Неточные совпадения
Чуть из ребятишек,
Глядь, и нет
детей:
Царь возьмет мальчишек,
Барин — дочерей!
Одному уроду
Вековать с семьей.
Славно жить народу
На Руси
святой!
Г-жа Простакова. Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас,
детей, было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о
Святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стояли, батюшка.
И вот ввели в семью чужую…
Да ты не слушаешь меня…» —
«Ах, няня, няня, я тоскую,
Мне тошно, милая моя:
Я плакать, я рыдать готова!..» —
«
Дитя мое, ты нездорова;
Господь помилуй и спаси!
Чего ты хочешь, попроси…
Дай окроплю
святой водою,
Ты вся горишь…» — «Я не больна:
Я… знаешь, няня… влюблена».
«
Дитя мое, Господь с тобою!» —
И няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
Но отчего же так? Ведь она госпожа Обломова, помещица; она могла бы жить отдельно, независимо, ни в ком и ни в чем не нуждаясь? Что ж могло заставить ее взять на себя обузу чужого хозяйства, хлопот о чужих
детях, обо всех этих мелочах, на которые женщина обрекает себя или по влечению любви, по
святому долгу семейных уз, или из-за куска насущного хлеба? Где же Захар, Анисья, ее слуги по всем правам? Где, наконец, живой залог, оставленный ей мужем, маленький Андрюша? Где ее
дети от прежнего мужа?
И вот этому я бы и научил и моих
детей: «Помни всегда всю жизнь, что ты — дворянин, что в жилах твоих течет
святая кровь русских князей, но не стыдись того, что отец твой сам пахал землю: это он делал по-княжески «.
Слышал я потом слова насмешников и хулителей, слова гордые: как это мог Господь отдать любимого из
святых своих на потеху диаволу, отнять от него
детей, поразить его самого болезнью и язвами так, что черепком счищал с себя гной своих ран, и для чего: чтобы только похвалиться пред сатаной: «Вот что, дескать, может вытерпеть
святой мой ради меня!» Но в том и великое, что тут тайна, — что мимоидущий лик земной и вечная истина соприкоснулись тут вместе.
Знал Алеша, что так именно и чувствует и даже рассуждает народ, он понимал это, но то, что старец именно и есть этот самый
святой, этот хранитель Божьей правды в глазах народа, — в этом он не сомневался нисколько и сам вместе с этими плачущими мужиками и больными их бабами, протягивающими старцу
детей своих.
Исповедь моя нужна мне, вам она нужна, она нужна памяти,
святой для меня, близкой для вас, она нужна моим
детям.
Думая об этом, я еще раз посмотрел на старцев, на женщин с
детьми, поверженных в прахе, и на
святую икону, — тогда я сам увидел черты богородицы одушевленными, она с милосердием и любовью смотрела на этих простых людей… и я пал на колени и смиренно молился ей».
«Что за картина! что за чудная живопись! — рассуждал он, — вот, кажется, говорит! кажется, живая! а
дитя святое! и ручки прижало! и усмехается, бедное! а краски! боже ты мой, какие краски! тут вохры, я думаю, и на копейку не пошло, все ярь да бакан...
— Пусть попробует он, окаянный антихрист, прийти сюда; отведает, бывает ли сила в руках старого козака. Бог видит, — говорил он, подымая кверху прозорливые очи, — не летел ли я подать руку брату Данилу? Его
святая воля! застал уже на холодной постеле, на которой много, много улеглось козацкого народа. Зато разве не пышна была тризна по нем? выпустили ли хоть одного ляха живого? Успокойся же, мое
дитя! никто не посмеет тебя обидеть, разве ни меня не будет, ни моего сына.
— Так учит
святая церковь, и мы должны, как
дети, подчинять ее материнскому голосу свои суемудрые толкования, хотя бы…
— У меня там, — говорил Ипполит, силясь приподнять свою голову, — у меня брат и сестры,
дети, маленькие, бедные, невинные… Она развратит их! Вы —
святая, вы… сами
ребенок, — спасите их! Вырвите их от этой… она… стыд… О, помогите им, помогите, вам бог воздаст за это сторицею, ради бога, ради Христа!..
Укрепившись причащением
святых тайн, она с спокойною душой утешала мужа и мать,
детей благословила, простилась с друзьями.
Тамара вслушивалась в давно знакомые, но давно уже слышанные слова и горько улыбалась. Вспомнились ей страстные, безумные слова Женьки, полные такого безысходного отчаяния и неверия… Простит ей или не простит всемилостивый, всеблагий господь се грязную, угарную, озлобленную, поганую жизнь? Всезнающий, неужели отринешь ты ее — жалкую бунтовщицу, невольную развратницу,
ребенка, произносившего хулы на светлое,
святое имя твое? Ты — доброта, ты — утешение наше!
— И, по-моему, это благородно, — подхватил Сверстов, — и показывает действительно его снисходительность и любовь к
детям. Теперь, впрочем, кажется, — присовокупил он с улыбкой, — Мартын Степаныч любит и почти боготворит одну только Екатерину Филипповну: он все почти время мне толковал, что она
святая и что действительно имеет дар пророчества, так что я, грешный человек, заключил, что не существовало ли даже между ними плотской любви.
Я всегда говорил, что исключительное материнское чувство — почти преступно, что женщина, которая, желая спасти своего
ребенка от простой лихорадки, готова была бы с радостью на уничтожение сотни чужих, незнакомых ей
детей, — что такая женщина ужасна, хотя она может быть прекрасной или, как говорят, «
святой» матерью.
— Дали ему гривну на дорогу и отпустили, — ответил Поддубный. — Тут попался нам мужик, рассказал, что еще вчера татары напали на деревню и всю выжгли. Вскоре мы сами перешли великую сакму: сметили, по крайнему счету, с тысячу лошадей. А там идут другие мужики с бабами да с
детьми, воют да голосят: и наше-де село выжгла татарва, да еще и церковь ограбили, порубили
святые иконы, из риз поделали чепраки…
Есть в Сибири, и почти всегда не переводится, несколько лиц, которые, кажется, назначением жизни своей поставляют себе — братский уход за «несчастными», сострадание и соболезнование о них, точно о родных
детях, совершенно бескорыстное,
святое.
— Никониане-то, черные
дети Никона-тигра, все могут сделать, бесом руководимы, — вот и левкас будто настоящий, и доличное одной рукой написано, а лик-то, гляди, — не та кисть, не та! Старые-то мастера, как Симон Ушаков, — хоть он еретик был, — сам весь образ писал, и доличное и лик, сам и чку строгал и левкас наводил, а наших дней богомерзкие людишки этого не могут! Раньше-то иконопись
святым делом была, а ныне — художество одно, так-то, боговы!
— Ну, какой там «социалист»!
Святые апостолы, говорю вам, проходя полем, класы исторгали и ели. Вы, разумеется, городские иерейские
дети, этого не знаете, а мы,
дети дьячковские, в училище, бывало, сами съестное часто воровали. Нет, отпустите его, Христа ради, а то я его все равно вам не дам.
Для этого перед изображениями
святых, называемых народом прямо богами, священник берет в руки
ребенка и читает заклинательные слова и этим очищает мать.
Молиться — значит становиться прямо перед досками, на которых нарисованы лица Христа, богородицы,
святых, и кланяться головой, всем телом, а правой рукой, со сложенными известным образом пальцами, дотрагиваться до лба, плеч и живота и произносить славянские слова, из которых самые употребительные и всем
детям внушаемые: богородица, дева радуйся и т. д.
Так! он будет отцом нашим; он соединит все помышления и сердца
детей своих; рассеет, как прах земной, коварные замыслы супостатов, и тогда какой иноплеменный дерзнет посягнуть на
святую Русь?»
Из роду Отрепьевых, галицких боярских
детей. Смолоду постригся неведомо где, жил в Суздале, в Ефимьевском монастыре, ушел оттуда, шатался по разным обителям, наконец пришел к моей чудовской братии, а я, видя, что он еще млад и неразумен, отдал его под начал отцу Пимену, старцу кроткому и смиренному; и был он весьма грамотен: читал наши летописи, сочинял каноны
святым; но, знать, грамота далася ему не от господа бога…
— Они говорят народу: ты можешь устроить для себя другую, лёгкую жизнь. Врут они,
дети мои! Жизнь строит государь император и
святая наша церковь, а люди ничего не могут изменить, ничего!..
Даже
ребёнку невозможно дать полной свободы;
святые отцы — угодники божий, но однако подвергались искушению плоти и грешили самым лучшим образом.
Она довольно побилась со своим мужем, определяя и перемещая его с места на место, и, наконец, произведя на свет Викториночку, бросила супруга в его хуторном тетеречнике и перевезла весь свой приплод в ближайший губернский город, где в то
святое и приснопамятное время содержал винный откуп человек, известный некогда своим богатством, а ныне — позором и бесславием своих
детей.
Ходил Саша тайно от Линочки и в церковь, где была картина, и нашел, что сестра права: какое-то сходство существовало; но он не долго думал над этим, порешив с прямолинейностью чистого
ребенка: «Все матери
святые».
Зато и там и там одинаково
дети вдоль лавок под
святыми протягиваются.
— Ни дать, ни взять — Корсаков, — сказал старый князь Лыков, отирая слезы смеха, когда спокойствие мало по малу восстановилось. — А что греха таить? Не он первый, не он последний воротился из Немецчины на
святую Русь скоморохом. Чему там научаются наши
дети? Шаркать, болтать бог весть на каком наречии, не почитать старших, да волочиться за чужими женами. Изо всех молодых людей, воспитанных в чужих краях (прости господи), царской арап всех более на человека походит.
— Да как же ничего не значит? — пытало бедное
дитя, еще не привыкшее нахально игнорировать возникающие вопросы
святого сомнения.
— Ручку! Ручку
святую! — проговорил он, задыхаясь. — Сон! Прекрасный сон!
Дети, разбудите меня!
Тетушка стала объяснять это безнравственностью и тем, что люди бога не боятся, но вдруг вспомнила, что ее брат Иван Иваныч и Варварушка — оба
святой жизни — и бога боялись, а все же потихоньку
детей рожали и отправляли в воспитательный дом; она спохватилась и перевела разговор на то, какой у нее когда-то женишок был, из заводских, и как она его любила, но ее насильно братья выдали за вдовца иконописца, который, слава богу, через два года помер.
Где мнить мне, государь!
Ты лучше знаешь. Не хотел ты слушать,
Что про его рождение тебе
Сказала я. Когда ты положил,
Чтоб этот безотецкий сын
детейСбил с разума, — твоя
святая воля!
Так, значит, быть должно!
Сегодня мы пойдем в густую рощу;
Там на поляне есть высокий дуб,
С дерновою скамьей. — И там увидишь ты
Фернандо. — Не счастлива ль ты
Одной надеждой? для чего
Смущала так предчувствием себя?
Поверь: невинную любовь
Хранят
святые ангелы, как стражи!
Дитя!
дитя! — и вот вся горесть
Рассеялась — и в монастырь не хочешь!..
Но не стыдись ребячеством своим:
Оно есть добродетель, потому
Что, как всё доброе, не долговечно!..
Друзья и братья! Русь
святая гибнет!
Друзья и братья! Православной вере,
В которой мы родились и крестились,
Конечная погибель предстоит.
Святители, молитвенники наши,
О помощи взывают, молят слезно.
Вы слышали их слезное прошенье!
Поможем, братья, родине
святой!
Что ж! Разве в нас сердца окаменели?
Не все ль мы
дети матери одной?
Не все ль мы братья от одной купели?
Я их знаю, солдат: они всё равно как
дети — такие же доверчивые и такие же жестокие. Они — как сироты на земле — ото всего оторваны, и своей воли нет у них. Русские люди, значит — запуганные, ни во что не верят, ждут ума от шабра, а сами боятся его, коли видят, что умён. А ещё я знаю, что пришла пора, когда всякий человек, кто жить хочет, — должен принять мою
святую веру в необоримость соединённых человеческих сил. Поэтому я, не стесняясь, говорю им, что думаю.
Нужно было или принимать убийство, как
святой факт, на все возражения и доводы приводя, подобно женщинам, одно непоколебимое: «нельзя же убивать
детей», или же безнадежно запутываться в противоречиях, колебаться, терять свою мысль, обмениваться ею с другими, как иногда пьяные обмениваются шапками, и все же ни на йоту не подвигаться с места.
В один летний день нашли подкидыша не в урочном месте — в овраге. Благо, что у игравших в лапту ребятишек мяч туда залетел. Спустившись в овраг, нашли они там маленького захребетника… Пришли десятские из приказа,
ребенка взяли, окрестили, и как найден был он 26 мая, то и нарекли его Карпом, по имени
святого того дня. Во рту раба Божия Карпа соску с жеваной морковью нашли — оттого прозвали его Морковкиным.
—
Святая душа, что любит вас, добра вам хочет. Вот кто она такая: мать ваша, — сказал
детям Иван Григорьич.
Человек же сознает в себе в одно и то же время и животное и бога, и потому не может быть безгрешным. Мы называем безгрешными
детей, это — неверно.
Ребенок не безгрешен. В нем меньше грехов, чем во взрослом, но уже есть грехи тела. Также не безгрешен человек самой
святой жизни. В
святом меньше грехов, но грехи есть — без грехов нет жизни.
Никто, как
дети, не осуществляют в жизни истинное равенство. И как преступны взрослые, нарушая в них это
святое чувство, научая их тому, что есть короли, богачи, знаменитости, к которым должно относиться с уважением, и есть слуги, рабочие, нищие, к которым должно относиться только с снисхождением! «И кто соблазнит единого из малых сих…»
Толстой пишет: «Если бы мне дали выбирать: населить землю такими
святыми, каких я только могу вообразить себе, но только, чтобы не было
детей, или такими людьми, как теперь, но с постоянно прибывающими, свежими от бога
детьми, — я бы выбрал последнее».
Это писано в 1902 году, когда Толстой давно уже и окончательно утвердился в своем учении о смысле жизни в добре. «
Святые, каких можно себе только вообразить», разумеется, всего полнее осуществили бы на земле тот «смысл добра», о котором мечтает Толстой. Тем не менее он предпочитает грешное современное человечество, лишь бы существовали
дети. Очевидно, в
детях есть для Толстого что-то такое, что выше самой невообразимой святости взрослого. Что же это?
«Да и сколько их тоже теперь у меня? это интересно», — думал он, поспешая за Бодростиной и закрывая себе лицо коробкой с ее шляпой. «Ух, отцы мои родные, жутко мне, жутко! Ух, матушка
святая Русь, если бы ты была умница, да провалилась бы в тартарары и вместе с моею женой, и с
детьми, и со всеми твоими женскими и не женскими вопросами! То-то бы я благословил за это Господа!»
Такой хороший муж, двое
детей… принадлежит к порядочному кругу, корчит всегда из себя
святую и — вдруг, можешь себе представить…
Это разъяснялось так, что у его матери была несносная болезнь, которую она, со слов каких-то врачей, называла «азиятик»; болезнь эта происходила от каких-то происков злого духа. Бедная женщина долго мучилась и долго лечилась, но «азиятик» не проходил. Тогда она дала обет балыкинской божией матери (в Орле), что если только «азиятик» пройдет и после исцеления родится
дитя мужеского пола, то «вдаст его в услужение
святому мужу, в меру возраста Христова», то есть до тридцати трех лет.
— Вы умный человек, Мишель, очень умный; я тоже… неглупа… Мы поймем друг друга, надеюсь. Я давно уже собираюсь поговорить с вами, mon petit [
дитя мое (франц.).]… Скажите мне откровенно, ради… ради всего
святого, что вы хотите сделать с моей дочерью?
Клянусь вам, — продолжала она, останавливаясь среди комнаты; голос ее дрожал и из глаз брызнули слезы, — клянусь вам всем
святым, счастьем моих
детей, без Кузьминок я не могу!