Неточные совпадения
Вронский в первый
раз испытывал против Анны чувство досады, почти злобы за ее умышленное непонимание своего положения. Чувство это усиливалось еще тем, что он не мог выразить ей причину своей досады. Если б он сказал ей прямо то, что он думал, то он сказал бы: «в этом наряде, с известной всем княжной появиться в театре — значило не только признать свое положение погибшей женщины, но и бросить вызов свету, т. е.
навсегда отречься от него».
И он старался вспомнить ее такою, какою она была тогда, когда он в первый
раз встретил ее тоже на станции, таинственною, прелестной, любящею, ищущею и дающею счастье, а не жестоко-мстительною, какою она вспоминалась ему в последнюю минуту. Он старался вспоминать лучшие минуты с нею; но эти минуты были
навсегда отравлены. Он помнил ее только торжествующую, свершившуюся угрозу никому ненужного, но неизгладимого раскаяния. Он перестал чувствовать боль зуба, и рыдания искривили его лицо.
Но он уже
навсегда запомнил тот короткий грудной смех, полный сердечной музыки, каким встретили его дома, и
раза два в год посещал замок, оставляя женщине с серебряными волосами нетвердую уверенность в том, что такой большой мальчик, пожалуй, справится с своими игрушками.
В Бадене [Баден — знаменитый курорт.] он как-то опять сошелся с нею по-прежнему; казалось, никогда еще она так страстно его не любила… но через месяц все уже было кончено: огонь вспыхнул в последний
раз и угас
навсегда.
Но их убивало сознание, что это последнее свидание, последний
раз, что через пять минут они будут чужие друг другу
навсегда. Им хотелось задержать эти пять минут, уложить в них все свое прошлое — и — если б можно было — заручиться какой-нибудь надеждой на будущее! Но они чувствовали, что будущего нет, что впереди ждала неизбежная, как смерть, одна разлука!
«Взглянуть один
раз… что он — и отвернуться
навсегда…» — колебалась и она, стоя у подъема на крутизне.
Теперь ее единственным счастьем на миг — было бы обернуться, взглянуть на него хоть
раз и поскорее уйти
навсегда, но, уходя, измерить хоть глазами — что она теряла. Ей было жаль этого уносящегося вихря счастья, но она не смела обернуться: это было бы все равно что сказать да на его роковой вопрос, и она в тоске сделала шага два на крутизну.
Марфенька, обыкновенно все рассказывавшая бабушке, колебалась, рассказать ли ей или нет о том, что брат
навсегда отказался от ее ласк, и кончила тем, что ушла спать, не рассказавши. Собиралась не
раз, да не знала, с чего начать. Не сказала также ничего и о припадке «братца», легла пораньше, но не могла заснуть скоро: щеки и уши все горели.
На этот
раз она доверилась ему, чтобы покончить с ним
навсегда.
Всегда после таких пробуждений Нехлюдов составлял себе правила, которым намеревался следовать уже
навсегда: писал дневник и начинал новую жизнь, которую он надеялся никогда уже не изменять, — turning a new leaf, [превернуть страницу,] как он говорил себе. Но всякий
раз соблазны мира улавливали его, и он, сам того не замечая, опять падал, и часто ниже того, каким он был прежде.
Раз или два, впрочем, Надежда Васильевна высказывала Привалову, что была бы совсем счастлива, если бы могла
навсегда остаться в Гарчиках. Она здесь открыла бы бесплатную школу и домашнюю лечебницу. Но как только Максим поправится, придется опять уехать из Гарчиков на прииски.
— Послушай, папа… я никогда и ни о чем не просила тебя, — заговорила она, и чарующая нежность зазвенела в ее дрожащем голосе. — Мы расстаемся, может быть,
навсегда… Еще
раз прошу тебя — успокойся…
— Ах, боже мой! Как ты не можешь понять такой простой вещи! Александр Павлыч такой забавный, а я люблю все смешное, — беззаботно отвечала Зося. — Вот и Хину люблю тоже за это… Ну, что может быть забавнее, когда их сведешь вместе?.. Впрочем, если ты ревнуешь меня к Половодову, то я тебе сказала
раз и
навсегда…
Первый факт можно объяснить или тем, что Привалов
навсегда покончил свою веселую жизнь с Блянш и Сюзет и намеревается посвятить себя мудрой экономии, или тем, что он хотел показать себя для первого
раза оригиналом, или же, наконец, тем, что он думал сделать себе маленькое incognito.
Иногда случается, что горы и лес имеют привлекательный и веселый вид. Так, кажется, и остался бы среди них
навсегда. Иногда, наоборот, горы кажутся угрюмыми, дикими. И странное дело! Чувство это не бывает личным, субъективным, оно всегда является общим для всех людей в отряде. Я много
раз проверял себя и всегда убеждался, что это так. То же было и теперь. В окружающей нас обстановке чувствовалась какая-то тоска, было что-то жуткое и неприятное, и это жуткое и тоскливое понималось всеми одинаково.
А если я
раз поступлю против всей своей человеческой натуры, я
навсегда утрачу возможность спокойствия, возможность довольства собою, отравлю всю свою жизнь.
Проницательный читатель, — я объясняюсь только с читателем: читательница слишком умна, чтобы надоедать своей догадливостью, потому я с нею не объясняюсь, говорю это
раз —
навсегда; есть и между читателями немало людей не глупых: с этими читателями я тоже не объясняюсь; но большинство читателей, в том числе почти все литераторы и литературщики, люди проницательные, с которыми мне всегда приятно беседовать, — итак, проницательный читатель говорит: я понимаю, к чему идет дело; в жизни Веры Павловны начинается новый роман; в нем будет играть роль Кирсанов; и понимаю даже больше: Кирсанов уже давно влюблен в Веру Павловну, потому-то он и перестал бывать у Лопуховых.
И я не увидел их более — я не увидел Аси. Темные слухи доходили до меня о нем, но она
навсегда для меня исчезла. Я даже не знаю, жива ли она. Однажды, несколько лет спустя, я мельком увидал за границей, в вагоне железной дороги, женщину, лицо которой живо напомнило мне незабвенные черты… но я, вероятно, был обманут случайным сходством. Ася осталась в моей памяти той самой девочкой, какою я знавал ее в лучшую пору моей жизни, какою я ее видел в последний
раз, наклоненной на спинку низкого деревянного стула.
Разрыв становился неминуем, но Огарев еще долго жалел ее, еще долго хотел спасти ее, надеялся. И когда на минуту в ней пробуждалось нежное чувство или поэтическая струйка, он был готов забыть на веки веков прошедшее и начать новую жизнь гармонии, покоя, любви; но она не могла удержаться, теряла равновесие и всякий
раз падала глубже. Нить за нитью болезненно рвался их союз до тех пор, пока беззвучно перетерлась последняя нитка, — и они расстались
навсегда.
Не таков был его однофамилец, с большими рыжими усами вроде сапожной щетки. Его никто не звал по фамилии, а просто именовали: Паша Рыжеусов, на что он охотно откликался. Паша тоже считал себя гурманом, хоть не мог отличить рябчика от куропатки.
Раз собеседники зло над ним посмеялись, после чего Паша не ходил на «вторничные» обеды года два, но его уговорили, и он снова стал посещать обеды: старое было забыто. И вдруг оно всплыло совсем неожиданно, и стол уже
навсегда лишился общества Паши.
Кому случилось хоть
раз хоронить близкого или знакомого человека, тот
навсегда запоминал темное старое распятие, торжественно высившееся у самого поворота на кладбище, и вся окружающая местность получила от него свое название: о нас так и говорили, что мы живем в доме Коляновских, «около старой фигуры».
О, она так ждала его каждый
раз, точно он приходил к ней прощаться
навсегда!
Ему показалось возможным одно только объяснение, что гордость «оскорбленной и фантастической женщины» доходит уже до такого исступления, что ей скорее приятнее выказать
раз свое презрение в отказе, чем
навсегда определить свое положение и достигнуть недосягаемого величия.
И она, и Аглая остановились как бы в ожидании, и обе, как помешанные, смотрели на князя. Но он, может быть, и не понимал всей силы этого вызова, даже наверно можно сказать. Он только видел пред собой отчаянное, безумное лицо, от которого, как проговорился он
раз Аглае, у него «пронзено
навсегда сердце». Он не мог более вынести и с мольбой и упреком обратился к Аглае, указывая на Настасью Филипповну...
Так им полюбилось и установилось
раз и
навсегда.
Исполнение своего намерения Иван Петрович начал с того, что одел сына по-шотландски; двенадцатилетний малый стал ходить с обнаженными икрами и с петушьим пером на складном картузе; шведку заменил молодой швейцарец, изучивший гимнастику до совершенства; музыку, как занятие недостойное мужчины, изгнали
навсегда; естественные науки, международное право, математика, столярное ремесло, по совету Жан-Жака Руссо, и геральдика, для поддержания рыцарских чувств, — вот чем должен был заниматься будущий «человек»; его будили в четыре часа утра, тотчас окачивали холодной водой и заставляли бегать вокруг высокого столба на веревке; ел он
раз в день по одному блюду; ездил верхом, стрелял из арбалета; при всяком удобном случае упражнялся, по примеру родителя, в твердости воли и каждый вечер вносил в особую книгу отчет прошедшего дня и свои впечатления, а Иван Петрович, с своей стороны, писал ему наставления по-французски, в которых он называл его mon fils [Мой сын (фр.).] и говорил ему vous.
Он точно
раз и
навсегда замерз на своем промысловом деле да больше и не оттаял.
Женщина любит один
раз, но
навсегда, а мужчина, точно борзой кобель…
Когда я глядел на деревни и города, которые мы проезжали, в которых в каждом доме жило, по крайней мере, такое же семейство, как наше, на женщин, детей, которые с минутным любопытством смотрели на экипаж и
навсегда исчезали из глаз, на лавочников, мужиков, которые не только не кланялись нам, как я привык видеть это в Петровском, но не удостоивали нас даже взглядом, мне в первый
раз пришел в голову вопрос: что же их может занимать, ежели они нисколько не заботятся о нас? и из этого вопроса возникли другие: как и чем они живут, как воспитывают своих детей, учат ли их, пускают ли играть, как наказывают? и т. д.
Словом, Вихров, я теперь
навсегда разочаровалась в ней; не помню, говорила ли я вам, что мои нравственные правила таковы: любить один
раз женщине даже преступной любовью можно, потому что она неопытна и ее могут обмануть.
И таким образом прошел целый мучительный день, в продолжение которого Сенечка мог в сотый
раз убедиться, что подаваемые за обедом дупеля и бекасы составляют
навсегда недостижимый для него идеал.
Свойства юридических ересей таковы, что они неслышно проникают в самые сокровенные святилища и,
раз проникнув, утверждаются там
навсегда.
— Да вы не смущайтесь, Авдей Никитич, — успокаивал Прейн. — В таких делах помните
раз и
навсегда, что женщины всегда и везде женщины: для них своя собственная логика и свои законы… Другими словами: из них можно все сделать, только умеючи.
— Нет, я… я всегда буду ходить к вам, — ответил я решительно, чтобы
раз и
навсегда покончить с этим вопросом.
— Увы! подобные перерождения слишком редки.
Раз человека коснулась гангрена вольномыслия, она вливается в него
навсегда; поэтому надо спешить вырвать не только корень зла, но и его отпрыски. На вашем месте я поступил бы так: призвал бы девицу Петропавловскую и попросил бы ее оставить губернию. Поверьте, в ее же интересах говорю. Теперь, покуда дело не получило огласки, она может похлопотать о себе в другой губернии и там получить место, тогда как…
Признаюсь, эти вопросы немало интересовали меня. Не
раз порывался я проникнуть в Бельвиль 48 или, по малой море, в какой-нибудь debit de vins [винный погребок] на одной из городских окраин, чтоб собрать хотя некоторые типические черты, характеризующие эти противоположные течения. Но, по размышлении, вынужден был оставить эту затею
навсегда.
…Наташа Манухина в котиковой шубке, с родинкой под глазом, розовая Нина Шпаковская с большими густыми белыми ресницами, похожими на крылья бабочки-капустницы, Машенька Полубояринова за пианино, в задумчивой полутьме, быстроглазая, быстроногая болтунья Зоя Синицына и Сонечка Владимирова, в которую он столько же
раз влюблялся, сколько и разлюблял ее; и трое пышных высоких, со сладкими глазами сестер Синельниковых, с которыми, слава богу, все кончено; хоть и трагично, но
навсегда.
С тех пор, каждый
раз, когда являлась луна на небе со звездами, спешил я к возлюбленной моей и все денные заботы на время забывал с нею. Когда же последовал наш поход из тех мест, мы дали друг другу клятву в вечной взаимной любви и простились
навсегда.
Живя в Москве широкой жизнью, вращаясь в артистическом и литературном мире, задавая для своих друзей обеды, лет через десять В.М. Лавров понял, что московская жизнь ему не под силу. В 1893 году он купил в восьми верстах от городка Старая Руза, возле шоссе, клочок леса между двумя оврагами, десятин двадцать, пустошь Малеевку, выстроил в этом глухом месте дом, разбил сад и
навсегда выехал из Москвы, посещая ее только по редакционным делам в известные дни, не больше
раза в неделю.
Отец
раз и
навсегда отказал простому казаку и удалил бы его от себя, если бы без него мог управлять зимовником.
Всякий, кто хоть
раз не взнес своевременно рубля серебром, тем самым
навсегда лишается права на страховую премию — это правило-с.
— Елена Дмитриевна! — сказал он прерывающимся от волнения голосом, — я
навсегда прощаюсь с тобой,
навсегда, Елена Дмитриевна… Дай же мне в последний
раз взглянуть на тебя… дай на твои очи в последний
раз посмотреть… откинь свое покрывало, Елена!
Сумрачно и скучно в узкой галерее, тесно заваленной шерстью, овчинами, пенькой, канатом, валяным сапогом, торным товаром. От панели ее отделяют колонны из кирпича; неуклюжие толстые, они обглоданы временем, обрызганы грязью улицы. Все кирпичи и щели между ними, наверное, мысленно пересчитаны тысячи
раз и
навсегда легли в памяти тяжкой сетью своих уродливых узоров.
А между тем у Гордея Евстратыча из этого заурядного проявления вседневной жизни составлялась настоящая церемония: во-первых, девка Маланья была обязана подавать самовар из секунды в секунду в известное время — утром в шесть часов и вечером в пять; во-вторых, все члены семьи должны были собираться за чайным столом; в-третьих, каждый пил из своей чашки, а Гордей Евстратыч из батюшкова стакана; в-четвертых, порядок разливания чая, количество выпитых чашек, смотря по временам года и по значениям постных или скоромных дней, крепость и температура чая — все было
раз и
навсегда установлено, и никто не смел выходить из батюшкова устава.
Прощайте
навсегда — прошу в последний
раз…
Я не хочу оправдыватъся, не стану говорить тебе, что я сама была увлечена… все это ничего не значит; но я хочу сказать тебе и повторить, и повторить еще
раз: я твоя, твоя
навсегда, располагай мною, как хочешь, когда хочешь, безответно и безотчетно, я твоя…
К утру в душе Литвинова созрело, наконец, решение. Он положил уехать в тот же день навстречу Татьяне и, в последний
раз увидавшись с Ириной, сказать ей, если нельзя иначе, всю правду — и расстаться с ней
навсегда. Он привел в порядок и уложил свои вещи, дождался двенадцатого часа и отправился к ней. Но при виде ее полузавешенных окон сердце в Литвинове так и упало… духа не достало переступить порог гостиницы. Он прошелся несколько
раз по Лихтенталевской аллее.
— Нет, — возражала она, — я люблю мое тело и не могу оскорбить его! Я знаю, — стоит только один
раз сделать что-нибудь нехотя, и уже
навсегда потеряешь уважение к себе…
Было, положим, без пяти минут восемь, когда он в первый
раз произнес:"Наконец-то освободились и мы" — и пусть бы остались эти без пяти минут восемь неподвижно и
навсегда.
Слова никогда и
навсегда Домна Осиповна по два
раза подчеркнула.