Неточные совпадения
— Да, тяжелое время, — согласился Самгин.
В номере у себя он прилег на диван, закурил и снова начал обдумывать Марину. Чувствовал он себя очень странно; казалось, что голова наполнена теплым туманом и туман отравляет тело слабостью, точно после горячей ванны. Марину он видел пред собой так четко, как будто она
сидела в кресле у стола.
Город Марины тоже встретил его оттепелью,
в воздухе разлита была какая-то сыворотка, с крыш лениво падали крупные капли; каждая из них, казалось, хочет попасть на мокрую проволоку телеграфа, и это раздражало, как раздражает запонка или пуговица, не желающая застегнуться. Он
сидел у окна,
в том же пошленьком
номере гостиницы, следил, как сквозь мутный воздух падают стеклянные капли, и вспоминал встречу с Мариной. Было
в этой встрече нечто слишком деловитое и обидное.
В углу комнаты у небольшого окна, выходившего на двор,
сидел мужчина лет под сорок, совсем закрывшись последним
номером газеты.
Василий Назарыч
сидел в своем кресле и просматривал последний
номер газеты. Подняв глаза, он улыбнулся дочери и протянул ей руку.
Когда он вернулся
в свой
номер, усталый и разбитый, с пустой головой и волчьим аппетитом, Веревкин был уже дома, а с ним
сидел «Моисей».
Сидеть в мягком кресле, читать последний
номер газеты и отпивать небольшими глотками душистый мокка — ничего лучшего Виктор Николаич никогда не желал.
— Но что же делать, — произнес он, — дайте ей, по крайней мере,
номер поскорее; она
сидит у меня
в комнате вся
в слезах и расстроенная.
В такого рода размышлениях Павел, сам того не замечая, дошел с Дмитровки на Тверскую и, порядком устав, запыхавшись, подошел к своему
номеру, но когда отворил дверь, то поражен был: у него перед письменным столом
сидела, глубоко задумавшись, m-me Фатеева
в дорожном платье. При его приходе она вздрогнула и обернулась.
В ночь на 29 июня, Петров день, над Белградом был страшный тропический ливень с грозой. Я
сидел у окна гостиничного
номера и видел только одно поминутно открывающееся небо, которое бороздили зигзаги молний. Взрывы грома заглушали шум ливня.
Субботы
в редакции были сборными днями: получали гонорар, сдавали и обсуждали всей компанией материал на следующий
номер, а постоянный художник и карикатурист редакции Д.Н. Чичагов
сидел обыкновенно молча
в углу и делал зарисовки.
—
В субботу, выпустив
номер, — рассказал Пятницкий, — я пошел сюда,
в «Палермо» (редакция была почти рядом, на Петровке).
Сижу за пивом, вдруг вбегает взбешенный Миллер — глаза сверкают, губы дрожат,
в руках газета. Сел со мной, больше никого
в комнате этой не было, положил передо мной газету, левой рукой тычет
в нос, а правой вцепился мне
в плечо и шепчет, точь-в-точь как Отелло Дездемоне: «Платок! Платок...
Сидя третий день
в номере «Европейской гостиницы», я уже кончал описание поездки, но вспомнил о цепях Стеньки Разина, и тут же пришло на память, что где-то
в станице под Новочеркасском живет известный педагог, знающий много о Разине, что зовут его Иван Иванович, а фамилию его и название станицы забыл.
В «Русских ведомостях» изредка появлялись мои рассказы. Между прочим, «
Номер седьмой», рассказ об узнике
в крепости на острове среди озер. Под заглавием я написал: «Посвящаю Г.А. Лопатину», что, конечно, прочли
в редакции, но вычеркнули. Я посвятил его
в память наших юных встреч Герману Лопатину, который тогда
сидел в Шлиссельбурге, и даже моего узника звали
в рассказе Германом. Там была напечатана даже песня «Слушай, Герман, друг прекрасный…»
В.М. Дорошевич
сидел за столом и подал мне оттиск первой полосы. Когда
номер был сверстан,
В.М. Дорошевич и я поехали осматривать беды урагана
в Сокольники, Лефортово и вплоть до самого Карачарова. Уже всходило солнце.
Но камергера это не остановило, он стал рассыпаться пред Миропой Дмитриевной
в любезностях, как только встречался с нею, особенно если это было с глазу на глаз, приискивал для
номеров ее постояльцев, сам напрашивался исполнять небольшие поручения Миропы Дмитриевны по разным присутственным местам; наконец
в один вечер упросил ее ехать с ним
в театр,
в кресла, которые были им взяты рядом, во втором ряду, а
в первом ряду, как очень хорошо видела Миропа Дмитриевна,
сидели все князья и генералы, с которыми камергер со всеми был знаком.
Корзина с провизией склонилась
в руках ослабевшего человека, сидевшего
в углу вагона, и груши из нее посыпались на пол. Ближайший сосед поднял их, тихо взял корзину из рук спящего и поставил ее рядом с ним. Потом вошел кондуктор, не будя Матвея, вынул билет из-за ленты его шляпы и на место билета положил туда же белую картонную марку с
номером. Огромный человек крепко спал,
сидя, и на лице его бродила печальная судорога, а порой губы сводило, точно от испуга…
Часа три
сидел он запертый, а за это время у него
в номере подменили пуховую подушку перяной.
— Да-с, а теперь я напишу другой рассказ… — заговорил старик, пряча свой
номер в карман. — Опишу молодого человека, который,
сидя вот
в такой конурке, думал о далекой родине, о своих надеждах и прочее и прочее. Молодому человеку частенько нечем платить за квартиру, и он по ночам пишет, пишет, пишет. Прекрасное средство, которым зараз достигаются две цели: прогоняется нужда и догоняется слава… Поэма
в стихах? трагедия? роман?
Здесь,
в этом грязном трактирном
номере, стены которого были пропитаны запахом водки, пива и табачного дыма, он теперь
сидел как оглушенный.
Сидим мы вдвоем
в номере и на целую неделю составляем афиши. Кроме нас, играют
в Казани еще две труппы, одна
в Панаевском саду, а другая
в Адмиралтейской слободке.
—
Сидеть в своем
номере и носа
в коридор не показывать!
Дело происходило уже осенью
в Ницце. Однажды утром, когда я зашел к ней
в номер, она
сидела в кресле, положив ногу на ногу, сгорбившись, осунувшись, закрыв лицо руками, и плакала горько, навзрыд, и ее длинные, непричесанные волосы падали ей на колени. Впечатление чудного, удивительного моря, которое я только что видел, про которое хотел рассказать, вдруг оставило меня, и сердце мое сжалось от боли.
Когда Фома, отворив дверь, почтительно остановился на пороге маленького
номера с одним окном, из которого видна была только ржавая крыша соседнего дома, — он увидел, что старый Щуров только что проснулся,
сидит на кровати, упершись
в нее руками, и смотрит
в пол, согнувшись так, что длинная белая борода лежит на коленях, Но, и согнувшись, он был велик…
Князь мрачно и беспокойно посмотрел ему вслед. Жуквич прошел
в один из смежных
номеров,
в котором на диване,
в довольно гордой позе,
сидел молодой человек и читал какой-то, должно быть, роман.
Князь
сидел в Петербурге
в том же самом
номере гостиницы «Париж»,
в котором мы некогда
в первый раз с ним встретились.
Аркадина. Ах, что может быть скучнее этой вот милой деревенской скуки! Жарко, тихо, никто ничего не делает, все философствуют… Хорошо с вами, друзья, приятно вас слушать, но…
сидеть у себя
в номере и учить роль — куда лучше!
Ничипоренко во все это время или
сидел в своем
номере, или гостевал у брата известного Василия Кельсиева, студента Ивана Кельсиева, необыкновенно доброго и чистого сердцем юноши, более известного
в московских студенческих кружках под именем доброго Вани.
«Мутноокой ночью
сижу я — как сыч
в дупле —
в номерах,
в нищем городе Свияжске, а — осень, октябрь, ленивенько дождь идет, ветер дышит, точно обиженный татарин песню тянет; без конца песня: о-о-о-у-у-у…
Наши
в отеле занимают два
номера; у них четыре комнаты. Первая — большая — салон, с роялем. Рядом с нею тоже большая комната — кабинет генерала. Здесь ждал он меня, стоя среди кабинета
в чрезвычайно величественном положении. Де-Грие
сидел, развалясь, на диване.
Я занял
номер, заперся и часов до трех
сидел и считал свои деньги. Наутро я проснулся уж не лакеем. Я решил
в тот же день выехать
в Гомбург: там я не служил
в лакеях и
в тюрьме не
сидел. За полчаса до поезда я отправился поставить две ставки, не более, и проиграл полторы тысячи флоринов. Однакоже все-таки переехал
в Гомбург, и вот уже месяц, как я здесь…
Тот, бывало,
сидит целый день у себя
в номере,
в одном белье, и пьет, и пишет письма.
Он ходил, и все больше и больше ненавидел серый забор, и уже думал с раздражением, что Анна Сергеевна забыла о нем и, быть может, уже развлекается с другим, и это так естественно
в положении молодой женщины, которая вынуждена с утра до вечера видеть этот проклятый забор. Он вернулся к себе
в номер и долго
сидел на диване, не зная, что делать, потом обедал, потом долго спал.
В это время
в пятом
номере сидит на кровати студент.
В хозяйском
номере горит лампа. На открытом окне
сидит поджавши ноги, Алечка и смотрит, как колышется внизу темная, тяжелая масса воды, освещенной электричеством, как тихо покачивается жидкая, мертвенная зелень тополей вдоль набережной На щеках у нее горят два круглых, ярких, красных пятна, а глаза влажно и устало мерцают. Издалека, с той стороны реки, где сияет огнями кафешантан, красиво плывут
в холодеющем воздухе резвые звуки вальса.
В городе, когда
сидишь у себя
в номере, не замечаешь этого пробела, но тут, на свежем воздухе, он сильно чувствуется…
И
в меркуловском бухарском халате,
в запачканной фуражке на голове, с грязным платьем под мышкой, со свечкой
в руках пошел он вдоль по коридору. Немного не доходя до своего
номера, увидал Дмитрий Петрович — кто-то совсем раздетый поперек коридора лежит… Пришлось шагать через него, но, едва Веденеев занес ногу, тот проснулся, вскочил и,
сидя на истрепанном войлоке, закричал...
Зинзага заткнул уши и как сумасшедший выскочил из 101
номера. Пришедши
в свой
номер, он увидел умилительную картину. Его Амаранта
сидела за столом и переписывала начисто одну из его повестей. Из ее больших глаз капали на черновую тетрадку крупные слезы.
«А ведь она бы меня
в каждой копейке усчитывала, — подумал он, взглянув на жену. — Билет-то ее, а не мой! Да и зачем ей за границу ехать? Чего она там не видала? Будет
в номере сидеть да меня не отпускать от себя… Знаю!»
Федор Иванович. Гм… не понимаете… Иду я раз с охоты, смотрю — на дереве филин
сидит. Я
в него трах бекасинником! Он
сидит… я
в него девятым
номером…
Сидит… Ничто его не берет.
Сидит и только глазами хлопает.
Второй час ночи. Я
сижу у себя
в номере и пишу заказанный мне фельетон
в стихах. Вдруг отворяется дверь, и
в номер совсем неожиданно входит мой сожитель, бывший ученик М-ой консерватории, Петр Рублев.
В цилиндре,
в шубе нараспашку, он напоминает мне на первых порах Репетилова; потом же, когда я всматриваюсь
в его бледное лицо и необыкновенно острые, словно воспаленные глаза, сходство с Репетиловым исчезает.
По-латыни он совсем не знал и раз,
сидя около нас
в кафе, протянул к нам
номер какой-то французской газеты и попросил перевести ему очень известное римское изречение.
Другой раз придешь к нему, —
сидит,
в руках старый
номер «Русской мысли». Лицо умиленное.
— Гм!.. Не женат… — проговорила она
в раздумье. — Гм!.. Лиля и Мила, не
сидите у окна — сквозит! Как жаль! Молодой человек и так себя распустил! А всё отчего? Влияния хорошего нет! Нет матери, которая бы… Не женат? Ну, вот… так и есть… Пожалуйста, будьте так добры, — продолжала полковница мягко, подумав, — сходите к нему и от моего имени попросите, чтобы он… воздержался от выражений… Скажите: полковница Нашатырина просила… С дочерями, скажите,
в 47-м
номере живет… из своего имения приехала…
На другой день,
в полдень, он надел все свои знаки отличия, цепь и поехал
в «Японию». Судьба ему благоприятствовала. Когда он вошел
в номер знатного перса, то последний был один и ничего не делал. Рахат-Хелам, громадный азиат с длинным, бекасиным носом, с глазами навыкате и
в феске,
сидел на полу и рылся
в своем чемодане.
Во время этого отсутствия Долинского и Селезнева
в Москве, Елизавета Петровна сама,
сидя у себя
в номера, получила неожиданные сведения о беглянке при тяжелых, впрочем, для Дубянской обстоятельствах.
Где,
в ком и
в чем найдет он поруку, что не попадет он туда же, где
сидел спущенный
в могилу Платон Алексеич, что не выкупит его за сто рублей такая же «избавительница», что не кинется он хватать ее за колена, что не умрет он также безвременно и жалко, что не справят по нем такие точно поминки водкой и пивом, что не будут на поминках распоряжаться такие же товарищи «по
номеру» и не станут уклончиво отмалчиваться более приличные собраты, слушая нахальное вранье первой попавшейся Прасковьи Дмитриевны?
Все это князь Гарин рассказывал с мельчайшими подробностями, как
в номере гостиницы, так и
сидя уже
в вагоне железной дороги, уносившей их
в Петербург.
В номерах, занятых офицерами, все двери
в коридор были открыты, и везде еще горели свечи.
В двух-трех комнатках
сидели, спустя руки и головы, офицеры. Все они были похожи теперь более на мумий, чем на живых людей. Пьяный чад унесся, как туман, не оставив и следа… На всех лицах выражалось отчаянье и горе…