Неточные совпадения
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе
в лодке с чиновником
сядешь; компании захотел — ступай
в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь.
Когда после вечернего чая и ночной прогулки
в лодке Дарья Александровна вошла одна
в свою комнату, сняла платье и
села убирать свои жидкие волосы на ночь, она почувствовала большое облегчение.
Но
лодки было уж не надо: городовой сбежал по ступенькам схода к канаве, сбросил с себя шинель, сапоги и кинулся
в воду. Работы было немного: утопленницу несло водой
в двух шагах от схода, он схватил ее за одежду правою рукою, левою успел схватиться за шест, который протянул ему товарищ, и тотчас же утопленница была вытащена. Ее положили на гранитные плиты схода. Она очнулась скоро, приподнялась,
села, стала чихать и фыркать, бессмысленно обтирая мокрое платье руками. Она ничего не говорила.
Утром
сели на пароход, удобный, как гостиница, и поплыли встречу караванам барж, обгоняя парусные рыжие «косоуши», распугивая увертливые
лодки рыбаков. С берегов, из богатых
сел, доплывали звуки гармоники, пестрые группы баб любовались пароходом, кричали дети, прыгая
в воде, на отмелях.
В третьем классе, на корме парохода, тоже играли, пели. Варвара нашла, что Волга действительно красива и недаром воспета она
в сотнях песен, а Самгин рассказывал ей, как отец учил его читать...
В тесной толпе ему было душно;
в лодку он
садился с неверною надеждою добраться благополучно до другого берега,
в карете ехал, ожидая, что лошади понесут и разобьют.
— Нет, не всё: когда ждешь скромно, сомневаешься, не забываешься, оно и упадет. Пуще всего не задирай головы и не подымай носа, побаивайся: ну, и дастся. Судьба любит осторожность, оттого и говорят: «Береженого Бог бережет». И тут не пересаливай: кто слишком трусливо пятится, она тоже не любит и подстережет. Кто воды боится, весь век бегает реки,
в лодку не
сядет, судьба подкараулит: когда-нибудь да
сядет, тут и бултыхнется
в воду.
«На берег кому угодно! — говорят часу во втором, — сейчас шлюпка идет». Нас несколько человек
село в катер, все
в белом, — иначе под этим солнцем показаться нельзя — и поехали, прикрывшись холстинным тентом; но и то жарко: выставишь нечаянно руку, ногу, плечо — жжет. Голубая вода не струится нисколько; суда, мимо которых мы ехали, будто спят: ни малейшего движения на них; на палубе ни души. По огромному заливу кое-где ползают
лодки, как сонные мухи.
Я, если хороша погода, иду на ют и любуюсь окрестностями, смотрю
в трубу на холмы, разглядываю деревни, хижины, движущиеся фигуры людей, вглядываюсь внутрь хижин, через широкие двери и окна, без рам и стекол, рассматриваю проезжающие
лодки с группами японцев; потом
сажусь за работу и работаю до обеда.
Посидев немного, мы пошли к капитанской гичке. За нами потянулась толпа индийцев, полагая, что мы наймем у них
лодку. Обманувшись
в ожидании, они всячески старались услужить: один зажег фитиль посветить, когда мы
садились, другой подал руку и т. п. Мы дали им несколько центов (медных монет), полученных
в сдачу
в отеле, и отправились.
Река, чем ниже, тем глубже, однако мы
садились раза два на мель: ночью я слышал смутно шум, возню; якуты бросаются
в воду и тащат
лодку.
Половодов служил коноводом и был неистощим
в изобретении маленьких летних удовольствий: то устраивал ночное катанье на
лодках по Узловке, то маленький пикник куда-нибудь
в окрестности, то иллюминовал старый приваловский сад, то
садился за рояль и начинал играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь
в высоких залах приваловского дома.
Проглотив добычу, зимородок
сел на ветку и опять погрузился
в дремоту, но, услышав шум приближающейся
лодки, с криком понесся вдоль реки.
День клонится к вечеру. Уже солнце
село. Уже и нет его. Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, — верно, где-нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает
лодка… кому нужда до колодника! Блеснул на небе серебряный серп. Вот кто-то идет с противной стороны по дороге. Трудно разглядеть
в темноте. Это возвращается Катерина.
— Давно бы так-то, — заметил Михей Зотыч, когда
лодка ткнулась носом
в берег. — Илья Фирсыч,
садись…
Когда вода из
лодки была выкачана, мы перебрали все наше имущество и вновь уложили его получше, прикрыв сверху брезентом и обвязав покрепче веревками. Затем мы закусили немного, оделись потеплее,
сели на свои места
в лодку и стали ждать, когда ветер стихнет и море немного успокоится.
Проворно подали большую косную
лодку, шестеро гребцов
сели в весла, сам староста или хозяин стал у кормового весла.
Четверо гребцов
сели в весла, перенесший меня человек взялся за кормовое весло, оттолкнулись от берега шестом, все пятеро перевозчиков перекрестились, кормчий громко сказал: «Призывай бога на помочь», и
лодка полетела поперек реки, скользя по вертящейся быстрине, бегущей у самого берега, называющейся «стремя».
Только к вечеру, когда солнышко стало уже
садиться, отец мой выудил огромного леща, которого оставил у себя
в лодке, чтоб не распугать, как видно, подходившую рыбу; держа обеими руками леща, он показал нам его только издали.
Женичка, как только вскочил
в лодку, сейчас же убежал к лодочнику и стал с любопытством смотреть, как тот разводил на носу огонь. Симонов, обернувшись спиной к Вихрову и Мари,
сел грести.
Лодка тронулась.
По нарочно сделанному сходу наши рыболовы сошли и
сели в раскрашенную
лодку.
Наконец
лодка была совсем нагружена и плотно закрыта рогожками сверху, парус на ней подняли, четверо гребцов
сели в подмогу ему грести, а голова,
в черном суконном, щеголеватом полушубке и
в поярковой шапке, стал у руля.
Ромашов выгреб из камышей. Солнце
село за дальними городскими крышами, и они черно и четко выделялись
в красной полосе зари. Кое-где яркими отраженными огнями играли оконные стекла. Вода
в сторону зари была розовая, гладкая и веселая, но позади
лодки она уже сгустилась, посинела и наморщилась.
Адуев все стоял
в лодке, с раскрытым ртом, не шевелясь, протянув руки к берегу, потом опустил их и
сел. Гребцы продолжали грести.
Найдя беспорядки и указав их, Н.М. Баранов приглашал хозяина
сесть с ним
в его пролетку, вез на набережную и лично отвозил на
лодке прямо к плавучему госпиталю, где сдавал коменданту...
В лодку, неизвестно как появившись на палубе, вошла и
села Фрези Грант, «Бегущая по волнам».
— Да, не надо, — сказал Проктор уверенно. — И завтра такой же день, как сегодня, а этих бутылок всего три. Так вот, она первая увидела вас, и, когда я принес трубу, мы рассмотрели, как вы стояли
в лодке, опустив руки. Потом вы
сели и стали быстро грести.
Надо сразу! Первое дело, не давать раздумываться. А
в лодку сели, атамана выбрали, поклялись стоять всяк за свою станицу и слушаться атамана, — дело пойдет. Ни один станичник еще своему слову не изменял.
Подогнав осторожно
лодку к незаросшему месту, надобно стать к нему боком, так, чтобы
лодка и рыбак совершенно были спрятаны
в камыше, которого горсти по две с обеих сторон захватываются и подгибаются под себя: рыбак плотно
сядет на них, и
лодка будет стоять неподвижно.
Оно особенно выгодно и приятно потому, что
в это время другими способами уженья трудно добывать хорошую рыбу; оно производится следующим образом:
в маленькую рыбачью
лодку садятся двое; плывя по течению реки, один тихо правит веслом, держа
лодку в расстоянии двух-трех сажен от берега, другой беспрестанно закидывает и вынимает наплавную удочку с длинной лесой, насаженную червяком, кобылкой (если они еще не пропали) или мелкой рыбкой; крючок бросается к берегу, к траве, под кусты и наклонившиеся деревья, где вода тиха и засорена падающими сухими листьями: к ним обыкновенно поднимается всякая рыба, иногда довольно крупная, и хватает насадку на ходу.
К реке шли — железо
в руках несли;
в лодку садиться — давай на себя навязывать.
Связав зачем-то две
лодки — нос к корме, — он
сел в переднюю и быстро отпихнулся от берега, не оставив на этой стороне ни одной.
Фон Корен узнал
в потемках Лаевского и молча протянул ему руку. Гребцы уже стояли внизу и придерживали
лодку, которая билась о сваи, хотя мол загораживал ее от большой зыби. Фон Корен спустился по трапу, прыгнул
в лодку и
сел у руля.
В темную осеннюю ночь (чем темнее, тем лучше), но тихую и не дождливую,
садятся двое охотников
в лодку: один на корме с веслом, а другой с острогою почти посредине, немного поближе к носу; две запасные остроги кладутся
в лодку: одна обыкновенной величины или несколько поболее, а другая очень большая, для самой крупной рыбы, с длинною, тонкою, но крепкою бечевкою, привязанною за железное кольцо к верхнему концу остроги.
В средине июля пропал Изот. Заговорили, что он утонул, и дня через два подтвердилось: верстах
в семи ниже
села к луговому берегу прибило его
лодку с проломленным дном и разбитым бортом. Несчастие объяснили тем, что Изот, вероятно, заснул на реке и
лодку его снесло на пыжи трех барж, стоявших на якорях, верстах
в пяти ниже
села.
Постояв с минуту у реки, он пошёл
в лодку,
сел на корму и стал смотреть на картину
в воде.
На другой день после раннего обеда они сволокли легкую, плоскодонную
лодку по откосу оврага к реке, спустили ее
в воду и поплыли по течению вниз. Так как река бежала необыкновенно быстро, то фельдшер пустил Астреина на гребные весла, а сам
сел на корму с рулевым веслом. Смирнов взял с собой на всякий случай шомпольную одностволку и даже зарядил ее. Друг, увязавшийся за
лодкой, бежал по берегу и весело лаял.
Сел старик
в лодку, уехал, а мы ушли подальше
в падь, чай вскипятили, сварили уху, раздуванили припасы и распрощались — старика-то послушались.
Однако на гиляков мы это подумали напрасно. Увидел Оркун, что мы сумлеваемся, обобрал у своих копья, одному на руки сдал, а с остальными к нам идет без оружия. Тут уж и мы увидали, конечно, что у гиляков дело на чести, и пошли с ними к тому месту, где у них
лодки были спрятаны. Выволокли они нам две
лодки: одна побольше, другая поменьше.
В большую-то Оркун приказывает восьмерым
садиться,
в маленькую — остальным.
Казалось, меня обдавал свободный ветер,
в ушах гудел рокот океана,
садилось солнце, залегали синие мóроки, и моя
лодка тихо качалась на волнах пролива.
Василию показалось, что
в лодке не одна Мальва. Неужели опять Сережка привязался к ней? Василий тяжело повернулся на песке,
сел и, прикрыв глаза ладонью, с тревогой
в сердце стал рассматривать, кто еще там едет. Мальва сидит на корме и правит. Гребец — не Сережка, гребет он неумело, с Сережкой Мальва не стала бы править.
— Мне всегда хочется чего-то, — задумчиво заговорила Мальва. — А чего?.. не знаю. Иной раз
села бы
в лодку — и
в море! Далеко-о! И чтобы никогда больше людей не видать. А иной раз так бы каждого человека завертела да и пустила волчком вокруг себя. Смотрела бы на него и смеялась. То жалко всех мне, а пуще всех — себя самоё, то избила бы весь народ. И потом бы себя… страшной смертью… И тоскливо мне и весело бывает… А люди все какие-то дубовые.
— Сядь-ко к рулю, скорее будет, — сказал мне старший ямщик, заметив, что я проснулся. — Держи вон туда, на остров, — прибавил он, указывая на едва заметную полоску земли, как будто прижавшуюся к самому берегу на другой стороне, но оказавшуюся впоследствии большим островом на самой середине реки. Я
сел к рулю, Микеша, разбрызгивая холодную воду, взобрался
в лодку, и она понеслась на перерез течения.
Но мы беспрекословно уселись
в широкую
лодку, старик двинул ее багром, а Микеша толкал с носа, шлепая по воде, пока она не вышла на более глубокое место. Тогда и Микеша вскочил
в нее и
сел в весла.
Прошло с четверть часа, и нос
лодки уткнулся
в крутой и обрывистый берег. Остров был плоский, и укрыться от снега было негде; ямщики нарубили сухого тальнику, и белый дым костра смешался с густой сеткой снега… Я посмотрел на часы: было уже довольно поздно, и скоро за снеговой тучей должно было
сесть солнце…
— Где придачу возьмешь?
Лодку сегодня давай. Проезжающих доставим, я
в лодку сяду, ты пешком назад пойдешь.
Получив пять рублей, Лычковы, отец и сын, староста и Володька переплыли на
лодке реку и отправились на ту сторону
в село Кряково, где был кабак, и долго там гуляли. Было слышно, как они пели и как кричал молодой Лычков.
В деревне бабы не спали всю ночь и беспокоились. Родион тоже не спал.
Почти
в полном мраке Шут,
в качестве Пролога, подплывает с моря, привязывает свою
лодку у берега, вынимает из нее удочку и узелок и
садится на скамью.
Надевал он ее только вечерами, когда ходил на плотину смотреть, как катаются на
лодках господа: нарядные, веселые, они со смехом
садятся в качающуюся
лодку, и та медленно рассекает зеркальную воду, а отраженные деревья колеблются, точно по ним пробежал ветерок.
Раз
в его руку попала кукла — картонная, с поломанным черепом, откуда лилась вода, когда куклу брали за ноги; какой-то сердитый и упрямый мальчуган сперва заставил его положить
в лодку ящик с бабками, а потом уже согласился
сесть и сам.
Поликрат прочел это и послушался своего друга. Он сделал вот что: был у него дорогой перстень; взял он этот перстень, собрал много народа и
сел со всем народом
в лодку. Потом велел ехать
в море. И когда выехал далеко ва острова, тогда при всем народе бросил перстень
в море и вернулся домой.