки, сколько их было, забились на печи в угол, за спиной Николая, и оттуда
слушали все это молча, со страхом, и слышно было, как стучали их маленькие сердца.
Как раз в это время ударили ко всенощной (был канун воскресенья). Две маленькие
девочки, которые внизу тащили ведро с водой, оглянулись на церковь, чтобы
послушать звон.
Девочки, сидя и лежа на печи, глядели вниз не мигая; казалось, что их было очень много — точно херувимы в облаках. Рассказы им нравились; они вздыхали, вздрагивали и бледнели то от восторга, то от страха, а бабку, которая рассказывала интереснее всех, они
слушали не дыша, боясь пошевельнуться.
— Вечером, в роще… — спокойно продолжал Авдей Иванович. — Но ты не думай чего-нибудь такого. Я только так. Знаешь — скучно.
Девочка хорошенькая… ну, думаю, что за беда? Жениться-то я не женюсь… а так, тряхну стариной. Бабиться не люблю — а девчонку потешить можно. Вместе
послушаем соловьев. Это — по-настоящему твое дело; да вишь, у этого бабья глаз нету. Что́ я, кажись, перед тобой?
— Ну, надо о чем-нибудь говорить… Люди любят иногда
послушать Басю. Бася знает много любопытных историй. Вот, знаете, какая недавно была любопытная история в одном городе? Это даже недалеко от нас. Мм-мм-мм… Вы, может, уже слышали ее. Нет? Не слышали, как один ширлатан хотел жениться на одной еврейской
девочке… Ну, он себе был тоже еврей… Вот, как Фроим…
На десятом году подружилась она с этой
девочкой, тайком ходила к ней на свидание в сад, приносила ей лакомства, дарила ей платки, гривеннички (игрушек Катя не брала), сидела с ней по целым часам, с чувством радостного смирения ела ее черствый хлеб;
слушала ее рассказы, выучилась ее любимой песенке, с тайным уважением и страхом
слушала, как Катя обещалась убежать от своей злой тетки, чтобы жить на всей божьей воле, и сама мечтала о том, как она наденет сумку и убежит с Катей.
— Но,
послушай же, милая моя
девочка, пойми, что это невозможно. Слон очень большой, он до потолка, он не поместится в наших комнатах… И потом, где я его достану?
Они переворачивают
девочку на спину и на живот,
слушают что-то, приложив ухо к телу, оттягивают вниз нижнее веко и смотрят.
— Какое! и
слушать ничего не хочет, и не верит. Ведь он, — говорю вам, бог для них. Совсем забрал в руки
девочку, так что в последнее время со мною даже гораздо холоднее стала, а уж на что были друзьями.
—
Слушай, Перская, — не отвечая на ее вопрос, обратилась я к
девочке, — не знаешь ли ты, что означает «публичное внушение», которым мне пригрозила Арно?
—
Слушай,
девочка, — продолжала она, — я не люблю непослушания и противоречий. Ни того, ни другого не было до сих пор в моем маленьком царстве. Мир и тишина царили в нем до сей поры, и если ты попробуешь их нарушить, то я накажу тебя и отобью всякую охоту быть непокорной в отношении меня — твоей бабушки, княгини Джаваха. А теперь поешь, если ты голодна, и ступай спать. Дети должны ложиться рано.
Слушай,
девочка, я знаю, это очень тяжело и горько…
С захватывающим интересом разливался рассказ Наташи… Затаив дыхание,
слушали его
девочки… Ярко блестели глаза на их побледневших лицах… Все это было так ново, так прекрасно, так упоительно-интересно для них!
Начальница, важные посетители и гости: старички в нарядных мундирах с орденами и знаками попечительства о детских приютах, не менее их нарядные дамы в роскошных светлых платьях, — все это внимательно
слушало тихо и медленно топчущихся в плавном тягучем хороводе
девочек, воспевающих монотонно пискливыми детскими голосами...
—
Слушай, Румянцева, а как же завтра-то? Ведь стричь будут публично. При всем приюте! Эка срамота! — и костлявая нескладная фигура Вассы выросла перед Наташиной кроватью, на которой расселось теперь несколько
девочек с самой хозяйкой во главе.
—
Слушай, новенькая, — заговорила костлявая, — ты нас нечаянно накрыла, так уж и не выдавай. Никому не проговори, что здесь видала, а не то мы тебя… знаешь как! —
Девочка подняла кулачок и внушительно потрясла им перед лицом Дуни.
—
Послушайте, однако, Павла Артемьевна, — сурово сдвинув брови, обратилась она к заведующей рукодельным классом, — так и до антонова огня
девочку довести можно.