Неточные совпадения
Он хочет доказать мне, что его
любовь ко мне не должна мешать его
свободе.
— Нет, я бы чувствовал хотя немного, что, кроме своего чувства (он не хотел сказать при нем —
любви)… и счастия, всё-таки жаль потерять
свободу… Напротив, я этой-то потере
свободы и рад.
Поклонник славы и
свободы,
В волненье бурных дум своих,
Владимир и писал бы оды,
Да Ольга не читала их.
Случалось ли поэтам слезным
Читать в глаза своим любезным
Свои творенья? Говорят,
Что в мире выше нет наград.
И впрямь, блажен любовник скромный,
Читающий мечты свои
Предмету песен и
любви,
Красавице приятно-томной!
Блажен… хоть, может быть, она
Совсем иным развлечена.
«Я не мало встречал болтунов, иногда они возбуждали у меня чувство, близкое зависти. Чему я завидовал? Уменью связывать все противоречия мысли в одну цепь, освещать их каким-то одним своим огоньком. В сущности, это насилие над
свободой мысли и зависть к насилию — глупа. Но этот…» — Самгин был неприятно удивлен своим открытием, но чем больше думал о Тагильском, тем более убеждался, что сын трактирщика приятен ему. «Чем? Интеллигент в первом поколении?
Любовью к противоречиям? Злостью? Нет. Это — не то».
— Вы рассудите, бабушка: раз в жизни девушки расцветает весна — и эта весна —
любовь. И вдруг не дать
свободы ей расцвесть, заглушить, отнять свежий воздух, оборвать цветы… За что же и по какому праву вы хотите заставить, например, Марфеньку быть счастливой по вашей мудрости, а не по ее склонности и влечениям?
— Ах, вы барышня! девочка! На какой еще азбуке сидите вы: на манерах да на тоне! Как медленно развиваетесь вы в женщину! Перед вами
свобода, жизнь,
любовь, счастье — а вы разбираете тон, манеры! Где же человек, где женщина в вас!.. Какая тут «правда»!
— Видите свою ошибку, Вера: «с понятиями о
любви», говорите вы, а дело в том, что
любовь не понятие, а влечение, потребность, оттого она большею частию и слепа. Но я привязан к вам не слепо. Ваша красота, и довольно редкая — в этом Райский прав — да ум, да
свобода понятий — и держат меня в плену долее, нежели со всякой другой!
Свобода ограничивается не
любовью, а экономикой, которая делается всевластной.
Средства вообще всегда свидетельствуют о духе людей, о духе
свободы или рабства,
любви или ненависти.
Национальное ядро великой империи, объемлющей множество народностей, должно уметь внушать к себе
любовь, должно притягивать к себе, должно обладать даром обаяния, должно нести своим народностям свет и
свободу.
Два великих принципа жизни —
свобода и
любовь могут вступить в конфликт.
Во имя
свободы человек может пожертвовать
любовью, во имя социальной справедливости может пожертвовать
свободой, во имя жалости может пожертвовать научным призванием и т. д.
Свобода может быть ограничена
любовью,
любовь ограничена
свободой.
И потому русская жажда абсолютной
свободы на практике слишком часто приводит к рабству в относительном и среднем и русская жажда абсолютной
любви — к вражде и ненависти [Русская революция наглядно показала всю опасность русской абсолютности.].
Жалость, милосердие,
любовь есть благодатное дело
свободы, а не принуждающего закона.
Дух этот устремлен к последнему и окончательному, к абсолютному во всем; к абсолютной
свободе и к абсолютной
любви.
Такое же противоречие и конфликт может быть между
свободой и
любовью, между
любовью и справедливостью и т. п.
Идея соборности выражена главным образом Хомяковым, который неразрывно связывал ее со
свободой и
любовью.
Они вытерпели крест твой, они вытерпели десятки лет голодной и нагой пустыни, питаясь акридами и кореньями, — и уж, конечно, ты можешь с гордостью указать на этих детей
свободы, свободной
любви, свободной и великолепной жертвы их во имя твое.
В
любви к
свободе, к равенству, братству найдет…
Дайте ей
свободу любить или не любить, и она увидит, стоит ли этот человек ее
любви.
Дух же для меня есть
свобода, творческий акт, личность, общение
любви.
Мое отталкивание от родовой жизни, от всего, связанного с рождающей стихией, вероятно, объясняется моей безумной
любовью к
свободе и к началу личности.
Думаю, что мучительный религиозный путь связан не только с моими внутренними противоречиями, но и с острым чувством зла и безмерностью моей
любви к
свободе.
Свобода могла сталкиваться с
любовью.
У меня была страсть к
свободе, к
свободе и в
любви, хотя я отлично знал, что
любовь может быть рабством.
Любовь, которой пожертвовали и которую подавили во имя
свободы или жалости, идет в глубину и приобретает особый смысл.
Но иногда мне казалось, что я любил не столько
любовь, сколько
свободу.
Я не видел этой
любви к
свободе ни у господствующих слоев старого режима, ни в старой революционной интеллигенции, ни в историческом православии, ни у коммунистов и менее всего в новом поколении фашистов.
Меня пленяла жертва
любовью во имя
свободы, как пленяла и
свобода самой
любви.
Но были философы и писатели, которые особенно питали мою
любовь к
свободе духа, подтверждали ее и помогали ее развитию во мне.
Может быть, тут играет роль гордость и равнодушие (плохое) и
любовь к независимости и
свободе (хорошее).
Христианство есть религия
любви и
свободы.
Я очень ценил и ценю многие мотивы русской религиозной мысли: преодоление судебного понимания христианства, истолкование христианства как религии Богочеловечества, как религии
свободы,
любви, милосердия и особой человечности, более, чем в западной мысли выраженное эсхатологическое сознание, чуждость инфернальной идее предопределения, искание всеобщего спасения, искание Царства Божьего и правды Его.
Бог присутствует не в имени Божьем, не в магическом действии, не в силе этого мира, а во всяческой правде, в истине, красоте,
любви,
свободе, героическом акте.
Поэтому христианство основано на сочетании восходящего и нисходящего движения, на
свободе и жалости,
любви к ценности и качеству и
любви к ближнему,
любви к божественной высоте и
любви к страждущим внизу.
Я остро чувствую конфликт любви-эроса с любовью-жалостью, так же как конфликт
любви со
свободой.
Но должен сказать, что в этой совершенно эмоциональной книге, отражающей бурную реакцию против тех дней, я остался верен моей
любви к
свободе.
Я был так же одинок в своей аристократической
любви к
свободе и в своей оценке личного начала, как всю жизнь.
С одной стороны — сострадательность, жалостливость; с другой — возможность жестокости; с одной стороны —
любовь к
свободе, с другой стороны — склонность к рабству.
Интересно, что Достоевский сделался врагом революции и революционеров из
любви к
свободе, он увидал в духе революционного социализма отрицание
свободы и личности.
Все должно быть основано на доверии,
любви и
свободе.
Мы видели это уже по его отношению к
любви, требованию искренности и
свободы чувств.
«Во мне развивалась какая-то дикая, бешеная, фанатическая
любовь к
свободе и независимости человеческой личности, которая возможна только при обществе, основанном на правде и доблести…
Его религия есть религия страха и насилия, а не
любви и
свободы, как у Тареева, это религия трансцендентного эгоизма.
Сейчас можно удивляться идеализации Московской России славянофилами, она ведь ни в чем не походила на то, что любили славянофилы, в ней не было
свободы,
любви, просвещенности.
Церковь и есть единство
любви и
свободы.
Это и есть русская коммунитарность, общинность, хоровое начало, единство
любви и
свободы, не имеющее никаких внешних гарантий.
Духа, эпохе
любви, дружбы,
свободы, хотя все это слишком связывалось с монахами.
В основание богословствования Хомякова положены идеи
свободы и соборности, органическое соединение
свободы и
любви, общности.