Неточные совпадения
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако
читай ее,
читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось
читать из
них все то, что переведено по-русски.
Они,
правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько
в свете быть возможно.
Учителей у
него было немного: большую часть наук
читал он сам. И надо сказать
правду, что, без всяких педантских терминов, огромных воззрений и взглядов, которыми любят пощеголять молодые профессора,
он умел
в немногих словах передать самую душу науки, так что и малолетнему было очевидно, на что именно она
ему нужна, наука.
Он утверждал, что всего нужнее человеку наука жизни, что, узнав ее,
он узнает тогда сам, чем
он должен заняться преимущественнее.
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли
их себе представить
С «Благонамеренным»
в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не
правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И
в их устах язык чужой
Не обратился ли
в родной?
— Послушай, Вера, я хотел у тебя кое-что спросить, — начал
он равнодушным голосом, — сегодня Леонтий упомянул, что ты
читала книги
в моей библиотеке, а ты никогда ни слова мне о
них не говорила.
Правда это?
Валентин еще
в университете примкнул к этому кружку страстных и убежденных людей и искренно привязался к
нему.
Он много
читал, изредка даже пробовал писать, но, надо сказать
правду, выдающимися талантами не обладал. Это был отличный второстепенный деятель и преданнейший друг. Так понимали
его и члены кружка, глубоко ценившие
его честные убеждения.
Через год она мне показала единственное письмо от Коськи, где
он сообщает — письмо писано под
его диктовку, — что пришлось убежать от своих «ширмачей», «потому, что я
их обманул и что
правду им сказать было нельзя… Убежал я
в Ярославль, доехал под вагоном, а оттуда попал летом
в Астрахань, где работаю на рыбных промыслах, а потом обещали меня взять на пароход. Я выучился
читать».
Недели через две или три
в глухой городишко пришел ответ от «самого» Некрасова.
Правда, ответ не особенно утешительный: Некрасов нашел, что стихи у брата гладки, приличны, литературны; вероятно, от времени до времени
их будут печатать, но… это все-таки только версификация, а не поэзия. Автору следует учиться, много
читать и потом, быть может, попытаться использовать свои литературные способности
в других отраслях литературы.
— Это
правда, — сказал кадет, довольный этим вызовом. — Я недавно
читал биографию N. N.
Он тоже поступал по ясному плану:
в двадцать лет женился, а
в тридцать пять командовал частью.
Радостное настроение семейства продолжалось недолго. На другой же день Аглая опять поссорилась с князем, и так продолжалось беспрерывно, во все следующие дни. По целым часам она поднимала князя на смех и обращала
его чуть не
в шута.
Правда,
они просиживали иногда по часу и по два
в их домашнем садике,
в беседке, но заметили, что
в это время князь почти всегда
читает Аглае газеты или какую-нибудь книгу.
В это время
он, против своего обыкновения, решился
прочесть рекомендованную
ему кем-то скандалезную книжечку: «
Правда о мужчине и женщине».
Насколько мне понравились твои произведения, я скажу только одно, что у меня голова мутилась, сердце леденело, когда
читала их: боже мой, сколько тут
правды и истины сказано
в защиту нас, бедных женщин, обыкновенно обреченных жить, что как будто бы у нас ни ума, ни сердца не было!»
Он говорит: «Данта
читать — что
в море купаться!» Не
правда ли, благодетель, как это верно и поэтично?..»
— Я
читаю запрещенные книги.
Их запрещают
читать потому, что
они говорят
правду о нашей, рабочей жизни…
Они печатаются тихонько, тайно, и если
их у меня найдут — меня посадят
в тюрьму, —
в тюрьму за то, что я хочу знать
правду. Поняла?
— Крестьяне! Ищите грамотки,
читайте, не верьте начальству и попам, когда
они говорят, что безбожники и бунтовщики те люди, которые для нас
правду несут.
Правда тайно ходит по земле, она гнезд ищет
в народе, — начальству она вроде ножа и огня, не может
оно принять ее, зарежет она
его, сожжет!
Правда вам — друг добрый, а начальству — заклятый враг! Вот отчего она прячется!..
— Это очень мило и не марко: для мужского кабинета надобно выбирать непременно темные цвета: светлые скоро портятся от дыму. А вот здесь,
в маленьком пассаже, который ведет из будущего вашего кабинета
в спальню, я устрою боскет — не
правда ли, это будет прекрасно? Там поставлю одно кресло, так, чтобы я могла, сидя на
нем,
читать или работать и видеть вас
в кабинете.
— До моего сведения дошло, что вы не только написали, но также и отдали
в журнальную печать какое-то там сочинение и
читали его вчера вечером некоторым юнкерам нашего училища.
Правда ли это?
— И
правда, Вера, — подхватил князь. — Лучше уж
в это дело никого посторонних не мешать. Пойдут слухи, сплетни… Мы все достаточно хорошо знаем наш город. Все живут точно
в стеклянных банках… Лучше уж я сам пойду к этому… юноше… хотя Бог
его знает, может быть,
ему шестьдесят лет?.. Вручу
ему браслет и
прочитаю хорошую, строгую нотацию.
Многие ругали «Листок», и все
его читали. Внешне чуждались Н.И. Пастухова, а к
нему шли. А
он вел свою линию, не обращал на такие разговоры никакого внимания, со всеми был одинаков, с утра до поздней ночи носился по трактирам, не стеснялся пить чай
в простонародных притонах и там-то главным образом вербовал своих корреспондентов и слушал разные разговоры мелкого люда, которые и печатал, чутьем угадывая, где
правда и где ложь.
Когда все сии свидетели поставлены были на должные
им места,
в камеру вошел заштатный священник и отобрал от свидетелей клятвенное обещание, внушительно
прочитав им слова, что
они ни ради дружбы, ни свойства, ни ради каких-либо выгод не будут утаивать и покажут сущую о всем
правду.
Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной и
читать ее было неловко. Пролог к «Руслану» напоминал мне лучшие сказки бабушки, чудесно сжав
их в одну, а некоторые строки изумляли меня своей чеканной
правдой.
Это удивило меня своей
правдой, — я стал
читать дальше, стоя у слухового окна, я
читал, пока не озяб, а вечером, когда хозяева ушли ко всенощной, снес книгу
в кухню и утонул
в желтоватых, изношенных страницах, подобных осенним листьям;
они легко уводили меня
в иную жизнь, к новым именам и отношениям, показывая мне добрых героев, мрачных злодеев, непохожих на людей, приглядевшихся мне.
«Максим денно и нощно
читает Марковы книги, даже похудел и к делу своему невнимателен стал, вчера забыл трубу закрыть, и ночью мы с Марком дрожью дрожали от холода. Бог с
ним, конечно, лишь бы учился
в помощь
правде. А я
читать не
в силе; слушаю всё, слушаю, растёт душа и обнять всё предлагаемое ей не может. Опоздал, видно, ты, Матвей, к разуму приблизиться».
— Есть случаи,
в которых принимающие участие помогают, а не
читают диссертации. Может быть, все то, что вы говорите,
правда, — я не стану возражать; будущее — дело темное; я знаю одно: мне теперь два выхода, — куда
они ведут, трудно сказать, но третьего нет: или броситься
в воду, или быть счастливейшим человеком.
А потому
он в Бадене, что тетка Татьяны, ее воспитавшая, Капитолина Марковна Шестова, старая девица пятидесяти пяти лет, добродушнейшая и честнейшая чудачка, свободная душа, вся горящая огнем самопожертвования и самоотвержения; esprit fort (она Штрауса
читала —
правда, тихонько от племянницы) и демократка, заклятая противница большого света и аристократии, не могла устоять против соблазна хотя разочек взглянуть на самый этот большой свет
в таком модном месте, каков Баден…
Полина.
Он, должно быть,
в тех книгах
читал, которые нам не давали. Помнишь…
в пансионе? Да мы,
правда, никаких не
читали.
Глядя
в лицо
его напряженным взглядом, она искала опоры для себя
в словах
его и слышала
в них что-то общее с тем, о чем она
читала в книгах и что казалось ей настоящей
правдой.
— А, так она
его читала? Не
правда ли, что
оно бойко написано? Я уверен был вперед, что при чтении этого красноречивого послания русское твое сердце забьет такую тревогу, что любовь и места не найдет. Только
в одном ошибся: я думал, что ты прежде женишься, а там уж приедешь сюда пировать под картечными выстрелами свою свадьбу: по крайней мере я на твоем месте непременно бы женился.
Выхожу я от Кати раздраженный, напуганный разговорами о моей болезни и недовольный собою. Я себя спрашиваю:
в самом деле, не полечиться ли у кого-нибудь из товарищей? И тотчас же я воображаю, как товарищ, выслушав меня, отойдет молча к окну, подумает, потом обернется ко мне и, стараясь, чтобы я не
прочел на
его лице
правды, скажет равнодушным тоном: «Пока не вижу ничего особенного, но все-таки, коллега, я советовал бы вам прекратить занятия…» И это лишит меня последней надежды.
Да, Мария, когда семейство садится у этого камина и мать,
читая добрую книгу детям, ведет
их детскую фантазию по девственным лесам, через моря, через горы, к тем жалким дикарям, которые не знают ни милосердия, ни
правды, тогда над ярким огоньком вверху, — я это сам видал
в былые годы, — тогда является детям старушка,
в фланелевом капоте, с портфеликом у пояса и с суковатой палочкой
в руке.
Он в один миг
прочел в ее чертах целую повесть разврата и преступлений, — но не встретил ничего похожего на раскаянье; не мудрено, если
он отгадал
правду: есть существа, которые на высшей степени несчастия так умеют обрубить, обточить свою бедственную душу, что она теряет все способности кроме первой и последней: жить!
— Говорят, будто
он будет
в сердцах
читать? — робко спросил я. —
Правда ли это?
— Да, это
правда, — ответил Чихачев и тотчас же заметил, что лицо Брянчанинова вдруг как бы озарилось какою-то радостною мыслью, —
он взял товарища за обе руки, сжал
их в своих руках и, глядя с серьезною восторженностью вверх, как бы
читал под высоким карнизом покоя...
— Не
правда ли, — сказал Хозаров,
прочитав это письмо Варваре Александровне, — по-видимому, это письмо небольшое, но как
в нем много сказано!
В один день этот публичный балагур и прийди к реке; увидя меня и познакомься со мною; вот как я рассказывал, да все мои речи, что я тогда, сидя над рекою Невою,
ему по дружбе говорил, умные и так, расхожие, все
в список, за пазуху, да и домой; а там
в свою книжечку, да
в печать, хватавши,
правду сказать, многое и на душу ради смеха, да и ославь меня по всей подсолнечной. Пошли
читать все.
— Нет-с, Алексей Иванович, вы не плюйтесь, потому что я очень заинтересован и именно пришел проверить-с… У меня язык плохо вяжется, но вы простите-с. Я ведь об «хищном» этом типе и об «смирном-с» сам
в журнале
читал,
в отделении критики-с, — припомнил сегодня поутру… только забыл-с, а по
правде, тогда и не понял-с. Я вот именно желал разъяснить: Степан Михайлович Багаутов, покойник-с, — что
он, «хищный» был или «смирный-с»? Как причислить-с?
Сосницкий сначала был недурен; много было естественности и
правды в его игре; слышно было, что Гоголь сам два раза
читал ему «Ревизора»,
он перенял кое-что и еще не забыл; но как скоро дошло до волнений духа, до страсти, говоря по-театральному, — Сосницкий сделался невыносимым ломакой, балаганным паясом.
— Я на
них не нападаю: я с детства привыкла не
читать этих выдуманных сочинений; матушке так было угодно, а я чем больше живу, тем больше убеждаюсь
в том, что всё, что матушка ни делала, всё, что она ни говорила, была
правда, святая
правда.
Скромный Загоскин, не будучи уверен
в своем таланте, никак не мог решиться приехать прямо к князю Шаховскому;
он написал к
нему письмо от неизвестного,
в котором просил: «
прочесть прилагаемую пиесу и, приняв
в соображение, что это первый опыт молодого сочинителя, сказать
правду: есть ли
в нем талант и заслуживает ли
его комедия сценического представления?
«Боже мой! Да неужели
правда то, что я
читал в житиях, что дьявол принимает вид женщины… Да, это голос женщины. И голос нежный, робкий и милый! Тьфу! —
он плюнул. — Нет, мне кажется», — сказал
он и отошел к углу, перед которым стоял аналойчик, и опустился на колена тем привычным правильным движением,
в котором,
в движении
в самом,
он находил утешение и удовольствие.
Он опустился, волосы повисли
ему на лицо, и прижал оголявшийся уже лоб к сырой, холодной полосушке. (
В полу дуло.)
—
Читал я
их, — продолжал
он, помолчав и по-прежнему рассматривая книги, — немало
читал. Конечно, есть занятные истории, да ведь, поди, не все и
правда… Вот тоже у поселенца одного, из раскольников, купил я раз книжку; называется эта книжка «Ключ к таинствам природы»… Говорил
он,
в ней будто все сказано как есть…
На другой день, однако, я спросил одного из наших чиновников, бывшего моим товарищем
в Казанской гимназии, А. С. Скуридина, которого Розенкампф очень любил: «
Правда ли, что у нашего директора есть какие-то сочинения умершего Вольфа?» Скуридин сначала запирался, говорил, что ничего не знает, а потом под великим секретом открылся мне, что это
правда, что
он видел эти бумаги, писанные по-русски и самым неразборчивым почерком, что сам Розенкампф ни
прочесть, ни понять
их не может, что Скуридин кое-что переводил
ему на немецкий язык, что это совершенная галиматья, но что Розенкампф очень дорожит бреднями сумасшедшего Вольфа и ни за что на свете никому не дает
их.
«Нехорошо это вышло, — думал
он, морщась. — Нелепо как-то.
В сущности, доктор славный, добрый человек, всегда внимательный, уступчивый, ровный.
Правда,
он держит себя немножко паяцем и болтлив, ничего не
читает, сквернословит, опустился благодаря легкой курортной практике… Но все-таки
он хороший, и я поступил с
ним резко и невежливо».
Но тотчас же Огнев устыдился своего бормотания и замолчал.
Он чувствовал, что
в это время лицо у
него было глупо, виновато, плоско, что
оно было напряжено и натянуто… Вора, должно быть, сумела
прочесть на
его лице
правду, потому что стала вдруг серьезной, побледнела и поникла головой.
Пан Чижевский. И то
правда! Я смолоду и сам не охотник был до женщин, но покойная жена однако же принудила меня обвенчаться с нею. Помнится мне,
читал и
в Красицком, что богачей и барынь все злословят, и все
в них ищут.
«…Мы должны, — писал Достоевский, заключая свои размышления, — преклониться перед народом и ждать от
него всего, и мысли и образа; преклониться перед
правдой народной и признать ее за
правду…»] я думаю, очень скучно
читать, а потому расскажу один анекдот, впрочем, даже и не анекдот; так, одно лишь далекое воспоминание, которое мне почему-то очень хочется рассказать именно здесь и теперь,
в заключение нашего трактата о народе.
Кое-что попадалось
ему и прежде, но большею частью урывком, кое-что было известно вскользь или только по слуху, по отзывам, по разговорам, а теперь все
оно здесь, воочию,
в полном
его распоряжении, с возможностью
читать не вскользь, а основательно и прочно, углубляясь и вдумываясь
в смысл всего того, что
в то время и не одному Хвалынцеву с
его увлекающейся юностью казалось высшей и безусловной
правдой, высшим откровением.
Обрадовались и моряки, когда
прочли приказ и услышали о представлении адмирала.
В ближайшее воскресенье, когда, по обыкновению, Василий Федорович был приглашен офицерами обедать
в кают-компанию, многие из моряков спрашивали
его:
правда ли, что адмирал представил командира клипера к награде?
— Горе-то, горе какое!
В огне наш город!
В опасности родина… Что ж будешь делать, — надо смириться, детка. И тебе тоже смириться надо. Отец
правду пишет: куда тебе ехать сейчас?
Читала письмо? Город бомбардируется… Кругом неприятели… Попадешься
им в руки — не пощадят…
Все, что
он в журналах и газетах
читал сочувственного крестьянской самоуправе, вылетело разом и перешло
в страстное стремление — уйти из податного сословия во что бы то ни стало,
правдой или неправдой; оградить себя службой или деньгами от нового позора.
Но газеты занимались тогда театром совсем не так, как теперь. У нас
в доме,
правда, получали «Московские ведомости»; но
читал их дед; а нам
в руки газеты почти что не попадали. Только один дядя, Павел Петрович, много сообщал о столичных актерах, говаривал мне и о Садовском еще до нашей поездки
в Москву.
Он его видел раньше
в роли офицера Анучкина
в «Женитьбе». Тогда этот офицер назывался еще «Ходилкин».