Неточные совпадения
Я остановился у двери и стал смотреть; но глаза мои были так заплаканы и нервы так расстроены, что я ничего не мог разобрать; все как-то странно сливалось вместе:
свет, парча, бархат, большие подсвечники,
розовая, обшитая кружевами подушка, венчик, чепчик с лентами и еще что-то прозрачное, воскового цвета.
Иногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого по лугам и рекам сухого тростника, и темная вереница лебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно-розовым
светом, и тогда казалось, что красные платки летали по темному небу.
Окно с цветными стеклами, бывшее над алтарем, озарилося
розовым румянцем утра, и упали от него на пол голубые, желтые и других цветов кружки
света, осветившие внезапно темную церковь.
— Не знаю. — Она медленно осмотрела поляну под вязом, где стояла телега, — зеленую в
розовом вечернем
свете траву, черных молчаливых угольщиков и, подумав, прибавила: — Все это мне неизвестно. Я не знаю ни дня, ни часа и даже не знаю, куда. Больше ничего не скажу. Поэтому, на всякий случай, — прощай; ты часто меня возил.
Отойдя в лес за мостик, по течению ручья, девочка осторожно спустила на воду у самого берега пленившее ее судно; паруса тотчас сверкнули алым отражением в прозрачной воде;
свет, пронизывая материю, лег дрожащим
розовым излучением на белых камнях дна.
Клим несколько отрезвел к тому времени, как приехали в незнакомый переулок, прошли темным двором к двухэтажному флигелю в глубине его, и Клим очутился в маленькой, теплой комнате, налитой мутно-розовым
светом.
Так разыгрывался между ними все тот же мотив в разнообразных варьяциях. Свидания, разговоры — все это была одна песнь, одни звуки, один
свет, который горел ярко, и только преломлялись и дробились лучи его на
розовые, на зеленые, на палевые и трепетали в окружавшей их атмосфере. Каждый день и час приносил новые звуки и лучи, но
свет горел один, мотив звучал все тот же.
Еще бы немного побольше свободы, беспорядка,
света и шуму — тогда это был бы свежий, веселый и
розовый приют, где бы можно замечтаться, зачитаться, заиграться и, пожалуй, залюбиться.
Часов в семь утра мгновенно стихло, наступила отличная погода. Следующая и вчерашняя ночи были так хороши, что не уступали тропическим. Какие нежные тоны — сначала
розового, потом фиолетового, вечернего неба! какая грациозная, игривая группировка облаков! Луна бела, прозрачна, и какой мягкий
свет льет она на все!
Но вот на востоке появилась
розовая полоска — занималась заря. Звезды быстро начали меркнуть; волшебная картина ночи пропала, и в потемневшем серо-синем воздухе разлился неясный
свет утра. Красные угли костра потускнели и покрылись золой; головешки дымились, казалось, огонь уходил внутрь их.
Я глядел тогда на зарю, на деревья, на зеленые мелкие листья, уже потемневшие, но еще резко отделявшиеся от
розового неба; в гостиной, за фортепьянами, сидела Софья и беспрестанно наигрывала какую-нибудь любимую, страстно задумчивую фразу из Бетховена; злая старуха мирно похрапывала, сидя на диване; в столовой, залитой потоком алого
света, Вера хлопотала за чаем; самовар затейливо шипел, словно чему-то радовался; с веселым треском ломались крендельки, ложечки звонко стучали по чашкам; канарейка, немилосердно трещавшая целый день, внезапно утихала и только изредка чирикала, как будто о чем-то спрашивала; из прозрачного, легкого облачка мимоходом падали редкие капли…
Ослепительно блистали верхи белых шатров и яток, осененные каким-то едва приметным огненно-розовым
светом.
Когда старшая нагнулась, чтобы отстегнуть высокие калоши, мне мелькнула при
свете лампы покрасневшая от мороза щека и
розовое ухо с сережкой.
Пером очень красив: весь сизый, дымчатый, с легким
розовым отливом, особенно на зобу и шее; этот отлив двуличен и на
свету или на солнце отражается зелено — и розово-золотистым блеском.
Все девицы, кроме гордой Жени, высовываются из окон. Около треппелевского подъезда действительно стоит лихач. Его новенькая щегольская пролетка блестит свежим лаком, на концах оглобель горят желтым
светом два крошечных электрических фонарика, высокая белая лошадь нетерпеливо мотает красивой головой с голым
розовым пятном на храпе, перебирает на месте ногами и прядет тонкими ушами; сам бородатый, толстый кучер сидит на козлах, как изваяние, вытянув прямо вдоль колен руки.
В глазах у меня — рябь, тысячи синусоид, письмо прыгает. Я подхожу ближе к
свету, к стене. Там потухает солнце, и оттуда — на меня, на пол, на мои руки, на письмо все гуще темно-розовый, печальный пепел.
Наступило наконец пятнадцатое мая, когда, по распоряжению корпусного командира, должен был состояться смотр. В этот день во всех ротах, кроме пятой, унтер-офицеры подняли людей в четыре часа. Несмотря на теплое утро, невыспавшиеся, зевавшие солдаты дрожали в своих каламянковых рубахах. В радостном
свете розового безоблачного утра их лица казались серыми, глянцевитыми и жалкими.
— Нет, нет. Я помню также раз, надо мной все смеялись, когда я сказала, что в лунном
свете есть какой-то
розовый оттенок. А на днях художник Борицкий — вот тот, что пишет мой портрет, — согласился, что я была права и что художники об этом давно знают.
Только что взошло солнце, и
свет его, лежавший на белой, полотняной рубахе Игната, еще не утратил
розовой окраски.
— Жизнь!.. Иная жизнь! Жизнь вечная! — шептал он, как бы что-то ловя и преследуя глазами, как бы стараясь что-то прозреть в тонком серо-розовом
свете под белым потолком пустой комнаты.
Вон этот белый мотылек, что с сумерек уснул на
розовом листочке, и дремлет, облитый дрожащим, лунным
светом, неужто чувствует его точь-в-точь, как и я?..
На скамейке сидит девушка в
розовом платье, рядом молодой брюнет… Глаза у него большие, черные, как ночь, томные… Только как-то странно напущены верхние веки, отчего глаза кажутся будто двухэтажными… В них играет луч
света, освещающий толстые, пухлые ярко-красные губы, с черными, как стрелки, закрученными блестящими усиками.
Мрачная и красивая гора местами прорезывалась узкими трещинами и ущельями, из которых веяло на ехавших влагой и таинственностью; сквозь ущелья видны были другие горы, бурые,
розовые, лиловые, дымчатые или залитые ярким
светом.
Восточная сторона неба уже наливалась молочно-розовым
светом, когда мы, пожелав друг другу спокойной ночи, растянулись на своих постелях; звезды тихо гасли; прииск оставался в тумане, который залил до краев весь лог и белой волной подступал к самой конторе.
Отчего же целые бессонные ночи проходят, как один миг, в неистощимом веселии и счастии, и когда заря блеснет
розовым лучом в окна и рассвет осветит угрюмую комнату своим сомнительным фантастическим
светом, как у нас, в Петербурге, наш мечтатель, утомленный, измученный, бросается на постель и засыпает в замираниях от восторга своего болезненно-потрясенного духа и с такою томительно-сладкою болью в сердце?
Да его и добывается так мало, что оно не стоит настоящих забот. Оно и месяца не постоит в бочке, как его уже разливают в бутылки и несут в город. Оно еще бродит, оно еще не успело опомниться, как характерно выражаются виноделы: оно мутно и грязновато на
свет, со слабым
розовым или яблочным оттенком; но все равно пить его легко и приятно. Оно пахнет свежераздавленным виноградом и оставляет на зубах терпкую, кисловатую оскомину.
Но немало также я слышал от Коли диковинных и таинственных морских рассказов, слышал в те сладкие, тихие ночные часы ранней осени, когда наш ялик нежно покачивался среди моря, вдали от невидимых берегов, а мы, вдвоем или втроем, при желтом
свете ручного фонаря, не торопясь, попивали молодое
розовое местное вино, пахнувшее свежераздавленным виноградом.
Окруженные, осиянные молчаливым
светом луны, они забывали о времени, о месте, и вот проходили часы, и они с удивлением замечали, как в решетчатые окна покоя заглядывала
розовая заря.
Серая стена, которая заслоняла весь
свет широкого, но совершенно бесполезного окна, теперь была заслонена пышною белою драпировкою с фестонами, подхваченными
розовыми лентами.
— Нет, это не подходит: цветок — на ситце, а светок, светик — это от бога, от солнышка. Одно — цвет, другое —
свет… Я знаю, как говорить:
розовый, голубой, сиреневый — это цвет…
Юные супруги, с милым нетерпением ожидающие плода от брачного нежного союза вашего! Если вы хотите иметь сына, то каким его воображаете? Прекрасным?.. Таков был Леон. Беленьким, полненьким, с
розовыми губками, с греческим носиком, с черными глазками, с кофейными волосками на кругленькой головке: не правда ли?.. Таков был Леон. Теперь вы имеете об нем идею: поцелуйте же его в мыслях и ласковою улыбкою ободрите младенца жить на
свете, а меня — быть его историком!
Глаза его медленно переходили с черного окна на нежно-розовый мерцающий
свет лампадки и на тени, качавшиеся по потолку.
К часу ночи на дворе поднялся упорный осенний ветер с мелким дождем. Липа под окном раскачивалась широко и шумно, а горевший на улице фонарь бросал сквозь ее ветви слабый, причудливый
свет, который узорчатыми пятнами ходил взад и вперед по потолку. Лампадка перед образом теплилась
розовым, кротко мерцающим сиянием, и каждый раз, когда длинный язычок огня с легким треском вспыхивал сильнее, то из угла вырисовывалось в золоченой ризе темное лицо спасителя и его благословляющая рука.
Бело-розовый полосатый штоф покрывал стены, придавая помещению сходство с внутренностью огромного чемодана; стены на солнечной стороне не было, ее заменял от пола до потолка ряд стекол в зеленых шестиугольных рамах, — это походило на разрез пчелиного сота, с той разницей, что вместо меда сочился золотой
свет.
Ольга, вся в
свету, задыхаясь, глядя с ужасом на красных овец и на
розовых голубей, летавших в дыму, бегала то вниз, то наверх.
Против печи, по стене — деревянная двухспальная кровать за ситцевым пологом, жёлтым, с
розовыми цветами; у другой стены — стол, на нём пили чай и обедали, а между кроватью и стеной, в двух полосах
света, супруги работали.
Началось это весной. Вскоре после Пасхи, которая была в том году поздней, мы поехали с ним однажды на острова. Был ясный, задумчивый, ласковый вечер. Тихие воды рек и каналов мирно дремали в своих берегах, отражая
розовый и лиловый
свет погасавшего неба. Молодая, сероватая зелень прибрежных ив и черных столетних лип так наивно и так радостно смотрелась в воду. Мы долго молчали. Наконец под обаянием этого прелестного вечера я сказал медленно...
После свадьбы жили хорошо. Она сидела у него в кассе, смотрела за порядками в саду, записывала расходы, выдавала жалованье, и ее
розовые щеки, милая, наивная, похожая на сияние улыбка мелькали то в окошечке кассы, то за кулисами, то в буфете. И она уже говорила своим знакомым, что самое замечательное, самое важное и нужное на
свете — это театр и что получить истинное наслаждение и стать образованным и гуманным можно только в театре.
Вечерний
свет, смягченный тонкими белыми шторами, сочился наверху через большие стекла за колоннами. На верхней площадке экскурсанты, повернувшись, увидали пройденный провал лестницы, и балюстраду с белыми статуями, и белые простенки с черными полотнами портретов, и резную люстру, грозящую с тонкой нити сорваться в провал. Высоко, улетая куда-то, вились и
розовели амуры.
Поэтому если
розовое настроение духа, развивающееся в богатом лежебоке, мы не можем принять за доказательство того, что и для рабочего бедняка очень весело жить на
свете, так отсюда вовсе не следует, чтобы и в противном случае нельзя было сделать заключения обратного.
То молодой был женщины портрет,
В грацьозной позе. Несколько поблек он,
Иль, может быть, показывал так
светСквозь кружевные занавесы окон.
Грудь украшал ей
розовый букет,
Напудренный на плечи падал локон,
И, полный роз, передник из тафты
За кончики несли ее персты.
Было тихо и темно, и вдруг в то самое время, когда мы поужинали, — значит, часу в одиннадцатом, — небо озарилось теплым и очень приятным желтовато-розовым
светом.
Далекие горы утопали в
розовом мареве предутреннего
света… Мулла-муэдзин [Мулла-муэдзин — магометанский священник.] давно прокричал свой гортанный призыв с минарета [Минарет — башня при мечети — магометанском молитвенном доме.]… Дневные цветы жадно раскрылись навстречу солнечному лучу… Из азиатской части города, оттуда, где на базаре закипала обычная рыночная суета, долетали крики и говор, характерный восточный говор кавказского племени.
Розовое платье перестало кружиться… Воздушная фигурка остановилась в двух шагах… Знакомые черные смеющиеся глаза озарили Дуню их жизнерадостным ярким
светом.
Тучи — низкие, причудливо-лохматые — горели по всему небу яркими красками. Над головою тянулось большое, расплывающееся по краям, облако ярко-красного цвета, далеко на востоке нежно
розовели круглые облачка, а их перерезывала черно-лиловая гряда туч. Облако над головою все краснело, как будто наливалось кроваво-красным
светом. Небо, покрытое странными, клубящимися тучами, выглядело необычно и грозно.
Золотые лучи июльского солнышка заливают комнату своим ярким
светом. Окно в сад раскрыто настежь, и в него тянутся колючие ветки шиповника, сплошь покрытые душистыми
розовыми цветами.
Вмиг все застлалось перед моими глазами
розовым туманом. Будто ночь минула, будто солнечный
свет одолел тьму… Я смеялась и рыдала, как безумная… Мне вторило далекое эхо гор: словно горные духи выказывали мне свое сочувствие.
За чащей сразу очутились они на берегу лесного озерка, шедшего узковатым овалом. Правый затон затянула водяная поросль. Вдоль дальнего берега шли кусты тростника, и желтые лилиевидные цветы качались на широких гладких листьях. По воде, больше к средине, плавали белые кувшинки. И на фоне стены из елей, одна от другой в двух саженях, стройно протянулись вверх две еще молодые сосны, отражая полоску
света своими шоколадно-розовыми стволами.
Мы трепетно всматривались в
розовую мглу, обманчивую в своем призрачном
свете, когда почти рядом, у полотна, внизу кто-то громко застонал призывным, плачущим стоном.
Правда, трупов стало как будто больше. Мы внимательно искали причину и увидели: рядом с одним мертвецом, где раньше было свободное место, вдруг появился труп: по-видимому, их выбрасывала земля. И все свободные промежутки быстро заполнялись, и скоро вся земля просветлела от бледно-розовых тел, лежавших рядами, голыми ступнями к нам. И в комнате посветлело бледно-розовым мертвым
светом.