Неточные совпадения
—
Прошлый раз вы говорили о
русском народе совершенно иначе.
Я только было похвалил юрты за отсутствие насекомых, как на
прошлой же станции столько увидел тараканов, сколько никогда не видал ни в какой
русской избе. Я не решился войти. Здесь то же самое, а я ночую! Но, кажется, тут не одни тараканы: ужели это от них я ворочаюсь с боку на бок?
Наиболее положительные черты
русского человека, обнаружившиеся в революции и войне, необыкновенная жертвенность, выносливость к страданию, дух коммюнотарности — есть черты христианские, выработанные христианством в
русском народе, т. е.
прошлым.
Русская политика относительно Польши давно уже стала историческим пережитком, она связана с далеким
прошлым и не дает возможности творить будущее.
В
прошлом полонизация и латинизация
русского народа была бы гибелью его духовной самобытности, его национального лика.
Может, в конце
прошлого и начале нашего века была в аристократии закраинка
русских иностранцев, оборвавших все связи с народной жизнью; но у них не было ни живых интересов, ни кругов, основанных на убеждениях, ни своей литературы.
Если аристократы
прошлого века, систематически пренебрегавшие всем
русским, оставались в самом деле невероятно больше
русскими, чем дворовые оставались мужиками, то тем больше
русского характера не могло утратиться у молодых людей оттого, что они занимались науками по французским и немецким книгам. Часть московских славян с Гегелем в руках взошли в ультраславянизм.
В
прошлом из
русских докторами honoris causa были Чайковский и Тургенев.
Трактир Тестова был из тех
русских трактиров, которые в
прошлом столетии были в большой моде, а потом уже стали называться ресторанами.
Уже в конце восьмидесятых годов он появился в Москве и сделался постоянным сотрудником «
Русских ведомостей» как переводчик, кроме того, писал в «
Русской мысли». В Москве ему жить было рискованно, и он ютился по маленьким ближайшим городкам, но часто наезжал в Москву, останавливаясь у друзей. В редакции, кроме самых близких людей, мало кто знал его
прошлое, но с друзьями он делился своими воспоминаниями.
Старейшими чисто
русскими трактирами в Москве еще с первой половины
прошлого столетия были три трактира: «Саратов», Турина и Егорова.
Русские прогрессисты-революционеры сомневались в оправданности прогресса, сомневались в том, что грядущие результаты прогресса могут искупить страдания и несправедливости
прошлого.
Неактуализированность сил
русского народа в
прошлом, отсутствие величия в его истории делаются для Чаадаева залогом возможности великого будущего.
Вот слова, наиболее характеризующие К. Леонтьева: «Не ужасно ли и не обидно ли было бы думать, что Моисей восходил на Синай, что эллины строили себе изящные Акрополи, римляне вели пунические войны, что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Граник и бился под Арбеллами, что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, или немецкий, или
русский буржуа в безобразной комической своей одежде благодушествовал бы „индивидуально“ и „коллективно“ на развалинах всего этого
прошлого величия?..
Это та же потенциальность, нераскрытость, которая вообще была свойственна
русскому народу в
прошлом.
Русские мыслили о всех проблемах по существу, как бы стоя перед тайной бытия, западные же люди, отягченные своим
прошлым, мыслили о всех проблемах слишком в культурных отражениях, т. е. в
русской мысли было больше свежести и непосредственности.
Консерваторам, обращенным к
прошлому, XVII век представляется органическим веком
русской истории, которому они хотели бы подражать.
В письме к Мишле, в котором Герцен защищает
русский народ, он пишет, что
прошлое русского народа темно, его настоящее ужасно, остается вера в будущее.
Мысли Чаадаева о
русской истории, о
прошлом России выражены с глубокой болью, это крик отчаяния человека, любящего свою родину.
Руси не была профетической, она обращена к
прошлому и к культу святости у
русского народа.
Подобно тому, как христианские аскеты
прошлого думали, что нужно прежде всего бороться с личным грехом,
русские революционеры думали, что нужно прежде всего бороться с социальным грехом.
Перечисляя грехи
прошлого и призывая молиться и каяться, он произносит волнующие ныне слова: «Когда враждой упоены, вы звали чуждые дружины на гибель
русской стороны».
Но все же, по мнению Щапова, в силу реалистического склада
русского народа в
прошлом, у нас преобладало прикладное, механическое естествознание.
В душе
русских философов живет уважение к великому
прошлому философии; все они защищают права метафизики в эпоху философского безвременья.
— Устраивайте, — отвечает Евгенья Семеновна, — только хорошенечко: она ведь не
русская прохладная кровь с парным молоком, она не успокоится смирением и ничего не простит ради
прошлого.
Таков был
прошлого осенью состав
русской колонии в одном из maison meublees, в окрестностях place de la Madeleine. Впоследствии оказалось, что le prince de Blingloff — петербургский адвокат Болиголова; la princesse de Blingloff — Марья Петровна от Пяти Углов; m-r Blagouine — Краснохолмский купец Блохин, торгующий яичным товаром; m-r Stroumsisloff — старший учитель латинского языка навозненской гимназии Старосмыслов, бежавший в Париж от лица помпадура Пафнутьева.
Если я позволил себе привести это
прошлое газеты, то только для того, чтобы показать, что «
Русские ведомости» с самого рождения своего были идейной газетой, а не случайным коммерческим или рекламным предприятием. Они являлись противовесом казенным правительственным «Московским ведомостям».
Это продолжалось до конца
прошлого столетия. 1901 год открылся приостановкой газеты за нарушение циркуляра, запрещавшего печатать отчеты о процессах против чинов полиции, а «
Русские ведомости» напечатали отчет о случившемся в судебной палате в Тамбове деле о полицейском приставе, обвинявшемся в насильственном освидетельствовании сельской учительницы.
Русская женщина, по самому складу ее воспитания и жизни, слишком легко мирится с участью приживалки, а потому и Арина Петровна не минула этой участи, хотя, казалось, все ее
прошлое предостерегало и оберегало ее от этого ига.
— Хорошего нового ничего нет, — заговорил старик. — Только и нового, что все зайцы совещаются, как им орлов прогнать. А орлы всё рвут то одного, то другого. На
прошлой неделе
русские собаки у мичицких сено сожгли, раздерись их лицо, — злобно прохрипел старик.
— И вдруг — эти неожиданные, страшные ваши записки! Читали вы их, а я слышала какой-то упрекающий голос, как будто из дали глубокой, из
прошлого, некто говорит: ты куда ушла, куда? Ты французский язык знаешь, а —
русский? Ты любишь романы читать и чтобы красиво написано было, а вот тебе — роман о мёртвом мыле! Ты всемирную историю читывала, а историю души города Окурова — знаешь?
Зарубин и Мясников поехали в город для повестки народу,а незнакомец, оставшись у Кожевникова, объявил ему, что он император Петр III, что слухи о смерти его были ложны, что он, при помощи караульного офицера, ушел в Киев, где скрывался около года; что потом был в Цареграде и тайно находился в
русском войске во время последней турецкой войны; что оттуда явился он на Дону и был потом схвачен в Царицыне, но вскоре освобожден верными казаками; что в
прошлом году находился он на Иргизе и в Яицком городке, где был снова пойман и отвезен в Казань; что часовой, подкупленный за семьсот рублей неизвестным купцом, освободил его снова; что после подъезжал он к Яицкому городку, но, узнав через одну женщину о строгости, с каковою ныне требуются и осматриваются паспорта, воротился на Сызранскую дорогу, по коей скитался несколько времени, пока наконец с Таловинского умета взят Зарубиным и Мясниковым и привезен к Кожевникову.
Подобно тому, как в
прошлом письме я говорил по поводу свары, свившей гнездо в
русской семье, повторяю и ныне: именно примеры низменные, заурядные и представляют в данном случае совершенное доказательство.
Сей замок на меня наводит много дум,
И
прошлого мне стало страшно жалко.
Где прежде царствовал свободный
русский ум,
Там ныне царствует фабричная смекалка.
— Я собрал бы остатки моей истерзанной души и вместе с кровью сердца плюнул бы в рожи нашей интеллигенции, чер-рт ее побери! Я б им сказал: «Букашки! вы, лучший сок моей страны! Факт вашего бытия оплачен кровью и слезами десятков поколений
русских людей! О! гниды! Как вы дорого стоите своей стране! Что же вы делаете для нее? Превратили ли вы слезы
прошлого в перлы? Что дали вы жизни? Что сделали? Позволили победить себя? Что делаете? Позволяете издеваться над собой…»
Возникли, развились и созрели такие злобы мужицкой жизни, о каких даже и не снилось бродившим врознь
русским людишкам
прошлых столетий.
Но люди, для которых деревня почему-либо составляет необходимость (хотя бы ради связи с
прошлым или ради приобретения ясного представления о рваном
русском мужике), охотно примиряются со всеми этими неудобствами за те воистину восстановляющие (физически и умственно) блага, которыми она обилует.
Он может дать много важных фактов для изучающего состояние
русского общества и литературы в конце
прошлого столетия.
Я вспоминаю речи Ионы о дроблении
русского народа, и думы мои легко и славно тонут в словах Михайлы. Но не понимаю я, почему он говорит тихо, без гнева, как будто вся эта тяжкая жизнь — уже
прошлое для него?
Остается вопрос, которым с начала
прошлого года мгновенно наполнились не только все журналы, но и вся земля
русская, — вопрос об освобождении крестьян.
Первая статья г. Бунге об университетах, после которой литература приняла в вопросе несколько живое участие, напечатана в «
Русском вестнике» в апреле
прошлого года; а правительственное определение о необходимости преобразований в университетах и гимназиях составилось еще в 1856 году!
От Кантемира, Сумарокова, Фонвизина до «
Русского педагогического вестника», издаваемого с
прошлого года неким господином Вышнеградским, — все, вот уж с лишком сто лет, все нападают на подражание французам; но только все не впрок!
Социалистические брошюры начал я читать всего за год до переворота жизни и будущее — понимаю, а в настоящем — разбираюсь с большим трудом,
прошлое же
русской земли — совсем тёмное дело для меня; тут, пожалуй, Егор больше знает, чем я.
Мыслящий
русский — самый независимый человек в свете. Что может его остановить? Уважение к
прошлому?.. Но что служит исходной точкой новой истории России, если не отрицание народности и предания?
Вы помните, что в 1847 году в Париже, когда польские эмигранты праздновали годовщину своей революции, на трибуне явился
русский, чтобы просить о дружбе и о забвении
прошлого.
Прошлое русского народа темно; его настоящее ужасно, но у него есть права на будущее. Он не верит в свое настоящее положение, он имеет дерзость тем более ожидать от времени, чем менее оно дало ему до сих пор.
Его некоторые поставили главою современной
русской литературы, и этому никто не думал противоречить, исключая г. К. С. Аксакова, который в начале
прошлого года, обозревая в «
Русской беседе» современную нашу литературу, выразил мнение, диаметрально противоположное взглядам поклонников С. Т. Аксакова.
На такой мысли основана даже целая повесть г. Плещеева «Пашинцев», напечатанная в
прошлом году в «
Русском вестнике».
Вл. Соловьёв, который в 80-е годы
прошлого века вел борьбу против
русского зоологического национализма, делает различие между эгоизмом и личностью.
Все это уже
прошлое, и теперь Бакунин, наверно, на оценку наших экстремистов, являлся бы отсталым старичиной, непригодным для серьезной пропаганды. Тогда его влияние было еще сильно в группах анархистов во Франции, Италии и даже Испании. Но он под конец жизни превратился в бездомного скитальца, проживая больше в итальянской Швейцарии, окруженный кучкой
русских и поляков, к которым он всегда относился очень благосклонно.